Глава третья
Стихи ненатуральны, никто не говорит стихами, кроме бидля, когда он приходит со святочным подарком, или объявления о ваксе, или какого-нибудь там простачка. Никогда не опускайтесь до поэзии, мой мальчик.
Ч. Диккенс
"Алдан" чинили всю ночь. Когда я следующим утром явился в электронный зал, невыспавшиеся злые инженеры сидели на полу и неостроумно поносили Кристобаля Хозевича. Они называли его скифом, варваром и гунном, дорвавшимся до кибернетики. Отчаяние их было так велико, что некоторое время они даже прислушивались к моим советам и пытались им следовать. Но потом пришел их главный - Саваоф Баалович Один, - и меня сразу отодвинули от машины. Я отошел в сторонку, сел за свой стол и стал наблюдать, как Саваоф Баалович вникает в суть разрушений.
Был он очень стар, но крепок и жилист, загорелый, с блестящей лысиной, с гладко выбритыми щеками, в ослепительно белом чесучовом костюме. К этому человеку все относились с большим пиететом. Я сам однажды видел, как он вполголоса выговаривал за что-то Модесту Матвеевичу, а грозный Модест стоял, льстиво склонившись перед ним, и приговаривал: "Слушаюсь... Виноват. Больше не повторится..." От Саваофа Бааловича исходила чудовищная энергия. Было замечено, что в его присутствии часы начинают спешить и распрямляются треки элементарных частиц, искривленные магнитным полем. И в то же время он не был магом. Во всяком случае, практикующим магом. Он не ходил сквозь стены, никогда никого не трансгрессировал и никогда не создавал своих дублей, хотя работал необычайно много. Он был главой отдела Технического Обслуживания, знал до тонкостей всю технику института и числился консультантом Китежградского завода маготехники. Кроме того, он занимался самыми неожиданными и далекими от его профессии делами.
Историю Саваофа Бааловича я узнал сравнительно недавно. В незапамятные времена С. Б. Один был ведущим магом земного шара. Кристобаль Хунта и Жиан Жиакомо были учениками его учеников. Его именем заклинали нечисть. Его именем опечатывали сосуды с джиннами. Царь Соломон писал ему восторженные письма и возводил в его честь храмы. Он казался всемогущим. И вот где-то в середине шестнадцатого века он воистину стал всемогущим. Проведя численное решение интегро-дифференциального уравнения Высшего Совершенства, выведенного каким-то титаном еще до ледникового периода, он обрел возможность творить любое чудо. Каждый из магов имеет свой предел. Некоторые неспособны вывести растительность на ушах. Другие владеют обобщенным законом Ломоносова - Лавуазье, но бессильны перед вторым принципом термодинамики. Третьи - их совсем немного - могут, скажем, останавливать время, но только в римановом пространстве и ненадолго. Саваоф Баалович стал всемогущ. Он мог все. И он ничего не мог. Потому что граничным условием уравнения Совершенства оказалось требование, чтобы чудо не причиняло никому вреда. Никакому разумному существу. Ни на Земле, ни в иной части Вселенной. А такого чуда никто, даже сам Саваоф Баалович, представить себе не мог. И С. Б. Один навсегда оставил магию и стал заведующим отделом Технического Обслуживания НИИЧАВО...
С его приходом дела инженеров живо пошли на лад. Движения их стали осмысленными, злобные остроты прекратились. Я достал папку с очередными делами и принялся было за работу, но тут пришла Стеллочка, очень милая курносая и сероглазая ведьмочка, практикантка Выбегаллы, и позвала меня делать очередную стенгазету. Мы со Стеллой состояли в редколлегии, где писали сатирические стихи, басни и подписи под рисунками. Кроме того, я искусно рисовал почтовый ящик для заметок, к которому со всех сторон слетаются письма с крылышками. Вообще-то художником газеты был мой тезка Александр Иванович Дрозд, киномеханик, каким-то образом пробравшийся в институт. Но он был специалистом по заголовкам. Главным редактором газеты был Роман Ойра-Ойра, а его помощником - Володя Почкин.
- Саша, - сказала Стеллочка, глядя на меня честными серыми глазами. - Пойдем.
- Куда? - сказал я. Я знал куда.
- Газету делать.
- Зачем?
- Роман очень просит, потому что Кербер лается. Говорит, осталось два дня, а ничего не готово.
Кербер Псоевич Демин, товарищ завкадрами, был куратором нашей газеты, главным подгонялой и цензором.
- Слушай, - сказал я, - давай завтра, а?
- Завтра я не смогу, - сказала Стеллочка. - Завтра я улетаю в Сухуми. Павианов записывать. Выбегалло говорит, что надо вожака записать как самого ответственного... Сам он к вожаку подходить боится, потому что вожак ревнует. Пойдем, Саша, а?
Я вздохнул, сложил дела и пошел за Стеллочкой, потому что один я стихи сочинять не могу. Мне нужна Стеллочка. Она всегда дает первую строчку и основную идею, а в поэзии это, по-моему, самое главное.
- Где будем делать? - спросил я по дороге. - В месткоме?
- В месткоме занято, там прорабатывают Альфреда. За чай. А нас пустил к себе Роман.
