Дверь вдруг скрипнула, приоткрылась на секунду. Кто-то быстро заглянул внутрь. Потом железяка двинулась обратно и с громким лязгом захлопнулась. Проскрежетала и цокнула снаружи задвижка.
Стрекоза подскочила как ужаленная, бросилась к выходу, толкнула дверь. Обернулась, враз побледневшая, опустилась на корточки, закрыла лицо руками.
- П**ц! - произнесла на выдохе.
Из-за двери послышался довольный девчоночий смешок, от которого Стрекоза взвилась, подскочила. Прищуренные глаза её замерцали отчаянием и ненавистью.
- Ах ты сука! - прошипела она. - Тварь!
- Кто это? - спросил Пастырь, понимая, что случилось очень плохое. Что Стрекозе теперь не поздоровится.
- Нюшка, б***! Подловила, гадина!
Пастырь не отдал бы им Стрекозу. Порвал бы пришедших за ней пацанов, забрал бы оружие и…
Но они явились целой гурьбой. Ведро, который пришёл старшим, был не дурак. Он завёл в камеру Перевалова и оттуда, через решётку, сказал:
- Ну что, Стрекоза, суши вёсла. Этого тебе Хан не простит. Второй косяк подряд. Серьёзный косяк, Стрекоза.
- Да пошёл ты! - бросила она.
- Отпусти её, пусть выйдет, - велел Ведро Пастырю, обнимавшему Стрекозу за плечи. - И не дёргайся, а то завалю обоих. У меня приказ Хана.
Пастырь скрипнул зубами, ступил вперёд, отодвигая девчонку за спину. Ведро дёрнул из-за спины автомат.
- Пётр Сергеевич, - прошептал Перевалов. - Не сопротивляйтесь.
- Ну что? - спросил Ведро, приготовясь дёрнуть затвор "калаша".
- Пустите меня, - Стрекоза вышла из-за спины варнака, толкнула дверь. Крикнула толкающимся за дверью конвоирам: - Открывай, уроды!
- Лось, открой! - велел кому-то Ведро.
Откинули щеколду, открыли дверь.
- Тебя Нюша сдала, - негромко сказал стоящий за дверью пацан.
- Знаю, - оскалилась Стрекоза. - Крыса!
Она кивнула на прощание Пастырю и вышла из камеры, растолкав пацанов. Те бросились за ней. Кто-то захлопнул дверь, задвинул щеколду.
Ведро остался в камере. Стоял, поглядывал на варнака, поглаживая "Калашникова", и как будто хотел что-то сказать.
- Ну? - посмотрел Пастырь ему в глаза.
Тот не ответил. Постоял ещё минуту в раздумье, потом бросил взгляд на доктора, буркнул "Баранки гну!" и вышел.
- Успели обработать девочку? - спросил Перевалов, едва стихли шаги пацана.
- Ты о чём, убогий? - бросил ему Пастырь.
Доктор не ответил, только покачал головой.
- Ну, что там про меня порешали? - спросил варнак.
- Завтра узнаете, - уклонился мясник.
- А что, стесняешься сказать, что ли?
- Хан сказал, что будет думать до завтра. Я просил его не трогать вас пока. Дать вам шанс.
- Ух ты! - усмехнулся Пастырь. - Шанс, говоришь? Здорово! Это какой же?
- Шанс понять и принять. Правила новой жизни, саму эту новую жизнь. Понять, что…
- Ты же знал, сволота, что Вадьку убили? - оборвал Пастырь его болтовню.
Перевалов вздохнул, потёр лицо руками, зашипел от боли. Затряс руками, причитая что-то себе под нос.
- Я ничего не мог сделать, - наконец сказал он. - Когда его принесли в операционную, он уже умирал. Я ничего не мог сделать. Ничего.
- Угу, - кивнул варнак. - А так - всё хорошо, да?
- Н-не понимаю… Что?
- Ухожу я отсюда, лекарь, - покачал головой Пастырь. - Завтра.
- Да кто ж вас отпустит! - опешил Перевалов. - Хан сказал, что…
- У меня пропуск будет, - усмехнулся варнак. - Пойдёшь со мной?
Доктор прищурился на него, погонял желваки под щеками, пожевал губами.
- Вы, Пётр Сергеевич, кажется, не понимаете, что происходит.
- А что происходит?
- Как вы намерены отсюда выйти, скажите на милость? Неужели станете шагать по трупам детей? То, что ваш сын погиб, ещё не даёт вам права…
- Пойдёшь или нет? - перебил Пастырь.
- Нет, - решительно ответил доктор.
- Угу… Мясом быть привычней и проще, да?
- Я не позволю вам уйти!
- Сдашь меня, что ли? - поднял брови варнак.
Лекарь поелозил на кровати, скрипя пружинами. Погасил керосинку. Не раздеваясь, лёг поверх синего байкового одеяла. Отвернулся к стене.
- Да, - ответил через минуту.
- Ну-ну, - покачал головой Пастырь. - Ты не торопись, подумай хорошенько, док. Я ведь могу уйти тихо. А могу - с шумом и треском. Я в любом случае уйду. Хана кончу и уйду. Но если пацаны начнут сопротивляться, будет много раненых… Так что ты подумай: стоит ли шум поднимать.
Перевалов не ответил. Прикинулся спящим. А может, и правда спал. Совесть-то чиста у человека, чего… Он же о детях печётся.
Не спалось. Пастырь ворочался с боку на бок на вонючем матраце, скрипел зубами от злобы и бессилия, от безнадюги и нетерпения.
