Реклама закончилась, снова начался фильм. Вампиры разделились на тех, кто пытается помочь людям, и на иных, которые хотят прикончить все человечество - не больше не меньше. Изабелла смотрела в экран, и понимала, что мультик не столь уж плох и глуп. Быть может, те, кто его делал, знали или хотя бы чувствовали правду. Просто им пришлось пойти на поводу у неумных людских легенд.
"Сколько нас существует в мире? - подумала она. - Несколько тысяч? Или - всего несколько сотен?" Последнее было вернее, но ведь не все так трагично - ведь, например, совсем недавно она встретила этого парня, своего собрата. Здесь, в этом почти чужом для нее городе. Причем, он - не инициированный, он - вампир по рождению, таких видно сразу. Заносчив, правда, не в меру. Но с годами это должно пройти.
Она подумала, что, возможно, было бы правильно рассказать ему обо всем - о том, почему она оказалась здесь, о твари, существующей за тысячи километров, но протянувшей лапу к этому городу. О том, как она сама была инициирована…
Почему-то этот парень вызывал доверие - невзирая на всю его заносчивость.
Нет, конечно, она не должна ни о чем рассказывать. И на Витебский вокзал, на кромку, она не отправится. Это - ее война, и не надо примешивать к ней никого из соплеменников, даже тех, кто способен вызвать доверие. Вот когда с тварью будет покончено, вот тогда - другое дело.
Фильм закончился, началось какое-то очередное реалити-шоу. Изабелла вырубила звук, но осталась сидеть около телеэкрана, по которому бегали беззвучно разевающие рот люди. Ей было не до них. Воспоминания - вот что не давало Изабелле покоя.
* * *
Париж, 1793 год.
- Конечно, ваше ремесло не может не вызвать некоторых… скажем, подозрений, - в который раз говорил худощавый мужчина без парика в строгом костюме - было сразу заметно, что он относится к идее добродетельной бедности если и не с энтузиазмом, то, по крайней мере, очень серьезно.
Отпираться было совершенно бессмысленно. Худощавый посетитель, назвавшийся представителем какого-то комитета (Изабелла так и не запомнила, какого именно), назвал имена нескольких клиенток гадалки, сообщил, через кого именно они связывались с ней, помянул даже гражданку Люшар. Изабелла не знала, кому молиться, чтобы он не знал о том, как к ней заходила будущая убийца "друга народа". Но, кажется, он о том и не ведал - иначе их беседа могла стать очень короткой: "Именем республики вы арестованы, следуйте за мной…" А дальше все очень просто - суд революционного трибунала, который знает только один приговор.
Сердце Изабеллы замерло, когда посетитель стал называть фамилии, имена, кажется, он отлично знал даже содержание предсказаний гадалки Изабо.
- Как вы понимаете, все это очень подозрительно - особенно в нынешние времена, - веско заявил он. - Но мы вовсе не требуем прекращения ваших… гм… занятий. Ведь это - единственное, чем вы зарабатываете на жизнь, не правда ли?
- Это верно, - Изабелла нашла в себе силы кивнуть.
- Под указы о спекуляции вы тоже не подпадаете, - успокоил ее посетитель. - Так что я рекомендовал бы вам продолжать занятия вашим ремеслом. Если вам нужно разрешение комитета - негласное, разумеется, - оно будет вам дано, гражданка.
Изабелла еще не поняла, к чему он говорит все это. Вообще-то, разрешений у нее никто и никогда не требовал - по крайней мере, до сегодняшнего дня.
- Но есть одно небольшое обстоятельство, - по губам представителя комитета пробежала хитрая улыбка. - Вы должны будете сообщать нам то, что придется услышать. Как мы понимаем, к вам заходят и те, кого мы именуем врагами народа - не только добродетельные граждане, которые клюют на ваш обман…
Она сделала протестующий жест рукой, - впрочем, совершенно незамеченный посетителем.
- Так вот, вам следовало бы сообщать о том, что вы услышите помимо просьб вернуть мужа или навести порчу на соседку. Такие вещи, как вы, гражданка, должны понимать, нас совершенно не касаются. Но людям свойственно говорить и иные вещи. Надеюсь, мне не придется долго объяснять, что я имею в виду?
Изабелла прекрасно понимала, о чем говорит посетитель, но решила, что будет до последней возможности притворяться безмозглой дурочкой, которая совершенно не может понять, о чем идет речь.
- И что же вас интересует? - с улыбкой спросила она.
Лицо худощавого служителя республики заметно помрачнело.
- Вы прекрасно знаете это! - укоризненно сказал он. - Но я могу и напомнить. Насколько нам стало известно, летом первого года республики к вам пожаловала одна посетительница… Будет опрометчиво назвать ее гражданкой. Я не слишком хорошо могу представить, о чем именно вы с ней говорили - но тем хуже для вас. Конечно, она могла спросить вас только о собственной судьбе. Но ведь ваша беседа могла пойти и иначе. И тогда… вы можете отдать себе отчет, кем бы вы стали тогда? - он склонился к ней и почти прошептал:
- Соучастницей… Соучастницей самого злодейского преступления против республики!
