Чаще всего Роман говорил из будки телефона-автомата. Он так увлекался, что совсем не обращал внимания на холод: но, в конце концов, спустя час или два, сколько удавалось выдержать, мороз все-таки вынуждал его покинуть "поле боя".
И постепенно в результате этих телефонных разговоров для него стало потребностью ежедневно разговаривать с ней.
"Как, по-твоему, на что больше всего похожи полевые ромашки?" – спросила она вчера.
"На яичницу-глазунью. На подсолнух. На маленькое солнце. На твою голову", – ответил он, посмеиваясь.
"Нет, нет, нет! – возразила она. – Ни за что не догадаешься. Это глаза людей, которые когда-то жили на нашей земле".
"Что-о? – удивился он. – Вот так мистика…"
"Ах, Роман, ведь есть в утренней дымке над зелеными холмами, в тихих дубравах, в пасущихся в высокой траве лошадях что-то древнее, вещее!"
"Все очень просто, – сказал после некоторого раздумья Роман, дыша в покрывшуюся инеем трубку. – Природу ты воспринимаешь как горожанка. Увидела лошадей – и ах, ах…"
"Ой, как ужасно ты рассуждаешь! – возмутилась она. – Неужели ты такой сухарь? Я не лошадей люблю, а свою землю, свою родину…"
"Доказано, что наследственность, всякие там гены – это особым образом расположенные хромосомы, дезоксирибонуклеиновая кислота, одним словом – химия. Так и чувство любви, в конечном счете, какое-нибудь мудреное химическое соединение в крови, – невозмутимо продолжал Роман. Он не намерен был отступать. Их споры были как увлекательная игра. – А эти твои дубравы просто красивый художественный образ".
"О боже, подумай, что ты говоришь! Надеюсь, ты шутишь…"
Когда Роман сообщил, что они пойдут в театр втроем, Женя вдруг прыснула, и он тут же отругал себя за нелепый душевный порыв, когда пригласил Костю. Но менять что-то было уже поздно.
"Вот послушай, теперь я тебе почитаю стихи".
Роман стал читать в трубку деревянным, как бы остановившимся на одной ноте голосом, но она прервала его со смехом:
"Подожди, Рома, кто-то звонит в дверь".
Спустя некоторое время заговорщицки зашептала в трубку:
"Ром, ко мне один человек пришел. Позвони завтра".
Будто острым, тончайшим жалом укололо Романа. "Кто бы это мог быть? – размышлял он. – Если кто-то из родных, то зачем шептать в трубку. Почему она не захотела окончить разговор?"
Самые нелепые и обидные подозрения стали приходить на ум. Ей уже семнадцать. И она выглядит совсем как взрослая девушка. Стройная фигура, красивое лицо с нежной чистой кожей и такими необыкновенными синими глазами.
Ведь не исключено, что у нее могут быть и взрослые знакомые. Такое случается на каждом шагу. А мужчины – не мальчики, они определенны и решительны в своих действиях. Всякое может быть.
Приблудившаяся глупая мысль отравила настроение. На память пришли другие детали, которые говорили о том, что мужское общество не внове для Жени и держится она в нем слишком уж уверенно. Через полчаса вновь опустил в щелку автомата двухкопеечную монету и набрал номер.
"Алло… – В хрипловатом голосе Жени слышалось возбуждение. – Это ты, Роман? Ну, что случилось? Я же просила…"
В телефонной трубке Роман уловил мужской голос и сдержанный смех.
"Кто у тебя?" – глухо спросил он, совершенно не задумываясь, имеет ли он право на этот требовательный и категорический тон.
"Да так, один хороший знакомый", – неопределенно отвечала Женя, тем самым признавая за ним право именно так говорить с ней.
"Ты не хочешь мне ответить?" – настойчиво вопрошал он.
"Потом как-нибудь. Не сейчас. – Женя засмеялась. – Ну, пока, звони", – и повесила трубку.
А сегодня ему отчаянно хотелось раскрыться до конца, Рассказать ей о себе начистоту все, особенно о Фантазерке. Пусть знает. А то, чего доброго, узнает об этой истории от кого-нибудь другого… Такого могут наговорить. Уж лучше самому. Но он тут же испугался этого неожиданного порыва. "Почему я должен об этом рассказывать? – размышлял он по дороге в Планетарий. – Почти незнакомому человеку? Разве она посвятила меня в свою личную жизнь? А если бы и посвятила? Мало ли чего не бывает!"
И все-таки весь вечер его не оставляло глухое раздражение и досада. Лекцию известного профессора-астрофизика, который увлеченно рассказывал о геомагнитных бурях и зодиакальном свете, он слушал невнимательно.
… У Марианны была небольшая квадратная комната, две другие комнаты в квартире занимал брат с женой и ребенком. Когда бы она ни пришла к себе, сразу же включала магнитофон или проигрыватель. Музыку любила самозабвенно. Готовилась ли к урокам, читала, в комнате тихо звучал Чайковский, Моцарт, Рахманинов, Шопен, Бах…
Почти все свободное время она проводила со своими "шалопаями". Прибежит домой, наспех поест, сделает кое-какие домашние дела – и снова в школу.
