Мы были спасены, по крайней мере на некоторое время. Но даже за крепостными стенами мы чувствовали себя неуютно. Командир гарнизона был угрюм и подозрителен. Хотя его вполне можно было понять, судя по тому, что наше появление было довольно странным, но ведь, с другой стороны, он не мог не видеть ярость татар, гнавшихся за нами. Когда я сказал ему, что это были клефти, он смерил меня открыто недоверчивым взглядом. Впрочем, он стал вести себя более вежливо, когда я подчеркнул, что я близкий друг Али-паши, а когда он взглянул на рекомендательное письмо, которое было со мной, он удивил нас своей почти греческой услужливостью. Но я ему не верил, и, после того как мы немного отдохнули и удостоверились, что татары вернулись к себе в горы, мы поторопились двинуться в путь. Миссолунгскую дорогу, хотя и трудно было назвать оживленной, но после пустынных горных троп она показалась нам настоящим торговым путем, а что касается ее состояния, то тут и говорить нечего: мы теперь могли двигаться гораздо быстрее. Разумеется, мы все равно старались быть начеку, но никаких облаков пыли, вздымаемой к небу, мы более не видели и вскоре почувствовали себя вполне в безопасности. Мы переночевали в Арте, довольно милом местечке, и там смогли нанять охрану - десять солдат, чтобы они оберегали нас всю оставшуюся дорогу. Чувство уверенности начало возвращаться ко мне. Мы отправились в путь лишь поздним утром, поскольку Гайдэ так устала, что проспала почти двенадцать часов. Я не решился будить ее. Я и сам пребывал тогда в безмятежном платоническом настроении.
Да и мог ли я винить Гайдэ за ее сдержанность, ведь она еще не почувствовала свою свободу...
Лорд Байрон замолчал. Глаза его были широко раскрыты, они всматривались в пустоту, как будто он видел там канувшее в Лету прошлое.
- Ее невинность.- Он вновь запнулся, встретившись взглядом с Ребеккой.- Ее невинность,- прошептал он,- была столь же неистовой и неукрощенной, как и страсть в ее душе: пламя надежды, которое не в силах были погасить долгие годы рабства; и если я говорю, что любил ее так, как никого более не полюблю, то это именно благодаря тому, что огонь этот светился в ней, зажигал ее дикую красоту негасимым пламенем. У меня не было никакого желания красть то, что могло меня обжечь, кровь моя в венах вскипала подобно вулканической лаве, и я ждал. Мы двинулись дальше, к Миссолунги, и, судя по тому, что Гайдэ продолжала сторониться меня, я знал, что нам еще рано рассчитывать на то, что паша почил в могиле.
На третий день пути мы достигли берегов озера Трихо-нис. Там мы недолго задержались, так как неподалеку от озера находилась деревня Висцилия и он предложил мне пополнить нашу стражу своими односельчанами. Он уехал в горы, так что на время его отсутствия мы расположились в гроте, где воздух был тяжелым от аромата роз, а голубое зеркало озера едва виднелось среди деревьев. Я обнял Гайдэ и снял ее пажескую шапочку, так что ее длинные волосы свободно упали на плечи. Я гладил их, а она играла моими волосами, и мы лежали в сладком забытьи, словно были единственными людьми на этой земле.
Я любовался видом гор за озером, и дух мой зажегся надеждой и восторгом. Я повернулся к Гайдэ.
- Ему нас не достать,- сказал я.- Только не здесь. И он мертв.
Гайдэ пристально смотрела на меня своими большими томными черными глазами. Медленно, почти незаметно она кивнула.
- Однажды он признался мне, что любит тебя. Это правда, как ты думаешь?
Гайдэ не ответила, она припала щекой к. моей груди.
- Не знаю,- сказала она наконец,- возможно.- Она помолчала.- Любил ли? Нет, он не мог полюбить меня.
- Тогда что же?
Гайдэ тихо лежала у меня на груди. Она слушала, как мое сердце бьется для нее.
- Кровь,- сказала она. - Да, вкус моей крови.
- Крови?
- Ты видел, видел, каким он от этого становился. Он пьянел. Не знаю, в чем тут дело. Когда он пил ее у других людей, такого никогда не случалось.- Она резко села, сжав свои колени.- Только от моей крови.- Она вздрогнула. - Только от моей.
Она вновь обняла меня. Поцеловала. Ее тело дрожало в моих руках.
- Байрон,- прошептала она,- правда ли это? Неужели я на свободе? - Она во второй раз поцеловала меня, и ее слезы остались на моем лице.- Скажи мне, что я свободна,- попросила она, прижимаясь щекой к моим щекам.- Докажи, что я свободна.
Она встала, ее плащ упал, она дернула свой пояс, ткань уже не скрывала ее груди. Одна за другой все ее одежды очутились на земле у ее ног. Она нагнулась, ночь сверкнула в ее глазах, наши губы соприкоснулись и слились воедино в поцелуе. Рука Гайдэ сжала мои плечи, а моя зарылась в ее локоны. Ничто вокруг более не существовало для нас. Все, что я чувствовал, была Гайдэ: бархатные прикосновения ее языка, мягкое тепло ее наготы на моем теле. Мы любили и были любимы, пили дыхание друг друга, пока дыхание наше не перешло в острое удушье; и думал я, что если душа может умереть от наслаждения, тогда наши души обречены, но нет, пока мы содрогались и растворялись в объятиях друг друга, смерть не была властна над нами. Наконец мало-помалу чувства наши вернулись, но лишь затем, чтобы вновь потонуть в агонии, и стук сердца Гайдэ, отдававшийся в моей груди, заставлял меня поверить, что и сердце теперь у нас одно на двоих.
