Светало. Последние летучие мыши черными росчерками мелькали в голубеющем небе. Они в гавани кишмя кишат, как и чайки. Далеко на горизонте наливалась алым широкая полоса между небом и морем. Сид подошел к корабельному колоколу и стал отбивать время. Ему откликнулись с других посудин, и вся гавань, как одеялом, накрылась разноголосым перезвоном.
После всех приключений меня стало клонить в сон - то ли вино сморило, то ли еще что-то. Напоследок я подумал о том, что скажет кормчий, когда проснется, и, поскрежетав зубами, провалился в дрему.
Проснулся я внезапно - словно кольнуло внутри. Я разлепил веки и еще со сна смутно разглядел нависшую надо мной фигуру. Я рывком сел и помотал головой, разгоняя пелену перед глазами. Я было решил, что это кормчий заявился по мою душу, но с громадным облегчением обнаружил перед собой капитана. Ожерелье пока ничего не знает о моем позоре, а значит, издевательства начнутся позже. Я зевнул и посмотрел на капитана.
Взгляд Ожерелья был устремлен в открытое море. Небольшой шрам на левом виске шевелился, подрагивая в такт бившейся жилке.
- Даль, как оно все прошло? - спросил он.
- Ожерелье! - запротестовал было я и запнулся: вид у капитана был странный, будто он здесь и не здесь одновременно.
- Палубного, кормчего и Три Ножа ко мне. Быстро! - приказал он.
- Слушаюсь, капитан. - Я вскочил на ноги. Меня опять замутило. Я покачнулся и ухватился за борт, проклиная в душе вчерашнюю свою дурацкую браваду.
К счастью, Ожерелье этого не видел. Он, даже не выслушав ответа, круто развернулся и пошел прочь. Наткнувшись на кусок каната, валявшийся на палубе, капитан с размаху поддал его ногой, отправив канат за борт. С Ожерельем явно было что-то не так. Вздохнув, я поплелся в кубрик.
Кормчий храпел на своей койке, выпятив подбородок и раскинув в стороны тяжелые руки с выпирающими из-под кожи буграми мышц. Однажды его пригласили принять участие в состязании, которое время от времени устраивал Хлуд в своем кабаке, дабы морская братия могла утолить буйный нрав более мирно, нежели валтузя друг друга по мордасам кулаками, а также скамейками и обломками столов. Тогда кормчий оглядел своих возможных соперников с ног до головы и спросил Хлуда, есть ли у него лом. Кабатчик удивился, но ответил, что да, имеется. Кормчий попросил принести. Хлуд сходил за ломом. Получив железяку, кормчий взвесил ее на руке, а затем на глазах у всех безо всякой натуги завязал лом тремя узлами: по узлу на каждый конец и узел посередине с имеющимися уже двумя. Изуродовав лом, он положил его на пол и предложил любому желающему вернуть предмету первоначальный вид. Желающих не нашлось, а кормчему единодушно присудили победу с правом никогда не участвовать в состязании. Хлуд, этот жмот, поначалу осатанел и потребовал возмещения убытка, но, когда кормчий тяжело вздохнул и поднял лом с полу, намереваясь запустить им в окно, быстро изменил свое отношение к происшедшему. Теперь этот лом висит у него в зале на стене как украшение, и Хлуд грозится поставить бочку самого лучшего вина тому, кто сумеет лом развязать. Без помощи магии, само собой.
Я похлопал кормчего по животу. Он сразу открыл глаза, будто и не спал вовсе, и сел на койке.
- Ожерелье зовет, - сказал я быстро, не давая ему рта раскрыть. - Тебя, Руду и Три Ножа. Срочно!
Он кивнул и принялся натягивать рубаху.
- А где палубный и Три Ножа? Знаешь? - спросил я. Кроме кормчего, в кубрике никого не было: дрыхнуть до посинения, когда "Касатка" в гавани, - это его право, а в море Йошен спит меньше всех.
- Не-а, - ответил он, зевая.
Я побежал наверх. На палубе я налетел на Руду, едва не свалив его с ног.
- Ты чего? - недовольно проворчал он и ехидно добавил: - Не протрезвел еще?
Вот зараза!
- Тебя, кормчего и Три Ножа капитан зовет, - сказал я. - Где баллистер?
Палубный не ответил. Подскочив в два прыжка к борту, он свесился с него и заревел на всю гавань:
- Улих! Три Ножа! - А потом яростно замахал. - Сейчас придет, - сообщил он мне и пояснил. - Три Ножа в Шуху собрался. К оружейникам.
На палубе появился озадаченный баллистер. За ним, как огромная тень, вперевалку шагал Крошка.
- В чем дело? - спросил Три Ножа. - Ты надсаживал глотку так, что и на вершине Рапа слышно было.
- Ожерелье зовет, - ответил палубный. - Пошли к нему.
Три Ножа пожал плечами.
- Дрон, подожди меня, - сказал он напарнику.
Крошка почесал пятерней в затылке и сел там, где стоял. Руду и Три Ножа быстро ушли. Я поразмыслил малость, что делать дальше, и поспешил на корму, где уселся под раскрытым окном капитанской каюты, - мало ли что: вдруг Ожерелью снова понадобится гонец. На "Касатке" секретов не бывает: она ведь небольшая - на носу чихнешь, с кормы отвечают.
