* * *
На сей раз Мошонкин превзошел себя. Он притаранил огромный веник из свежесорванной крапивы и тут же героически отхлестал им себя по всем возможным местам.
Глядя на самоистязающегося Мошонкина, компания помирала со смеху:
- Вольдемарчик! Это тебе что, бабу заменяет? Ну и где кайфа больше? С крапивой-то, поди, приятней выходит?
- Ага! Крапива презентов из него не тянет, муж к ней из командировки не заявится прежде времени, и с крапивой у Вольдемара не бывает осечек!
- Раздолбай! - отбивался Мошонкин от людоедствующих приятелей. - Что вы понимаете, скобари несчастные! Знаете, какая от этого польза? Все нервные окончания активизируются!
- Во-во! - катались по полу раздолбаи и скобари. - Вот ты главное свое окончание и активизируешь! А то оно у тебя и впрямь очень нервное стало! Ну все, теперь бабам полная и окончательная погибель придет от нашего Мошонкина!
Помимо крапивного веника Вольдемар приволок с собой еще какого-то кадра - неизъяснимо мрачного, косматого и жутко неотесанного. Начал было его представлять честной компании, но кадр перебил сладкоголосого Мошонкина и хрипло буркнул:
- Кличьте меня Гришаней!
После чего раздвинул публику первобытно-мохнатым плечом и, прихватив бутыль "Смирновской", удалился в парную.
- Вольдемарчик, на какой помойке ты откопал этот бриллиант яхонтовый? - конспиративным шепотом поинтересовался Зорин.
Но тот заговорщицки подмигнул и с непонятной гордостью кивнул в сторону парилки:
- Видали? Монстр! Динозавр! У него за Уралом - целая империя: тюменская нефть, якутские алмазы, да еще лес и целлюлоза где-то в Прибайкалье.
- Да какая нефть, какие алмазы? - возмутился Зорин. - Алмазами, чай, не с Мухосранском торгуют. Ты только представь этого питекантропа в Амстердаме! Как он с тамошними ювелирами балакать будет, когда по-русски и то двух слов не свяжет? Это даже не сельпо, это тайга дремучая!
- Да, тайга, - согласился Мошонкин. - Только в этой "тайге" такие миллионы крутятся! А насчет переговоров с фирмачами - не боись: у него для этого целый штат юристов да переводчиков.
Зауральский император Гришаня, между тем, не отлипал от бутылки. Но при этом как будто бы и не пьянел, только становился все более мрачным. За весь вечер он не произнес более ни слова.
Тем сильней был поражен Зорин, когда угрюмый сибиряк подсел к нему, потеющему на верхнем полке в гордом одиночестве (остальная публика уже сконцентрировалась вокруг обильного стола). Подсел - и разверз суровые уста:
- Слышь, редактор. У меня к тебе базар есть, надо бы перетереть!
- Ну, перетирай, коли надо! - согласился заинтригованный редактор.
- Да вишь, дело я одно удумал, а концов никак не сыщу. Подсобишь мне их сыскать - я те за это отстегну соответно. Не бзди - не обижу!
- Ну? И что за дело такое? - поинтересовался Зорин, лениво обмахиваясь веником.
Тут его странноватый собеседник набычился:
- Только это - меж нами! Чтобы - полный кучум, чтоб - ни одна холера! Заметано?
- Заметано, - подтвердил торжественно Зорин.
- Ну, гляди, леший красноплеший! Если где ляпнешь - будешь потом у меня пятый угол искать! - совсем уже насупился Гришаня.
И перешел к делу:
- Стал быть, так. Удумал я гальстрит приватизировать!
"Ну вот, допился до чертиков!" - констатировал про себя Зорин. Но, блюдя приличия, откликнулся:
- Гастрит? Тут удумывай, не удумывай, а с годами все равно что-нибудь такое "приватизируешь". Не гастрит, так язву двенадцатиперстной или камешек в почке…
- Да ты про чо мне тут языком ватлашь? Я те не про гастрит толкую, а про гальстрит! Течение такое в море! Сильно теплое!
- Гольфстрим, что ли? - продрался Зорин, наконец, к истине сквозь мутную Гришанину лексику.
- Ну! - подтвердил покровительственно зауральский магнат. - Я ж те и грю: гальстрит!
- Так ты что же, его и собрался приватизировать?! - Тут Зорин даже слегка охрип.
- Ну! - удостоверил вновь Гришаня. - Только тут уже международные завязки выходят. Мои юристы-онанисты бормочут не понять чо, мудрят мозгу. Не знам, мол, с какого боку подходить. Ну, я им разобъяснил малехо: "Я к вам, оглоеды, не с бока, а с жопы подойду. И ежа в ее запихаю! Иголками наружу!" Привыкли, вишь, парить яйца, бабки грести за холщовый мех!
- Так он же огромный, Гольфстрим-то! - растерялся Зорин. - Это ж, наверное, десятки квадратных километров!
- Хрен ли там десятки! - оскорбился Гришаня. - А сотни не хошь?
И, сведя от усердия глаза к переносице, процитировал вызубренное, видать, из энциклопедического словаря:
- Гальстрит - система теплых течений в северной части Атлетического океана. Простиратся на десять тыщь кэмэ. От берегов полуострова Флорида до островов Шпиг Бергин и Новая Земля. Скорость - от 6-10 кэмэ в час во Флоридском проливе до 3–4 кэмэ в час в районе Большой Ньюфан… Ньюфанленд… твою мать! Ньюфанлендской банки. (Во, бля, банку закрутили - язык сломашь!). Тенпература поверхностных вод соответно от 24–28 до 10–20 градусов по Цезию…
Сочтя, что уже достаточно, Гришаня облегченно передохнул:
- Ну и так дальше!