– И чего тебе дома не сидится? – упрекнул брат.
– В школе теплее, – засмеялась она, скрываясь за дверью.
На пушкинском вечере в зале висели самодельные фонари с зажженными свечами, звучала музыка Глинки, девочки и ребята читали стихи поэта, отрывки из его биографии и отзывы о нем современников и потомков.
Расходились неохотно.
Казалось, нет в мире более занятого и более счастливого человека, чем Марианна. Казалось…
Впрочем, так оно и было, если не считать небольшой катастрофы: развода после года супружеской жизни.
Понемногу боль улеглась, мир снова напомнил о себе звуками, красками, предметами… Школьные заботы требовали времени и внимания.
С пушкинского вечера ребята провожали ее до самого дома. Не хотели уходить. Черникин искательно заглядывал в глаза, порывался что-то сказать и не решался. Наконец, откашлявшись, рискнул:
– А все-таки, Марианна, это здорово… Ну, что я знал о нем, что понимал?
– Лучшему в мире, – сказала Марианна, – мы обязаны поэтам, мыслителям, художникам. Я признаю одно богатство в жизни – знания и красоту.
– А как все узнаешь, – с грустью вздохнул Черникин, – когда столько задают? На уроки времени не хватает. И то надо учить, и это… Куда уж тут до мыслителей и художников?
Марианна засмеялась.
– Ты прав, Черникин. Времени действительно мало. Значит, надо умело его расходовать, уметь работать.
… Перед последним уроком в 10 "Б" заглянула Катя Соколова из 10 "А", член комитета. Кивнула Косте: поди-ка сюда. Попросила зайти после уроков в комитет. Костя с Романом переглянулись. Роман сочувственно оттопырил нижнюю губу, Костя в недоумении поскреб пальцем кончик носа.
– Пойдем со мной. За компанию, – нерешительно предложил он.
Роман насмешливо взглянул на него:
– Тебя, очевидно, снова будут воспитывать. Ты же комсомолец. А я чего там забыл?
Однако после уроков, подталкивая друг друга, они вместе направились в комитет. Здесь было полно народу. Два самодеятельных художника лазали по полу и с пыхтением выводили кистями на длинной полосе бумаги: "Молния! Дадим бой двоечникам и прогульщикам!"
– Ааа, Костя… – протянула Катя, заметив ребят. – Заходите.
– Ну, говори, зачем вызвала? – с места в карьер спросил Костя, не терпевший неясных ситуаций. – Мы торопимся.
Они с Романом шумно задвигали стульями, уселись, изобразив на лицах нарочито подчеркнутое внимание.
– Объясни, Костя, как ты докатился до такой жизни?
– До какой такой? Выражайся, пожалуйста, поточнее.
– Пассивничаешь. Самоустраняешься от участия в общественной работе. По-твоему, нормально, да?
– Во-первых, не самоустраняюсь, – начал Костя, укоризненно уставясь на Катю. – А во-вторых, слова какие-то у тебя страшные – пассивничаешь, самоустраняешься…
– Костя, не валяй дурака. – Катя покачала коротко стриженной головой.
– Подожди, подожди, – продолжал Костя поскучневшим голосом, – нельзя же так сразу. Даже цари и те вначале выслушивают, а потом уж казнят или милуют… Я не успел. Тебе ясно? – Он обернулся в сторону Романа, тот многозначительно кивнул.
– Ну, допустим, – согласилась Катя. – Но ведь ты отнекиваешься и от других поручений!
– Понимаю, понимаю. – Костя чувствовал, что Роман смотрит на него, и ему не хотелось ударить в грязь лицом. – Просто у меня времени нет. Сама понимаешь: драмкружок, кружок по фото, да и петь еще охота… В общем, тебя неправильно информировали…
– Никто меня не информировал, – с досадой прервала Катя. – Пой, пляши – дело твое. Но не подводи других. А ты новенький? – обратилась она к Роману.
– Так точно, новенький. А я вас, например, уже заметил и запомнил.
– Комсомолец? – не поддается Катя на провокацию.
– Никак нет, не комсомолец.
– А почему не вступил до сих пор? – Тонкие бровки Кати поползли кверху. В круглых карих глазах искреннее удивление.
– Не могу знать, – отчеканил Роман и поджал губы, скрывая улыбку.
– А учишься как?
– Уже две тройки отхватил – по литературе и астрономии, – не без гордости сообщил он. – Что раньше было – не считается.
– Как же ты? У Ивана Савельича тройку? Слушай, Табаков, какое дело… – У Кати озабоченный вид. – Надо выпустить в классе "Боевой листок" о предстоящем воскреснике. Усек? И попробуй откажись…
– Ну ладно, – не очень бодро согласился Костя. – Усек.
– Пусть и он поучаствует, – кивнула Катя на Романа. – Тем более, ему надо готовиться в комсомол.
– Почему ты решила, что я должен готовиться в комсомол? – опешил Роман.
– А как же? – в свою очередь, удивилась Катя. – Как же в наше время без комсомола?
– А разве нельзя стать ученым или рабочим без комсомола?