- А о чем писать надо? Опять про баню?
- Про баню тоже есть. Про баню, про Лысую Гору. Хому Брута надо заклеймить.
- Хома наш Брут - ужасный плут, - сказал я.
- И ты, Брут, - сказала Стеллочка.
- Это идея, - сказал я. - Это надо развить.
В лаборатории Романа на столе была разложена газета - огромный девственно чистый лист ватмана. Рядом с нею среди баночек с гуашью, пульверизаторов и заметок лежал живописец и киномеханик Александр Дрозд с сигаретой на губе. Рубашечка у него, как всегда, была расстегнута, и виднелся выпуклый волосатый животик.
- Здорово, - сказал я.
- Привет, - сказал Саня.
Гремела музыка - Саня крутил портативный приемник.
- Ну, что тут у вас? - сказал я, сгребая заметки.
Заметок было немного. Была передовая "Навстречу празднику". Была заметка Кербера Псоевича "Результаты обследования состояния выполнения распоряжения дирекции о трудовой дисциплине за период конец первого - начало второго квартала". Была статья профессора Выбегаллы "Наш долг - это долг перед подшефными городскими и районными хозяйствами". Была статья Володи Почкина "О всесоюзном совещании по электронной магии". Была заметка какого-то домового "Когда же продуют паровое отопление на четвертом этаже". Была статья председателя столового комитета "Ни рыбы, ни мяса" - шесть машинописных страниц через один интервал. Начиналась она словами: "Фосфор нужен человеку, как воздух". Была заметка Романа о работах отдела Недоступных Проблем. Для рубрики "Наши ветераны" была статья Кристобаля Хунты "От Севильи до Гренады. 1547 г.". Было еще несколько маленьких заметок, в которых критиковалось: отсутствие надлежащего порядка в кассе взаимопомощи; наличие безалаберности в организации работы добровольной пожарной дружины; допущение азартных игр в виварии (писал Конек-Горбунок, проигравший в железку недельный овсяной паек Кощею Бессмертному). Было несколько карикатур. На одной изображался Хома Брут, расхлюстанный и с лиловым носом. На другой высмеивалась баня - был нарисован голый синий человек, застывающий под ледяным душем.
- Ну и скучища! - сказал я. - А может, не надо стихов?
- Надо, - сказала Стеллочка со вздохом. - Я уже заметки и так и сяк раскладывала, все равно остается свободное место.
- А пусть Саня там чего-нибудь нарисует. Колосья какие-нибудь, расцветающие анютины глазки... А, Санька?
- Работайте, работайте, - сказал Дрозд. - Мне заголовок надо писать.
- Подумаешь, - сказал я. - Три слова написать.
- На фоне звездной ночи, - сказал Дрозд внушительно. - И ракету. И еще заголовки к статьям. А я не обедал еще. И не завтракал.
- Так сходи поешь, - сказал я.
- А мне не на что, - сказал он раздраженно. - Я магнитофон купил. В комиссионном. Вот вы тут ерундой занимаетесь, а лучше бы сделали мне пару бутербродов. С маслом и с вареньем. Или, лучше, десятку сотворите.
Я вынул рубль и показал ему издали.
- Вот заголовок напишешь - получишь.
- Насовсем? - живо сказал Саня.
- Нет. В долг.
- Ну, это все равно, - сказал он. - Только учти, что я сейчас умру. У меня уже начались спазмы. И холодеют конечности.
- Врет он все, - сказала Стеллочка. - Саша, давай вон за тот столик сядем и все стихи сейчас напишем.
Мы сели за отдельный столик и разложили перед собой карикатуры. Некоторое время мы смотрели на них в надежде, что нас осенит. Потом Стеллочка произнесла:
- Таких людей, как этот Брут, поберегись - они сопрут!
- Что сопрут? - спросил я. - Он разве что-нибудь спер?
- Нет, - сказала Стелла. - Он хулиганил и дрался. Это я для рифмы.
Мы снова подождали. Ничего, кроме "поберегись - они сопрут", в голову мне не лезло.
- Давай рассуждать логически, - сказал я. - Имеется Хома Брут. Он напился пьяный. Дрался. Что он еще делал?
- К девушкам приставал, - сказала Стелла. - Стекло разбил.
- Хорошо, - сказал я. - Еще?
- Выражался...
- Вот странно, - подал голос Саня Дрозд. - Я с этим Брутом работал в кинобудке. Парень как парень. Нормальный...
- Ну? - сказал я.
- Ну и все.
- Ты рифму можешь дать на "Брут"? - спросил я.
- Прут.
- Уже было, - сказал я. - Сопрут.
- Да нет. Прут. Палка такая, которой секут.
Стелла сказала с выражением:
- Товарищ, пред тобою Брут. Возьмите прут, каким секут, секите Брута там и тут.
- Не годится, - сказал Дрозд. - Пропаганда телесных наказаний. Брут, прут, мнут, кнут... Все это телесные наказания.
- Помрут, - сказал я. - Или просто - мрут.
- Товарищ, пред тобою Брут, - сказала Стелла. - От слов его все мухи мрут.
- Это от ваших стихов все мухи мрут, - сказал Дрозд.