Изабелла невольно вздрогнула. Значит, они знают и об этом! Спасения нет!
К счастью, посетитель истолковал испуг гадалки по-своему - как готовность сотрудничать.
- Но республика милосердна, она не карает невиновных, - он слегка улыбнулся. - Если бы за вами была серьезная вина, гражданка, то мы, возможно, и говорили бы - но не здесь. Мы же всего-навсего просим, - нет, скорее, требуем, ибо это долг любого добродетельного гражданина, - мы требуем помощи нам. Только и всего, республика окружена всевозможными заговорами, и вы не можете об этом не знать. И не можете оставаться в этот час равнодушной. То, о чем я говорю - это ваш долг.
- Но я и правда ничего особенного не слышу от своих посетителей, - попробовала она защититься, но эта защита получилась совсем уж неубедительной.
- Как вам будет угодно, гражданка! Вы можете сообщать мне или моему помощнику обо всем, что вам довелось услышать. Мы уж как-нибудь сможем разобраться. Но нам важно ваше согласие…
Насколько оно важно, Изабелла знала и без его пояснений. Сейчас не было даже тайны исповеди - любой священник, который не донес бы на врагов народа, оказался бы на эшафоте с теми самыми врагами.
- Итак, - повторил посетитель. - Вы готовы послужить республике?
Ответить на этот вопрос как-то иначе, чем "да" означало добровольно подставить свою шею под нож. Вот тогда они наверняка вспомнят и летний визит, и все, что за ним последовало…
- Готова, - произнесла Изабелла. - Но нужна ли будет республике та служба, о которой говорите вы?
- Нужна. Я уверен в этом, - убежденно сказал представитель комитета.
- Вы разрешите, я подумаю? - спросила она.
- Можете и подумать. Но я бы советовал… очень советовал вам надумать слово "да", - хищно усмехнулся посетитель. - Это избавит вас от многих проблем и неприятностей. Хотя, - он улыбнулся, кажется, представителя комитета пробило на откровенность, - думать добродетельным гражданам, как я полагаю, не надо. Им надо подчиняться, все уже придумано. Так что желаю вам ответить "да".
Он встал, отвесил легкий поклон, - и вышел, затворив за собой дверь. Изабелла осталась в раздумьях, невзирая на только что полученный "добрый совет", - или, все же, приказ.
Все менялось едва ли не каждую неделю. Кажется, еще вчера гильотина была в новинку, а короля считали последним казненным преступником в республике. Горячие головы требовали вообще упразднить смертную казнь.
Не тут-то было! после убийства "друга народа" и раскрытия заговоров - реальных и мнимых - кровь полилась сперва ручьями, а затем и рекой. И едва ли не каждую неделю выходили новые декреты революции, касавшиеся преступников и подозрительных лиц.
То, что старая аристократия была поголовно объявлена преступной, оказалось вполне понятным - но это Изабеллы не касалось, во всяком случае, напрямую. Потом на гильотину последовали спекулянты и те, кого считали агентами враждебных держав. А после издавались новые декреты о подозрительных личностях. Таковыми можно было посчитать кого угодно. Например, тех, кто не произносит патриотических речей, распускает пораженческие слухи, те, кто произносит высказывания, направленные против равенства, братства и свободы, против единства и неделимости республики. Одинаково подозрительными считали и тех, кто произносит патриотические речи, но неискренне, затаив в сердце ненависть к республике и революции. И любое неосторожно сказанное слово могло привести на эшафот. И приводило…
Изабо подошла к зеркалу, удивившись собственной бледности. Кажется, еще вчера ничего подобного с нею не творилось, теперь же, после беседы с представителем комитета, она выглядела так, будто не спала три ночи - никак не меньше.
Значит, они считают, что думать не надо, надо подчиняться? Что ж, очень хорошо тем, к кому не приходит такой вот посетитель и не предлагает стать доносчиком. Ему легко судить и осуждать. А каково сейчас ей? Ведь они могут и не брать ее под стражу, не выносить приговора - ничего этого даже и не нужно, достаточно прикрыть ее ремесло. А остальное довершат холод, голод и бездомность.
Значит, думать не надо - надо идти и служить им. В конце концов, служить тоже можно по-разному. Она по-прежнему станет прикидываться дурочкой, пересказывать тайны домохозяек, которых "сглазили" соседки. В конце концов, им все это просто надоест, Изабеллу просто прогонят прочь - к ее радости. Она не должна подвести под нож гильотины ни одного человека.
Своим чутьем она понимала, что все не так просто - они найдут способ вытрясти из нее нужный им донос. Но выхода все равно не было. Думать не надо - надо доносить по приказу.