- Мисс Дюваль, - почтительно поклонившись, сказал он (она улыбнулась: как галантно), - вы простите мою недавнюю неучтивость?
Она взглянула на него томными глазами: мужчины всегда таяли от ее взгляда.
- Мистер Кэллоуэй… - начала она.
- Очень настойчивый молодой человек, полагаю.
- Да.
- Не слишком ли он докучает первой актрисе?
Диана немного нахмурилась, на переносице проступила едва заметная складка.
- Боюсь, вы правы.
- Профессионалу это непозволительно, - сказал Личфилд. - Но, прошу простить меня, его пылкость вполне объяснима.
Она придвинулась к лампе возле зеркала, зная, что такой свет выгодно подчеркнет пышность ее волос.
- Ну, мистер Личфилд, что я могу сделать для вас?
- Честно говоря, у меня очень деликатное дело, - сказал Личфилд. - Горько признать, но - как бы получше выразиться? - ваш талант не идеально соответствует характеру пьесы. Вашему стилю недостает нужной тонкости.
Последовало напряженное молчание. Диана сопела и обдумывала значение произнесенных слов. Затем она двинулась к двери. Ей не понравилось начало сцены. Она ожидала поклонника, а получила критика.
- Уходите, - проговорила она бесцветным голосом.
- Мисс Дюваль…
- Вы меня слышали.
- Вы ведь не годитесь на роль Виолы, не так ли? - продолжал Личфилд, словно не слышал слов кинозвезды.
- Не ваше дело, - отрезала она.
- Но это так. Я видел репетиции. Вы вялы и неубедительны. Все комические эпизоды выходят плоскими, а сцена воссоединения просто разбивает наши сердца - она сыграна со свинцовой тяжеловесностью.
- Спасибо, я не нуждаюсь в вашем мнении.
- У вас нет стиля…
- Заткнитесь.
- Нет стиля и нет вкуса Уверен, на телеэкране вы - само очарование, но театр требует особой правдивости. И души, которой вам, честно говоря, не хватает.
Игра перешла все границы разумного. Диана хотела ударить непрошеного гостя, но не находила повода. Она не могла воспринимать всерьез престарелого позера - он был персонажем даже не из мелодрамы, а из музыкальной комедии, с этими его тонкими серыми перчатками и тонким серым галстуком. Глупый злобный педераст, что он понимал в искусстве?
- Убирайтесь вон, или я позову менеджера, - сказала она.
Но он встал между ней и дверью.
Сцена изнасилования? Так вот какую пьесу они играли? Неужели он сгорает от страсти к ней? Боже упаси.
- Моя жена, - улыбнувшись, произнес он, - играет Виолу…
- Я рада за нее.
- …И она чувствует, что сможет вдохнуть в эту роль немного больше жизни, чем вы.
- У нас завтра премьера, - неожиданно для себя проговорила Диана, будто защищая Свое участие в спектакле.
Какого черта она оправдывалась перед человеком, что вломился к ней и наговорил таких ужасных вещей? Может быть, потому что была напугана. Он подошел очень близко, и его дыхание пахло дорогим шоколадом.
- Она знает роль наизусть.
- Эта моя роль. И я сыграю ее. Я сыграю ее, даже если буду самой плохой Виолой в истории театра, ясно?
Диана старалась сохранять самообладание, но ей было нелегко. Что-то заставляло ее нервничать. Нет, не насилия; но чего-то она все же боялась.
- Увы, я уже обещал эту роль своей жене.
- Что? - она изумилась его самонадеянности.
- И ее сыграет Констанция.
Услышав имя соперницы, Диана рассмеялась. В конце концов, это похоже на классическую комедию - что-то из Шеридана или Уайльда, запутанное и хитроумное. Но он говорил с такой непоколебимой уверенностью: "Ее сыграет Констанция", - словно дело обдумано и решено.
- Я не собираюсь больше спорить с вами. Если вашей жене угодно играть Виолу, ей придется играть ее на улице. На паршивой улице, ясно?
- У нее завтра премьера.
- Вы глухой, тупой или то и другое одновременно?
Спокойно, твердил ей внутренний голос, ты переигрываешь, выходишь за рамки сценического действия. Какая бы сцена это ни была.
Он шагнул к ней, и лампа возле зеркала высветила лицо под широкополой шляпой. До сих пор она не могла внимательно разглядеть его, а теперь увидела четко прорисованные линии вокруг его глаз и рта. Это не настоящая плоть и кожа, без сомнений. Личфилд носил накладки из латекса, и они были плохо приклеены. У Дианы зачесались руки от желания сорвать их и открыть его настоящее лицо.
Конечно. Вот оно что. Сцена, которую она играла, называлась "Срывание маски".
- А ну, поглядим, на кого вы похожи, - произнесла Диана, и, прежде чем Личфилд перестал улыбаться, ее рука коснулась его щеки. В последний момент у нее мелькнула мысль, что именно этого он и добивался, но было поздно извиняться или сожалеть о содеянном. Пальцы нащупали край маски и потянули за него. Диана вздрогнула.
