* * *
…Много-много веков тому назад, спасаясь от жестоких преследований своих же христиан, кучка сирийских несториан ушла в пределы Персии и ухоронилась в диких горах. Жили несториане мирно, занимались землепашеством и скотоводством и упорным трудом превратили свои дебри в земной рай; маленькое селение все росло и благосостояние его множилось.
Счастье всегда родит зависть, нашлись враги и у несториан при дворе халифа, которые задумали погубить их и воспользоваться их имуществом. Но халиф был справедлив и, когда алчный визирь доложил ему, что необходимо покончить с несторианами, будто бы обманами завлекающими темных людей в свое лживое учение и всячески издевающимися над верой страны, он задумался.
- А тебе известно их учение?.. - спросил он.
- Нет!.. - должен был сознаться визирь.
- И мне тоже… - ответил халиф. - Как же мы будем решать то, чего не знаем? Созови мудрых людей и разбери его. Если окажется правдой, что несториане лжецы и обманщики - я сотру их с лица земли!
Поздно светились в ту ночь огни в комнате совета в белом дворце визиря.
* * *
Однажды утром пастухи несториан, пасшие овец на скате высокой горы, завидели в мареве степи дым, зоркие глаза их различили, что это пыль, вздымаемая конным отрядом; они поспешили угнать овец в безопасные места, а в селение послали подростка оповестить о тревоге. Гулко заклепал молоток по согнутой железной полосе, висевшей на цепи около церкви.
Жители вооружились и поспешили на площадь, но тревога была напрасной - неизвестные всадники оказались конвоем и свитой двух посланцев самого халифа.
Старший из них, седобородый старик с глазами как ночь, при везде приказал трубить в трубы и, когда сбежалось все селение и выступил вперед престарелый пресвитер, обратился к народу.
- Я приехал к вам от пресветлого, славного во всем мире нашего владыки и повелителя, - произнес он так, что отдалось во всех углах площади.
- От ответа, какой дадите мне, зависят жизнь и смерть ваша! Подайте мне вашу самую святую книгу!..
Пресвитер приказал принести рукописное Евангелие и протянул его посланному.
- Она это или нет? - спросил тот, высоко над головой подняв книгу.
- Она, она! - гулом пронеслось над площадью.
- Скажите же без утайки - правда то, что рассказано в ней? - продолжал посланный.
- Все истина! - раздался единодушный ответ.
- Все до единого слова?
- Да, да!!
- И вы веруете в своего Бога всеми силами, всею душою и сердцем?
- Веруем и исповедуем! - загремела площадь.
- Ну, вот и прекрасно! - поглаживая серебристую бороду, сказал приезжий. - Значит, вам совсем легко будет опровергнуть слова клеветников и доказать, что вы не обманщики.
- Что же мы должны сделать? - спросил пресвитер..
- Да самые пустяки! - посланный опять поднял Евангелие и уставил на него пальцем другой руки. - Здесь сказано, что если кто-нибудь имеет веру хотя бы в горчичное зерно и скажет горе - сдвинься с места, то она сейчас же сдвинется. Халиф являет вам милость - разрешает вам выбрать человека, которого, скорее всего, послушается ваш Бог. Через десять дней сюда приедет сам пресветлый халиф и вы в его присутствии сдвинете словами вон хотя бы ту гору! - Он указал рукой на степь, на которой неподалеку от селения возвышалась каменистая и утесистая гора.
- Ну, а если халиф окажется обманутым вами и гора не послушается, то пеняйте на себя: значит, вы действительно лжецы и обманщики и книга ваша такая же: всех мужей ждет жестокая смерть, а жены и дочери будут проданы в рабство!
Как онемелые, выслушали жители страшную речь.
Всадники повернули коней и опять пыль заклубилась по степи, а на площади раздались плач и стоны женщин, возбужденный говор мужчин: спрашивали, откуда свалилась им на головы такая напасть и решали, как избыть ее, но ничего придумать было нельзя: спасти могло только чудо!
Но кто бы взялся за совершение его?
Напрасно перебирали имена всех обитателей селения и спрашивать, не чувствует ли кто в себе сил для совершения подвига; ни у кого не оказалось веры даже с горчичное зерно; старый, всеми любимый пресвитер, когда первым назвали его имя, покачал дряхлой головой и ответил: "Не могу, дети мои; слабый я человек, только всех погублю!.."
Сперва уныние, а затем страх стал овладевать населением. И с каждым днем он все рос и превращался в ужас: люди зачуяли рядом с собой призрак смерти. Все лишились сна и если засыпали, то ненадолго и пробуждались в холодном поту.
Работы были заброшены, птицы стаями облепляли по-спелый виноград и клевали его, но никто не обращал на них внимания; хлева стоячи распахнутыми и пустыми: животных отпустили на волю. Люди вдруг необыкновенно ясно припомнили все неправды и обиды, которые они причинили раньше своим ближним. И чаще других при этом мелькало имя кривого сапожника Федора, всегда веселого и всем довольного человека, слывшего простофилей и чудаком, которого, в силу этого, принято было обсчитывать или чего-нибудь ему недодавать.