А время текло медленно-медленно. В темноте оно, кажется, замедлило свой ход, задремало. Торопи его, не торопи - только молчит и глумливо лыбится, сволочь!
Он представил уже десяток способов, которыми будет убивать царька. Хрустели непроизвольно сжимавшиеся кулаки, раздувавшиеся ноздри втягивали провонявший клозетом спёртый воздух.
Пастырь шипел в узкоглазую рожу: "Ты, мразь, лишил меня будущего. Ты меня прошлого лишил, ублюдок!" и сдавливал окаменевшими пальцами горло Хана. Тот хрипел, мочил штаны и медленно умирал. Чтобы через мгновение снова ожить и принять другую смерть - сдохнуть под громоздким Пастыревым кулаком, ломающим его приплюснутую переносицу, превращающим в месиво губы и глаза, дробящим лоб…
- Пётр Сергеевич! - кричал он.
- Какой я тебе Пётр Сергеевич, мразь! - с перекошенным ртом отвечал Пастырь, ломая ублюдку шею.
- Пётр Сергеевич!
Он вздрогнул, открыл глаза.
- А? - отозвался в темноту.
- Ничего, - сонно произнёс со своей половины Перевалов. - Вы стонали. Сердце как у вас?
- Нет у меня сердца, - ответил он.
Отвернулся к стене. Повозился на тощем и холодном матраце. Уснул.
21. Подрыв
Когда Пастырь проснулся по своему обыкновению в половине седьмого, Перевалов уже сидел на кровати.
Приглушённо светила керосинка. На тумбочке стояла на спиртовке эмалированная, облезлая и закопчённая, кружка. Закипала вода.
- Я в шесть встаю, - пояснил док в ответ на удивлённый взгляд варнака. - Привычка. Кофе будете пить?
- Кофе? - у Пастыря глаза полезли на лоб.
- Ну да, - улыбнулся Перевалов, довольный произведённым эффектом. - Настоящий причём.
Он подкрутил керосинку, добавил света. Бормоча что-то себе под нос, напевая, снял кружку с огня, погасил спиртовку. Настроение у доктора, кажется, было отменное с утра.
Разлил по приготовленным кружкам кофе, подошёл с одной к решётке.
Пастырь, потирая глаза, принял кружку. Потянул носом давно забытый аромат - аж морозец пробежал по спине.
- Ага, - довольно кивнул Перевалов, заметив. - Я, знаете ли, с тревогой думаю о том дне, когда запасы кончатся. Есть, конечно, ещё растворимый - полно, можно сказать, - но кому оно нужно, это пойло.
- Я вот что подумал Пётр Сергеевич, - заговорил он тихо, поставив табурет у разделительной решётки, усевшись и отпивая кофе. - Вот что я хочу вам сказать… Предложить.
- Угу, - кивнул Пастырь замолчавшему доктору, ожидая продолжения.
Тот, обжигаясь и отдуваясь, сделал несколько глотков, блаженно повёл плечами.
- Вы, Пётр Сергеевич, горячку не порите всё таки, хочу я вам сказать. У меня, знаете ли, Хан тоже в печёнках сидит. Он, конечно, молодец, но не доведёт он мальчишек ни до чего хорошего.
- Это что же? - усмехнулся Пастырь. - Бунт на корабле?
- Да вы не смейтесь, - покачал головой Перевалов. - Чтобы детям выжить, им нужен толковый… руководитель. Не атаман безбашенный, каковым, собственно, является Хан. А именно руководитель. Наставник. Отец.
- Типа тебя?
Перевалов удивлённо посмотрел на варнака. Потом затряс головой:
- Да нет, что вы. Я - врач. В этой должности и останусь. А вот вы, Пётр Сергеевич, вы - как раз то, что нужно. Опытный, серьёзный, умелый, мужественный человек, который может стать для детей прекрасным примером, опорой, воспитателем…
- Я зэка, - усмехнулся варнак.
- Да полноте, милейший, не юродствуйте! - отмахнулся док. - Уж в чём другом, а в людях-то я разбираюсь. - И улыбнулся: - Я же хирург. Знаю людей не только снаружи, но и изнутри, хе-хе.
- Ну да, - вставил Пастырь. - Тебе ли не знать, мяснику-людоеду.
Доктор похмурился, понюхал кофе, отпил.
- Я не ел человечину, - сказал он. - И мы это прекратим, разумеется. Уведём детей в деревню. Организуем коммуну. С едой проблем, думаю, не будет. Руками вы работать умеете, не сомневаюсь. Головой - тоже. Можете многому научить детей. Так что с голоду не умрём…
Я вчера с Ханом долго разговаривал. Убеждал его, что от живого от вас пользы будет больше. Не знаю, убедил ли. Боится он вас - это очевидно. Боится и потому хочет убрать с дороги. В общем, всё что вам нужно сделать - это подождать до вечера. Если Хан примет… всё таки неправильное решение, тогда я сам лично помогу вам убрать его. Но при условии, разумеется, что дети не пострадают и что вы займёте его место.
Вот вы мне скажите, Пётр Сергеевич, куда же это и зачем вы рвётесь уйти? У вас ведь… простите великодушно, но… у вас ведь никого не осталось. Ну, уйдёте вы, в никуда… А совесть потом не замучает, что бросили детей на этого пришибленного Хана?
- Ну, ты это… Ты, мясник, совесть мою пока в покое оставь. Тебе до неё никакого дела нет. Ты о своей подумай.
Пастырь поднялся, вернул Перевалову пустую кружку.
- За кофе спасибо, - буркнул он.