- Ну вот, - резюмировал Зорин. - Сам видишь, какие масштабы! Такую гигантскую акваторию никакие Рокфеллеры с Онассисами купить не смогут: пупок развяжется! А ты и подавно грыжу наживешь на этом "бизнесе"!
- Ну ты дурной, бля буду! - изумился сибирский Онассис. - Да на хрена ж мне всю эту историю с географией покупать? Сотни-то кэмэ под бастрык! Тут по-умному надо: застолбить за собой крохотуленький участочек, откуда этот самый гальстрит вытекат. И дело в шляпе! На моем участке он родился, стал быть, и дальше он - опять же мой!
- Да на кой тебе Гольфстрим этот самый сдался?! - возопил Зорин. - Что ты с ним делать-то будешь? В кадке солить, как белые грузди?
- О! В том-то и конпот: зачем! - кивнул со значением Гришаня. - А за тем за самым! Там дальше-то чо сказано? "Оказыват влияние на климат Европы"! Понял, нет? А теперь, стал быть, я - хозяин этого самого влияния! Мой гальстрит, он во что выливатся, а? Выливатся он, редактор, в ихние европейские курорты, в селедку норвежскую, в голландские там тюльпаны.
Гришаня перевел дух и звонко сглотнул, словно о чем-то аппетитном помыслил:
- Я нарочно по карте глядел: ихний Стогольм не южней нашего Магадана будет! Магадан-то - что твое эскимо, только без шоколада. И навигация там - с гулькин хрен. А в Стогольм пароходы круглый год шастают, и вокруг него все поля пашеничкой засажены! А все потому, что этих норвегов гальстрит мой обогреват не хуже печки!
- Шведов, - поправил Зорин.
- Чо? - не понял приватизатор Гольфстрима.
- Шведов, говорю, а не норвежцев. Стокгольм - столица Швеции.
- А, ну и хрен с ними! Шведы, норвеги - мне без разницы, - интернационально махнул рукой Гришаня. - Вот пускай теперь все они отстегиват мне мою долю! С каждого центнера пашеницы, с каждого проплыващего парохода, с каждого тюльпана! Будем, редактор, жить в деньгах! Я им не стану их Европу сраную обогревать за холщовый мех! Грабью грабить никого не буду, но и жить за дурочку - тож не согласный. Чо я им, с Максимцем, чо ли?
Ну от такой наглости Зорин только крякнул. Однако собеседник хмуро пожирал его колючими глазками, явно ожидая совета. Зорин только и нашелся, что спросить:
- Слушай, а как твой бизнес вообще-то? Позволяет?
Гришаня истолковал его сомнения по-своему, улыбнулся поощрительно:
- Не бзди, редактор, не потонем! Ты на мои бабки не гляди, я тебе не модна пенка с кислых щей. Гришаня - парень простой, с ним можно по-свойски!
И доверительно понизил голос:
- Я ведь знашь кем был-то, когда Горбач свою перестройку учубучил? Мы с пацанами по базарам деньгу в наперсток сшибали. У меня пальцы знашь какие ловкие? Я этот шарик так катал - ни одна собака ухватить не могла!
Хмурый Гришанин лик неожиданно разгладился, просветлел ностальгической улыбкой:
- Ну а потом опостылел мне лохотрон. Всю жисть, чо ли, как Савраска без узды? Пора те, думаю, Григорий, в первачи выбиваться! Ну, я тогда бабок уже подкопил малехо. Вот на их и затеял свой первый бизнес. Знашь, какой?
Гришаня улыбнулся еще щедрей и огласил победно:
- Мой первый бизнес сортирным был!
- Это как? - не понял Зорин.
- А так! Подался я в Нижневартовск и в ихнем аэропорте приватизировал сортир. Ну и загнул там свою цену за вход. Мое право: тут я себе - сам пан, сам помещик! Кому не нравится, тот не пользуйся. Вот все эти пассажиры, встречащие, там, провожащие, и не пищали даж. Кому по-всамделишному приспичило, тот на цену уже не глядел - выкладал мошну, не ватлая. И таким вот макаром годка через полтора я, почитай, все общественные сортиры в том Нижневартовске под себя подгреб.
Он ухмыльнулся:
- Ежли я те скажу, сколь я бабок из тех сортиров выжимал, не поверишь! Бля буду!
Зорин и впрямь не знал, сколько можно выжимать из городских сортиров. А Гришаня покровительственно похлопал его по плечу - не журись, редактор! И продолжил свою одиссею:
- Так что я, почитай, на дерьме поднялся! Это потом уже пошло-поехало: лес-кругляшок, да целлюлоза, да всякие там скважины-хуяжины. Так что давай, редактор, вопрос решать! Сам теперь вишь: Гришаня - это тебе не Маланья с ящиком! Не люблю я вошкаться да вошкаться, чтоб - ни в горсть, ни в сноп. Вот и насчет гальстрита так же: с кем надо - договоримся, кому надо - подбросим вольную копейку, и - вперед! Сам понимашь: от тайги до Британских морей Красная армия всех сильней! Ты мне только подсоби концы сыскать: на кого выйти надо, чтобы гальстрит этот долбаный приватизировать?