Откинувшись на жесткую спинку, я приготовился к худшему.
– Не пора ли вам, - его крупные пальцы барабанили по кожаному верху пресс-папье, - вернуться обратно "в поле"?
Нет. Слишком рано.
Отчасти мне было уже довольно всего этого: лечения сном в темной палате бирмингемского госпиталя, где меня по самые жабры накачали морфием и Бог знает, чем еще; а потом - бесконечных тренировок в продуваемом ветрами Ретленде, где я перенастраивал собственные нервы в опустевших классах бывшей школы. Я тоже преподавал там: старый моряк, блохастый и израненный помойный кот, цинично излагающий подробности своего жестокого бытия зеленым новичкам, которые относились ко мне с преувеличенным почтением.
Это понятно: в их глазах светилась присущая молодости тайная уверенность в собственном бессмертии и непреклонная убежденность в том, что вопли в объятиях заплечных дел мастеров из гестапо и изломанный труп, брошенный вниз лицом на вонючую мостовую, не имеют никакого отношения к их собственному будущему, а взяты из чужого завтра.
– Вы посылаете меня на оккупированную территорию?
Часть моей души желала вернуться: есть нечто волнующее в пребывании на краю бездны. Однако, так сказать, в целом мое "я" хотело Лауру: мир мой сделался теперь иным.
– А куда же еще? - он нахмурился. - Мы сумеем начать эту операцию, лишь поставив во главе ее агента определенного типа. То есть вас, Флеминг.
– Благодарю, сэр. - Я воспринял его слова как комплимент.
– Вы знакомы с нановирусами. Словом, - он метнул в меня взгляд из-под густых белых бровей, - наши кузены, которые за морем, собирают лучшие мозги - не одних янки, а всех, кому удалось бежать из Европы - для работы над одной исследовательской программой. В случае удачи их Бруклинский проект положит конец войне в мгновение ока.
Я поежился. По коже пробежал холодок.
– Тебе не понравились мои слова. - При внешней грубоватости Старик умел ощущать настроение собеседника едва ли не на уровне телепатии. - Стратегические аспекты не подлежат оглашению.
Чем больше ты думаешь о долгосрочных эффектах, тем скорее твой палец дрогнет на спусковом крючке в самый неожиданный момент. Чересчур глубокая подготовка опасна.
– Дело в том, - высеченное из гранита лицо пересекла улыбка, - что резонанс ты ощутишь достаточно быстро, поэтому я говорю тебе об этом сейчас.
Такое проявление заботы с его стороны меня просто встревожило. Кроме того, теперь я должен был думать и о Лауре.
– Так что же произошло с этим проектом? - спросил я у Старика.
– Пока ничего. Однако подобная программа существует и у наци. И если они опередят нас, мир окажется под сапогом Адольфа, не успеешь ты и глазом моргнуть. Так что мы должны поспешить, чтобы не дать им такой возможности.
– Так точно, сэр.
И эти три чеканных слова стали моей присягой на верность: командованию, будущему, решениям, которые навсегда преобразили мою жизнь.
В моем кармане лежал пропуск, позволявший мне проходить любой контрольно-пропускной пункт Союзников даже в том случае, если в документах было прописано имя Генриха Гиммлера и я при этом вопил во всю глотку куплет нацистского гимна "Хорст Вессель". Я воспользовался этим пропуском, приняв приветствие старшины, вытянувшегося передо мной в струнку.
Дождавшись мгновения, когда створки противовоздушной двери, сделанные из толстой шкуры меганосорога, приотворились, я проскользнул в дверь, застучав каблуками по хитиновым ступеням, ведущим в Тактический Бункер.
На обсервационном балконе уже стоял посетитель. Я узнал адмирала Квинна, а он меня - нет. Посмотрев мне в лицо, он осторожно кивнул - именно так, как положено старшему офицеру здороваться с облаченным в штатское служакой из Уайтхолла.
Открыв пачку сигарет, он протянул ее мне.
– Нет, спасибо, сэр.
– Потрясающее зрелище. - Он закрыл пачку, и она исчезла в недрах темного, украшенного позументами мундира. - Вам не кажется?
– Как всегда.
Под нами тонула в тенях уходившая вдаль на две мили пещера, свод которой поддерживали массивные колонны, а пространство между ними повсюду пересекали темные блестящие волокна, образовывавшие Черную Сеть. Внизу, под нашими ногами, казавшиеся совсем ничтожными в окружении этого хитросплетения, сновали крошечные, облаченные в мундиры фигурки штабистов из Стратегического командования, державшие в руках свои планшеты, словно талисманы. У некоторых на плечах сидели сине-алые вестовые транспопугаи, готовые исполнить поручение. Однако внимание вошедшего сюда человека, в первую очередь, привлекала сама Сеть.
Черные тросы толщиной в колонну Нельсона чередовались с зарослями достигавших толщины моей руки канатов, разделявшихся на миллионы едва заметных черных, как сама ночь, нитей; их провисшие контуры складывались в трехмерный лабиринт, сложность которого не была подвластна обыкновенному рассудку.