- Наконец-то, - услышал я голос капитана.
- Зачем звал, Ожерелье? - Это Три Ножа.
- Точно. Зачем? - Это Руду рыкнул.
- Урезонь свою глотку, чудище морское. - Голос у Ожерелья какой-то странный, на обычный непохожий. - От твоего рева у меня в каюте лампа качается. - Он сделал паузу. - Так. Наши планы меняются.
Ожерелье вдруг умолк. Остальные ждали продолжения, но капитан молчал.
В каюте что-то брякнуло, а потом заговорил кормчий:
- Не тяни, капитан.
Кто-то шумно вздохнул.
- Готовьте "Касатку" к выходу в море. На рассвете уходим, - сказал Ожерелье.
- Клянусь громыхающей задницей Старца! - Изумление палубного было безмерным. - Ожерелье, ты спятил!
- Инра несколько раз пыталась затащить меня к себе в постель. Я отказывался, потому что чувствовал - это плохо кончится, - пробасил кормчий.
Три Ножа разразился громким уханьем, заменявшим ему смех. Палубный с кормчим присоединились было к нему, но Ожерелье их резко оборвал.
- Стоп, - сказал он. - Я не шучу.
Смех стих. Они переваривали услышанное.
- Тогда ты либо на самом деле спятил, либо… - подвел итог Руду после молчания. - Выкладывай, - потребовал он.
Ожерелье ничего не ответил. Они ждали.
- Не тяни, капитан. - Это опять кормчий.
- Не могу.
- Что?!
Они были не то что удивлены, они поверить такому не могли. Впрочем, и я тоже. Я сидел и слушал, затаив дыхание.
- Сказать не могу ничего, - добавил Ожерелье. - Пока.
Он сказал это так, будто все уже было делом решенным.
- Послушай, Ожерелье, мы же собирались как следует подлатать "Касатку", - по голосу палубного было слышно, как он обескуражен, - сменить изношенную оснастку. Мага нет. Лекаря потеряли… - Руду внезапно оборвал себя и взорвался: - Да что случилось-то?!
- Мага я уже нашел. И нанял. Он - маг и лекарь. Дешево, - бесцветным голосом произнес капитан.
- Ожерелье, да ты, видать, и вправду сбрендил. - Палубный аж осип, чего с ним отродясь не бывало.
В капитанской каюте повисла настороженная тишина. Потом заговорил Ожерелье:
- Вы что же… Решили, что я и впрямь того? Ах… - И тут капитан загнул такое, чего я и от кормчего ни разу не слыхивал, а он мастер не только ломы в узлы завязывать.
После такого и видящим не надо быть, чтобы понять: капитан в полном порядке. Я попытался запомнить услышанное хотя бы отчасти, но быстро врюхался, что это мне не по силам. Такое учить надо. По отдельности. И не один день.
После того как раскаты капитанского голоса отгремели, кормчий осторожно нарушил тишину:
- Тогда, может, все-таки объяснишь почему?
- Нет. Повторяю: пока нет.
- Однако, - уронил кормчий.
В беседу вмешался ровный говор баллистера:
- Ожерелье, так не годится: все уже было оговорено, полватаги по кабакам не просыхает - и тут ты резко меняешь намеченные планы да еще и темнишь при этом, как девица на выданье. Чего-чего, а такого я, например, от тебя никак не ожидал. Думаю, палубный и Сова со мной согласны.
Руду и кормчий дружно заворчали.
- Хорошо, - произнес Ожерелье. - А если я скажу, что мы можем взять хороший куш? Такой, какой еще ни разу не брали.
Из окна донеслось удивленное разноголосое кряканье, а затем снова заговорил Три Ножа.
- Хороший куш? - переспросил он. - Допустим. Тогда другой вопрос: а стоит ли этот куш подобной спешки?
- Стоит.
- Каков же тогда этот куш?
- Большой, - отрезал Ожерелье раздраженно. - Три Ножа, я сказал достаточно.
- А по-моему, нет, - парировал баллистер.
- Ладно, - в сердцах сказал Ожерелье. - Это приказ. "Касатка" к рассвету должна быть готова. Пошлите людей по шухским борделям, чтобы вся команда к ночи была на борту. С отливом уходим. Кто не желает, пусть берет свою долю и катится в тартарары. Это и вас троих касается. Ясно?
- Ого, - произнес кто-то.
Я не понял кто. Я сидел под окном, сжавшись в комок и боясь шелохнуться. Творилось что-то странное, непонятное. В каюте капитана опять воцарилась тишина.
- Э-э, Ожерелье, так тоже не годится, - неуверенно протянул кормчий. - Мы ведь ничего не понимаем.
- А я ничего не могу сказать! - рявкнул капитан.
- Хватит! - перебил его палубный. - Мы сейчас просто-напросто перегрыземся, как свора псов над костью, - и этим все кончится. Три Ножа, отстань от капитана! Лучше вспомни - мы уже раз прошляпили богатый хабар из-за того, что излишне распустили языки. Помнишь?