- Ты заголовок написал? - спросил я.
- Нет, - сказал Дрозд кокетливо.
- Вот и займись.
- Позорят славный институт, - сказала Стеллочка, - такие пьяницы, как Брут.
- Это хорошо, - сказал я. - Это мы дадим в конец. Запиши. Это будет мораль, свежая и оригинальная.
- Чего же в ней оригинального? - спросил простодушный Дрозд.
Я не стал с ним разговаривать.
- Теперь надо описать, - сказал я, - как он хулиганил. Скажем, так. Напился пьян, как павиан, за словом не полез в карман, был человек, стал хулиган.
- Ужасно, - сказала Стеллочка с отвращением.
Я подпер голову руками и стал смотреть на карикатуру. Дрозд, оттопырив зад, водил кисточкой по ватману. Ноги его в предельно узких джинсах были выгнуты дугой. Меня осенило.
- Коленками назад! - сказал я. - Песенка!
- "Сидел кузнечик маленький коленками назад", - сказала Стелла.
- Точно, - сказал Дрозд, не оборачиваясь. - И я ее знаю. "Все гости расползаются коленками назад", - пропел он.
- Подожди, подожди, - сказал я. Я чувствовал вдохновение. - Дерется и бранится он, и вот вам результат: влекут его в милицию коленками назад.
- Это ничего, - сказала Стелла.
- Понимаешь? - сказал я. - Еще пару строф, и чтобы везде был рефрен "коленками назад". Упился сверх кондиции... Погнался за девицею... Что-нибудь вроде этого.
- Отчаянно напился он, - сказала Стелла. - Сам черт ему не брат. В чужую дверь вломился он коленками назад.
- Блеск! - сказал я. - Записывай. А он вламывался?
- Вламывался, вламывался.
- Отлично! - сказал я. - Ну, еще одну строфу.
- Погнался за девицею коленками назад, - сказала Стелла задумчиво. - Первую строчку нужно...
- Амуниция, - сказал я. - Полиция. Амбиция. Юстиция.
- Ютится он, - сказала Стелла. - Стремится он. Не бриться и не мыться...
- Он, - добавил Дрозд. - Это верно. Это у вас получилась художественная правда. Сроду он не брился и не мылся.
- Может, вторую строчку придумаем? - предложила Стелла. - Назад - аппарат - автомат...
- Гад, - сказал я. - Рад.
- Мат, - сказал Дрозд. - Шах, мол, и мат.
Мы опять долго молчали, бессмысленно глядя друг на друга и шевеля губами. Дрозд постукивал кисточкой о края чашки с водой.
- Играет и резвится он, - сказал я наконец, - ругаясь, как пират. Погнался за девицею коленками назад.
- "Пират" - как-то... - сказала Стеллочка.
- Тогда: сам черт ему не брат.
- Это уже было.
- Где?.. Ах да, действительно было.
- Как тигра полосат, - предложил Дрозд.
Тут послышалось легкое царапанье, и мы обернулись. Дверь в лабораторию Януса Полуэктовича медленно отворялась.
- Смотри-ка! - изумленно воскликнул Дрозд, застывая с кисточкой в руке.
В щель вполз маленький зеленый попугай с ярким красным хохолком на макушке.
- Попугайчик! - воскликнул Дрозд. - Попугай! Цып-цып-цып-цып...
Он стал делать пальцами движения, как будто крошил хлеб на пол. Попугай глядел на нас одним глазом. Затем он разинул горбатый, как нос у Романа, черный клюв и хрипло выкрикнул:
- Р-реактор! Р-реактор! Дер-ритринитация! Надо выдер-ржать!
- Какой сла-авный! - воскликнула Стелла. - Саня, поймай его...
Дрозд двинулся было к попугаю, но остановился.
- Он же, наверное, кусается, - опасливо произнес он. - Вон клюв какой.
Попугай оттолкнулся от пола, взмахнул крыльями и как-то неловко запорхал по комнате. Я следил за ним с удивлением. Он был очень похож на того, вчерашнего. Родной единокровный брат-близнец. Полным-полно попугаев, подумал я.
Дрозд отмахнулся кисточкой.
- Еще долбанет, пожалуй, - сказал он.
Попугай сел на коромысло лабораторных весов, подергался, уравновешиваясь, и разборчиво крикнул:
- Пр-роксима Центавр-р-ра! Р-рубидий! Р-рубидий!
Потом он нахохлился, втянул голову и закрыл глаза пленкой. По-моему, он дрожал. Стелла быстро сотворила кусок хлеба с повидлом, отщипнула корочку и поднесла ему под клюв. Попугай не реагировал. Его явно лихорадило, и чашки весов, мелко трясясь, позвякивали о подставку.
- По-моему, он больной, - сказал Дрозд. Он рассеянно взял из рук Стеллы бутерброд и стал есть.
- Ребята, - сказал я, - кто-нибудь раньше видел в институте попугаев?
Стелла помотала головой. Дрозд пожал плечами.
- Что-то слишком много попугаев за последнее время, - сказал я. - И вчера вот тоже...
- Наверное, Янус экспериментирует с попугаями, - сказала Стелла. - Антигравитация или еще что-нибудь в этом роде...