Что бы ни произошло с ним неприятного - он, как бы утешая виноватого перед ним, говорил: "Ничего, Бог устроит!.." и единственный глаз его светился лаской. Этими же словами он успокаивал и других: верилось, что и вправду будет именно так.
Само собой вышло, что общий выбор остановился на сапожнике: утопающие хватаются и за соломинку!!
Один за другим стали собираться к его убогой сакле люди и никто не подивился такому диковинному стечению народа. Пришел даже престарелый пресвитер и, когда раздались общие просьбы спасти всех, когда матери стали подымать кривому для обороны детей своих, сапожник изумился.
- Да как же я могу это сделать?.. - возразил он. - Я грешный и хуже вас всех!!
Плач и вопль покрыли слова его.
- Не отказывайся, помолись!.. - сказал пресвитер. - Может быть, услышит тебя Господь… И я с тобой в наш Судный день стану рядом.
Заплакал сапожник и согласился.
"Бог устроит!.." - добавил он.
Эти два слова бальзамом пролились на сердца: всем стало легче - "Бог устроит!..", повторяли, расходясь в темноте, люди.
* * *
Осталось всего два дня до назначенного халифом срока. Цепкая жуть опять обволокла сердца всех; чувствовали ее и животные, по привычке возвращавшиеся вечером к своим загонам; особенно стали беспокоиться кони; даже отары овец, всегда мирно спавшие до зари, начали по несколько раз в ночь шарахаться и испуганно топотать до рассвета.
Что-то нависло в воздухе; он сделался душнее и даже ночь не приносила прохлады; с утра медные отсветы переливались на безоблачном небе; солнце светило почти без лучей; даль как зубчатым лесом была окутана густым коричневым туманом; раза два, неизвестно откуда, доносился глухой гул грома.
- Будет буря!! - говорили старики и надежда на более или менее длительную отсрочку страшного дня заглянула в сердца несториан.
Дверь в саклю сапожника стояла закрытой: в оконное отверстие видели, что он жарко молился, распростершись на полу.
Наступил день Суда.
С восходом солнца все жители селения высыпали, кто на плоские крыши сакель, кто на бугор за околицу и всматривались в степную даль и в небо. Медные пятна разрослись и сделались грознее, будто несметная рать великанов накапливалась за ними, как за щитами; дышать было трудно; солнце подымалось огромным кровавым шаром.
В коричневом тумане что-то сверкнуло: блеск повторился и скоро можно стало распознать движущийся огромный отряд, чуть не целое войско.
- Халиф, халиф!! - посыпались восклицания; все начали креститься.
Войско разделилось; большая часть его остановилась около одиночной горы в стели: там запестрели ковры, стали разбивать походные шатры.
Другая часть подскакала к бугру, на котором было расположено селение; трубные звуки и гонцы потребовали всех жителей перед светлые очи халифа.
Безмолвным покорным потоком стекли все до единого люди на степь и стража повелителя остановила их близ его трона. Впереди находились сапожник и пресвитер.
По знаку халифа их подвели ближе к нему.
- Вы беретесь сдвинуть эту гору с места вашим словом? - спросил он, подивясь на представших перед его очами двух плохо одетых людей.
- Нет, государь!.. - ответил пресвитер. - Мы смеем только помолиться об этом..
Брови повелителя сдвинулись.
- Значит, веры у вас нет даже с горчичное зерно?.. вы обманщики!!
- Государь, - возразил старый священник, - мы честные люди, но пути небесного и земного богов неисповедимы! Все мы веруем в твою благость и милосердие, но ведь не всегда же и ты исполняешь просьбы обращающихся к тебе!
- Я воздаю каждому по заслугам!.. - сказал халиф. - И если Бог ваш найдет вас достойными, то спасет вас. Передаю суд над вами в Его руки! Говорите теперь с горою!
Он махнул рукой - и пресвитера и его спутника отвели перед середину толпы их сородичей и поставили лицом к горе. Оба они упали на колени, и старик воздел вверх руки.
- Отче наш… - пламенно начал он молиться вслух; всех подсудимых трясла лихорадка, ждали чуда, но его не было - каменные кручи высились недвижные, мертвые; не шевельнулись даже кусты на скале.
Пресвитер умолк, оглядел еще раз гору и упал ниц, закрыв лицо ладонями.
Сапожник медленно поднялся с земли и шагнул вперед; лицо его было бело, как вершина Арарата.
- Сдвинься с места!.. приди сюда!!… - сурово, с беспредельной верой воззвал он.
И вдруг все почувствовали, что земля всколыхнулась под ногами их; раздался гул; все, кто сидел, в стихийном ужасе повскакали с мест: каменные громады пошатнулись, ожили и, сыпля глыбами, двинулись на толпу.