И по нитям этим ползала одновременно во всех мыслимых направлениях та единственная армия, которая могла помешать Гитлеру уничтожить Европу: черные микропауки и их более крупные, размером с древесный лист, товарки, чьи раздутые брюшки готовились раскрыться, выпуская мириады отпрысков. И каждое маленькое паукообразное благодаря импринтингу уже несло в себе определенные правила поведения: соединяя миллионы особей, сообщество это образовывало призрачный, бестелесный гештальт Черной Сети - пара-разум, не ведающий усталости и страха, однако обладающий аналитическими способностями, которые однажды способны принести нам победу.
– Простите, адмирал.
Собственные шаги по хитиновому трапу показались мне странно гулкими - я спустился к дисплею Северо-Атлантического театра. На широкой настольной карте были отмечены пути следования жизненно важных для нас караванов, составленных из левиафанов класса Либерти… Американская помощь, которая - да благословит Господь наших братьев - избавляла Британию от голода.
Однако мы лишь отчасти могли контролировать перемещение эскадр вражеских подводных истребителей-акул, нападавших на торговые суда под серыми неспокойными волнами, что слишком часто заставляло прибегать к помощи конвоев из боевых касаток, составлявших костяк Флота Его Величества.
Потом я подумал о захваченных врасплох у причалов Перл-Харбора колоссальных бегемотах-авианосцах янки, с немыслимым визгом сгоравших в атаке японских гидр, под сокрушительными языками пламени драконов, поднявшихся с воздушных носителей Ямамото. Не одни мы пострадали в этой войне.
Однако всякие военные соображения оставили мой ум, едва только я заметил возле стола эту элегантную фигурку: прикусив губу, она передвигала длинной указкой крошечную модель каравана в ее новое расчетное положение.
Лаура…
Имя ее прозвучало в моей памяти молитвенным вздохом.
А потом она оторвалась от карты, улыбнулась и помахала мне рукой.
Крошечная, сложенная из кирпичей и побеленная кабинка оказалась безупречно опрятной - ни колечек, оставленных на столе горячим стаканом, ни треснувшей чашки. Толстые, пропущенные под потолком паропроводы испускали тепло, время от времени оттуда доносился стук - словно кто-то собирался выбраться наружу. Длинный шнур от чайника висел на крючках над плакатом ПАУКИ ВРАГА ОКРУЖАЮТ НАС. Тугие кресла и потертый диван придавали помещению вид школьного холла, памятного по дням невинной юности.
Все это было до 38 года…
Лаура прикоснулась к моему плечу.
– Что с тобой?
– Легкий приступ малярии, - назвал я привычную отговорку… но это была Лаура. - Если честно, припомнилось кое-что довольно скверное.
Ноябрь: холодный и свежий ветер, дующий по Фидрихштрассе…
Даже теперь он преследовал меня.
И лучи утреннего солнца ложатся на усыпанную битым хрусталем мостовую.
– Старик снова посылает тебя во внешний мир, - не спросила, а констатировала она.
– А какое задание выпало тебе, дорогая?
– В настоящее время я готовлю техническую поддержку поездки одного человека на американский юго-запад.
– В самом деле?
Мне было предназначено встретить тебя, моя любимая.
– Ах, да. - Она передала мне чашку на аляповатом блюдце в цветочек. - А ты слышал об Альберте Эйнштейне?
– Да. Он прославился…
– Идея проекта принадлежит ему.
– Прости?
– Он убедил Рузвельта. Подписал открытое письмо вместе с несколькими коллегами из Принстона и еще Бог весть откуда. Бруклинский проект вырос из этого письма.
– Я не знал этого.
– Этот Эйнштейн - настоящий гений. Все знают его специальную теорию многообразия…
– Структура ДНК, - произнес я. - Эволюция на основе репликаторов. И миграции генов.
Лаура, сидевшая словно натянутая струна, с чашкой чая в руке, кивнула, будто это было известно всем. Над нашими головами вновь звякнула паровая труба.
– Дело в том, - она посмотрела вверх, ожидая, пока утихнет шум, - что появление его специальной теории было неизбежным. Но общая теория множеств представляет собой плод мысли гения, опередившего свое время.
– Если бы он не родился… Или если бы он не был евреем, то мог бы стать наци.
– Не надо говорить такие вещи. - Лаура поежилась.
Чай в моей чашке остыл, и я поставил ее на паркетный пол.
– Прости.
Она прикоснулась к моей руке:
– Как нам повезло, что мы встретились. Это не предполагалось… Мой мир, лишенный Лауры, навсегда остался бы пустым и блеклым.
– Может быть, у SOE[4] и не было таких планов - в отличие от Провидения.
Снаружи прозвучали шаги. Мы подождали, однако человек миновал дверь. Лаура прикоснулась к моей щеке. Я нагнулся к ней, и мы поцеловались.