Дверь в коридор отворилась, и толпой вошли Роман Ойра-Ойра, Витька Корнеев, Эдик Амперян и Володя Почкин. В комнате стало шумно. Корнеев, хорошо выспавшийся и очень бодрый, принялся листать заметки и громко издеваться над стилем. Могучий Володя Почкин, как замредактора исполняющий в основном полицейские обязанности, схватил Дрозда за толстый загривок, согнул его пополам и принялся тыкать носом в газету, приговаривая: "Заголовок где? Где заголовок, Дроздилло?" Роман потребовал от нас готовых стихов. А Эдик, не имевший к газете никакого отношения, прошел к шкафу и принялся с грохотом передвигать в нем разные приборы. Вдруг попугай заорал: "Овер-рсан! Овер-рсан!" - и все замерли.
Роман уставился на попугая. На лице его появилось давешнее выражение, словно его только что осенила необычайная идея. Володя Почкин отпустил Дрозда и сказал: "Вот так штука, попугай!" Грубый Корнеев немедленно протянул руку, чтобы схватить попугая поперек туловища, но попугай вырвался, и Корнеев схватил его за хвост.
- Оставь, Витька! - закричала Стеллочка сердито. - Что за манера - мучить животных?
Попугай заорал. Все столпились вокруг него. Корнеев держал его как голубя, Стеллочка гладила по хохолку, а Дрозд нежно перебирал попугаю перья в хвосте. Роман посмотрел на меня.
- Любопытно, - сказал он. - Правда?
- Откуда он здесь взялся, Саша? - вежливо спросил Эдик.
Я мотнул головой в сторону лаборатории Януса.
- Зачем Янусу попугай? - осведомился Эдик.
- Ты это меня спрашиваешь? - сказал я.
- Нет, это вопрос риторический, - серьезно сказал Эдик.
- Зачем Янусу два попугая? - сказал я.
- Или три, - тихонько добавил Роман.
Корнеев обернулся к нам.
- А где еще? - спросил он, с интересом озираясь.
Попугай в его руке слабо трепыхался, пытаясь ущипнуть за палец.
- Отпусти ты его, - сказал я. - Видишь, ему нездоровится.
Корнеев отпихнул Дрозда и снова посадил попугая на весы. Попугай взъерошился и растопырил крылья.
- Бог с ним, - сказал Роман. - Потом разберемся. Где стихи?
Стелла быстро протараторила все, что мы успели сочинить. Роман почесал подбородок, Володя Почкин неестественно заржал, а Корнеев скомандовал:
- Расстрелять. Из крупнокалиберного пулемета. Вы когда-нибудь научитесь писать стихи?
- Пиши сам, - сказал я сердито.
- Я писать стихи не могу, - сказал Корнеев. - По натуре я не Пушкин. Я по натуре Белинский.
- Ты по натуре кадавр, - сказала Стелла.
- Пардон! - потребовал Витька. - Я желаю, чтобы в газете был отдел литературной критики. Я хочу писать критические статьи. Я вас всех раздолбаю! Я вам еще припомню ваше творение про дачи.
- Какое? - спросил Эдик.
Корнеев немедленно процитировал:
- "Я хочу построить дачу. Где? Вот главная задача! Только местный комитет не дает пока ответ". Было? Признавайтесь!
- Мало ли что, - сказал я. - У Пушкина тоже были неудачные стихи. Их даже в школьных хрестоматиях не полностью публикуют.
- А я знаю, - сказал Дрозд.
Роман повернулся к нему.
- У нас будет сегодня заголовок или нет?
- Будет, - сказал Дрозд. - Я уже букву "К" нарисовал.
- Какую "К"? При чем здесь "К"?
- А что, не надо было?
- Я сейчас умру, - сказал Роман. - Газета называется "За передовую магию". Покажи мне там хоть одну букву "К"!
Дрозд, уставясь в стену, пошевелил губами.
- Как же так? - сказал он наконец. - Откуда же я взял букву "К"? Была же буква "К"!
Роман рассвирепел и приказал Почкину разогнать всех по местам. Меня со Стеллой отдали под команду Корнеева. Дрозд лихорадочно принялся переделывать букву "К" в стилизованную букву "З". Эдик Амперян пытался улизнуть с психоэлектрометром, но был схвачен, скручен и брошен на починку пульверизатора, необходимого для создания звездного неба. Потом пришла очередь самого Почкина. Роман приказал ему перепечатывать заметки на машинке с одновременной правкой стиля и орфографии. Сам Роман принялся расхаживать по лаборатории, заглядывая всем через плечи.
Некоторое время работа кипела. Мы успели сочинить и забраковать ряд вариантов на банную тему: "В нашей бане завсегда льет холодная вода", "Кто до чистоты голодный, не удовлетворится водой холодной", "В институте двести душ, все хотят горячий душ" и так далее. Корнеев безобразно ругался, как настоящий литературный критик. "Учитесь у Пушкина! - втолковывал он нам. - Или хотя бы у Почкина. Рядом с вами сидит гений, а вы не способны даже подражать ему... "Вот по дороге едет ЗИМ, и им я буду задавим..." Какая физическая сила заключена в этих строках! Какая ясность чувства!" Мы неумело отругивались. Саня Дрозд дошел до буквы "И" в слове "передовую". Эдик починил пульверизатор и опробовал его на Романовых конспектах. Володя Почкин, изрыгая проклятья, искал на машинке букву "Ц". Все шло нормально. Потом Роман вдруг сказал:
- Саша, глянь-ка сюда.