Тонкая пленка латекса соскочила и обнажила истинную физиономию гостя. Диана попыталась убежать, но рука Личфилда крепко ухватила ее за волосы. Теперь она могла лишь смотреть в его лицо, полностью лишенное кожного покрова. Кое-где свисали сухие волокна мышц, около горла сохранились остатки бороды, но все прочее истлело. По большей части лицо состояло из голых костей, покрытых пятнами грязи и плесени.
- Я не был, - отчетливо проговорил череп, - бальзамирован. В отличие от Констанции.
Диана никак не отреагировала на объяснение. Она ни единым звуком не выразила протеста, несомненно необходимого в данной сцене. У нее хватило сил лишь на то, чтобы хрипло застонать, когда его рука сжалась еще крепче и отклонила ее голову назад.
- Рано или поздно мы все должны сделать выбор, - сказал Личфилд. Его дыхание уже не пахло шоколадом, а разило гнилью.
Диана не совсем поняла.
- Мертвые должны выбирать более тщательно, чем живые. Мы можем тратить наше дыхание - извини меня за это выражение - лишь на чистые наслаждения. Я полагаю, тебе не нужно искусство. Не нужно? Так?
Она согласно закивала головой, от души надеясь, что это правильный ответ.
- Тебе нужна жизнь тела, а не жизнь воображения. И ты можешь получить ее.
- Да… благодарю… тебя.
- Если ты хочешь, то получишь ее.
Внезапно он плотно обхватил ее голову и прижался губами к ее губам Ощутив гнилое дыхание у себя во рту, она попыталась закричать, но объятие было настойчивым, и Диана упала замертво.
Райен нашел Диану лежавшей на полу гримерной, когда время уже близилось к двум. Понять случившееся было трудно. У нее не оказалось ран ни на голове, ни на теле, не была она и мертвой в полном смысле слова Казалось, что она впала в кому. Возможно, поскользнулась и ударилась обо что-то затылком. Во всяком случае, она была без сознания.
До премьеры оставалось несколько часов, а Виола лежала в реанимационном отделении местной больницы.
- Чем быстрее это заведение пойдет с молотка, тем лучше, - сказал Хаммерсмит.
Он пил во время рабочего дня, чего раньше Кэллоуэй за ним не замечал. На столе стояли бутылки виски и полупустой стакан. Темные круги от стакана отпечатались на счетах и деловых письмах. У Хаммерсмита тряслись руки.
- Что говорят в больнице?
- Она прекрасная женщина, - сказал менеджер, глядя в стакан.
Кэллоуэй мог поклясться, что Хаммерсмит был на грани слез.
- Хаммерсмит! Как она?
- Она в коме. И ее состояние не меняется.
- Полагаю, это уже кое-что.
Хаммерсмит хмуро посмотрел на Кэллоуэя.
- Сопляк, - сказал он. - Крутил с ней шашни, да? Воображал себя черт знает кем? Ну, так я скажу тебе: Диана Дюваль стоит дюжины таких, как ты. Дюжины!
- Из-за этого вы и позволили продолжать работу над спектаклем, Хаммерсмит? Потому что увидели ее и захотели прибрать к своим липким ручонкам?
- Тебе не понять. Ты думаешь не головой, а кое-чем другим.
Кажется, его глубоко оскорбило то, как Кэллоуэй интерпретировал его восхищение Дианой Ла Дюваль.
- Ладно, будь по-вашему. Так или иначе, у нас нет Виолы.
- Вот почему я отменяю премьеру, - сказал Хаммерсмит, растягивая слова, чтобы продлить удовольствие.
Это должно было случиться. Без Дианы Дюваль не будет "Двенадцатой ночи". И такой исход, возможно, к лучшему.
Раздался стук в дверь.
- Кого там черти принесли? - устало проговорил Хаммерсмит. - Войдите.
Это был Личфилд, Кэллоуэй почти обрадовался, увидев его странное лицо с путающими шрамами. Правда, он хотел бы задать несколько вопросов о состоянии Дианы, о том разговоре с ней, но поостерегся делать это в присутствии Хаммерсмита К тому же, если Личфилд пытался причинить вред Диане, разве появился бы он здесь так скоро и с такой улыбкой?
- Кто вы? - спросил Хаммерсмит.
- Ричард Уолден Личфилд.
- Я вас не знаю.
- Я управлял "Элизиумом", если позволите.
- Ох, господи.
- Он стал моим основным делом..
- Что вам нужно? - прервал Хаммерсмит, раздраженный его манерами.
- Я слышал, что спектаклю грозит опасность, - невозмутимо ответил Личфилд.
- Не грозит, - потеребив нижнюю губу, сказал Хаммерсмит. - Не грозит, потому что никакой постановки не будет. Она отменена.
- Вот как? - Личфилд перевел взгляд на Кэллоуэя. - Вы с этим согласны? - спросил он.
- Его согласия не требуется. Я обладаю исключительным правом отменять постановки, если такая необходимость продиктована обстоятельствами. Это записано в контракте. Театр закрыт с сегодняшнего вечера и больше никогда не откроется.
- Театр откроется.
- Что?
Хаммерсмит встал из-за стола, и Кэллоуэй понял, что никогда не видел его во весь рост. Он был очень маленьким, почти лилипутом.