День шел на убыль. Гайдэ заснула. Такая прекрасная, такая ненасытная в любви, теперь лежала она неподвижная, доверчивая, хрупкая. Уединение любви и упавшей ночи было наполнено таким же спокойствием. Вдали тени от гор двигались по глади озера, Гайдэ шевельнулась в моих руках и прошептала мое имя, но не пробудилась, и дыхание ее оставалось ровным, как вечерний бриз. Я смотрел на нее, держа на своей груди. И опять в этом тихом месте я ощутил, что все богатство, все краски жизни были лишь для нас двоих. Я смотрел на Гайдэ и вновь переживал восхищение Адама Евой, подарившей ему целый мир, и верил, что рай никогда не будет потерян.
Я поднял глаза. Ночь почти наступила. Солнце уже скрылось, и горы своими синими силуэтами заслоняли звезды. На одной из вершин расплывчатым силуэтом горела луна - и на мгновение мне вдруг почудилось темное пятно, мелькнувшее на фоне лунной дорожки.
- Кто здесь? - тихо прошептал я.
Ответом мне было спокойствие ночи. Я шевельнулся, и Гайдэ внезапно посмотрела на меня широко открытыми и яркими глазами.
- Ты что-то видел? - спросила она.
Я ничего не ответил. Натянув плащ, я пошел за саблей. Гайдэ последовала за мной. Мы вышли из пещеры. Ни звук, ни шорох не нарушали тишину.
И вдруг Гайдэ показала куда-то.
- Там,- прошептала она, вцепившись мне в руку.
Я взглянул туда и увидел тело, лежавшее в зарослях цветов. Я нагнулся и перевернул его. На меня уставились глаза одного из наших телохранителей. Он был мертв. Он казался совершенно обескровленным, а лицо его было обезображено гримасой ужаса. Я посмотрел на Гайдэ, поднялся и обнял ее. В эту минуту цепь факелов окружила нас, и за каждым из них пряталось лицо татарина. Никто из них ничего не говорил. Я поднял саблю. Цепь медленно разомкнулась. Одетая в черное фигура вышла из темноты.
- Уберите саблю,- сказал Вахель-паша.
Я тупо смотрел на него. Потом засмеялся и покачал головой.
- Прекрасно.- Паша отбросил свой плащ.
Раны от пуль, которые я выпустил в него, все еще сочились кровью. Он вытащил из-за пояса пистолет.
- Спасибо, что дали мне возможность,- сказал он,- я ваш должник.
Он прицелился. Воцарилась гробовая тишина. Тогда Гайдэ бросилась ко мне и встала между нами, но я оттолкнул ее, и тут звук выстрела взорвался в моих ушах. Я почувствовал боль, заставившую меня рухнуть на землю. Я схватился за бок - он был мокрый. Гайдэ звала меня, рвалась ко мне, но ее уже держали два татарина, и она внезапно замерла, без плача, бледная, напрягшаяся, словно окаменев от поцелуя смерти.
Паша разглядывал ее. Потом дал знак, и третий татарин шагнул вперед. В руке у него было что-то вроде дерюги. Паша взял рабыню за подбородок. Губы его дрожали, но затем перестали, словно печаль и презрение не давали ему улыбаться.
- Взять ее,- велел он.
Гайдэ взглянула на меня.
- Байрон,- прошептала она.- Прощай.
Слуги увели ее, и больше я ее не видел.
- Как трогательно,- прошептал паша, дыша мне в лицо.- Значит, из-за нее, ради нее, милорд, вы отреклись от всего, что я предлагал вам?
- Да,- сказал я спокойно.
Я отвернулся, чтобы не смотреть в его глаза.
- Она не виновата. Я похитил ее. Она не хотела ехать со мной.
Паша захохотал.
- Ну и благородство!
- Это правда
- Ну уж нет.- Улыбка паши исчезла.- Неправда, милорд. Она такая же беглянка, как и вы. Вы оба заслужили наказание.
- Наказание? Что вы сделаете с ней?
- В наших краях есть одно забавное наказание за вероломство. Для рабов оно вполне подходит. Но черт с ней, милорд, я бы на вашем месте о своей судьбе побеспокоился.
Он протянул руку ко мне и обмочил пальцы в крови на моем боку. Затем облизал их и улыбнулся.
- Да, вы умираете,- сказал он,- вам хочется этого? Хочется смерти?
Я не ответил. Паша нахмурился, и вдруг его глаза загорелись, как будто красное пламя вспыхнуло в них, и лицо его потемнело от гнева и отчаянья.
- Я хотел дать вам бессмертие,- зашептал он,- я хотел, чтобы мы с вами делили вечность,- он поцеловал меня грубо, от его зубов на губах моих осталась кровь,- и вместо этого - измена!
Он снова поцеловал меня, слизывая языком кровь с моих губ.
- О, как вы бледны, милорд, как бледны и прекрасны!
Он приник так близко ко мне, что его раны коснулись моих.
- Дам ли я сгнить ей, вашей красоте? Выпью ли ваш мозг? Обреку ли скрести полы в моем замке?