И столько скорби было в этих звуках, что впервые, за все время разговора с лешим, Куница усомнился в праве человека поступать так, как ему вздумается. Даже непреодолимое желание возвратить цветок возникло, но - уже в следующее мгновение резкий, ледяной порыв ветра с такой силой дыхнул в лицо парню, что он от неожиданности зажмурился и совершено по-детски вобрал голову в плечи, на мгновение позабыв не только об оружии, но и об охраняющей молитве.
Лес вопил и скулил так, словно с кого-то живьем сдирали кожу, - порой срываясь на дикий, совершенно безумный хохот. Но с каждым последующим ударом сердца вся эта вакханалия скорби и ужаса становилась все тише и тише… То ли плакальщицы постепенно удалялись, то ли силы их были совсем на исходе. А еще спустя какое-то время Тарас почувствовал, что остался совершенно один.
Собравшись с силами, Куница открыл глаза, и с изумлением увидел, что стоит на опушке леса, неподалеку от давно угасшего праздничного костра, и в руке у него едва теплиться крошечная алая звездочка. А на противоположном берегу реки, прямо за облепившими взгорок деревенскими хатами и избами, занимается рассвет. Вот только выкатывается солнце отчего-то совсем недоброе, угрюмо-багряное и какое-то зловещее. Словно зарево над огромным пожарищем…
И хотя полуголая, оживленно галдящая толпа односельчан, спешащих окунуться в реку одновременно с первыми лучами просыпающегося светила, кроме скудости в одежде, ничем не напоминала погорельцев, - вид бегущих людей, отозвался в сердце парня такой острой болью, что Куница охнул и ухватился рукой за грудь. А вслед за этим - на его плечи непосильным бременем навалилось предчувствие неотвратимой и скорой беды.
Глава вторая
Выбирая место для будущего жилья, донской казак Тимофей думал больше о безопасности, нежели об удобствах проживания и прочем саде-огороде. Поэтому и взгромоздил хату на самый высокий пригорок, который только можно было сыскать во всей округе. Вот и скрипел непрерывно и жалостно, терзаемый всеми ветрами, непривычный для здешних мест, бронзовый флюгер в виде стрелы, над островерхой крышей Куниц. Завидуя при этом глинобитным стенам, сумевшим спрятаться от стихии за густыми ветвями разлогих яблонь да вишен.
И каждый раз, взбираясь крутой тропинкой наверх, неважно, с пустыми руками или тяжелой поклажей, Тарас никогда не забывал помянуть добрым словом чрезмерную отеческую предосторожность.
А вот сегодня Куница и не заметил, как взлетел на пригорок и оказался у калитки родного подворья.
- Все, бабуля! - заорал ликующе Тарас, в три прыжка преодолевая расстояние до порога изрядно обветшалого крыльца, от радости едва не сорвав с кожаных петель, по-старчески захрипевшую, хлипкую дверь. - Закончились наши с тобой мытарства! Ты, не поверишь, чего я нашел! Гляди-ка!.. Знаешь, бабуся, как мы с тобой теперь заживем? О-го-го, как!
И не дождавшись ни слова в ответ, удивленно переспросил:
- Ау, бабушка?! Ты где?! Спишь, что ли?! А солнышко-то уже взошло из-за пригорка… Говорил тебе давеча: не надо старого петуха резать, пока молодой не запоет - не послушалась: вот и некому по утрам будить. Просыпайся, бабуля… Я тебе такое расскажу!..
Обычно немногословный и угрюмый парень сейчас тарахтел без удержу, словно опасался, что от переизбытка наполняющих его чувств, он может лопнуть, едва только закроет рот.
- Бабуля, ау! Ты дома, вообще?!
Слабый свет, вливавшийся в горницу, сквозь неплотно прикрытые ставнями окна, создавал внутри смурый полумрак, и Тарасу понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к скупому освещению. Поэтому он не сразу заметил, что и огонь в печи не горит, и бабушка Аглая все еще лежит в своем углу, под свисающими со стен и жердочек гроздьями чеснока, лука и множества других пуков и косиц из различных сушеных кореньев и трав. И только после этого обратил внимание на необычную тишину, окутавшую комнату. Тишину - совершенно невозможную рядом с живым человеком.
Куница умолк, растерянно хмыкнул и неуверенно шагнул к лежанке. Остановился у изголовья и шумно выдохнул.
Бабушка Аглая, благодушно улыбаясь, безмятежно глядела в потолок, уже ничего не видящими глазами. Но, судя по ее умиротворенному и спокойному облику, смерть не застала старушку врасплох, а была встречена ею, как давнишний и добрый знакомец.
Тарас медленно перекрестился, поморгал затуманившимися глазами и нежно провел ладонью по морщинистому и еще не остылому челу бабушки. Потом, встал перед покойницей на колени и нежно коснулся губами ее, чинно сложенных на груди, узловатых пальцев, крепко сжимающих деревянное распятие. Краешком сознания отметив, что натруженные, мозолистые и шершавые, как речной ракушечник руки бабушки Аглаи обрели шелковистую нежность. Став на ощупь такими же мягкими и… холодными.
- Вот я и остался на всем белом свете совсем один… - прошептал Куница грустно и беспомощно. - Что же ты, милая моя бабушка, так поторопилась-то? Хоть бы до свадьбы подождала, что ли? Правнуков вместе с Ребеккой чуток понянчила… Кто ж мне теперь в трудную минуту совет даст, или за лень отругает? Как же ты так, а? Даже не попрощавшись…
Потом парень ласково закрыл покойнице глаза, поднялся с пола, шагнул к столу и тяжело опустился на лавку.
Разнообразные мысли кружили в его голове беспутной толпой перепившихся гуляк, стремящихся переорать друг дружку, при этом даже не пытаясь вслушаться в чужие резоны. Больше всего хотелось упасть на свой рундук, или прямо здесь, за столом закрыть глаза, и уснуть. А очнуться из злого забытья от чуть ворчливого, но исполненного заботы и любви старушечьего голоса…
Куница достал трубку и кисет, основательно натоптал чубук крепким табаком, раскурил неспешно и после нескольких глубоких затяжек промолвил задумчиво:
- И ведь предупреждал же лесной хозяин: что имеешь, потеряешь - прежде чем новое обретешь… А я еще, возьми и брякни ему, сдуру, что ничего, мол, не боюсь, потому, как терять мне нечего… Вот и договорился… Теперь-то уже действительно нечего.
- Опять спешишь со словами, хозяин… - проворчал недовольный мужской басок. - Неужто так и не поумнеешь никогда?
- Кто здесь? - вскинулся Тарас, изумленно озираясь по пустой светлице. - Или мне чудится?
- Домовой я, ваш… - степенно ответил невидимый собеседник. - За добром Куниц глядеть приставленный.
- А чего только теперь голос подал? - удивился Тарас. - Замечать, мне тебя и в прежние времена иной раз случалось, мельком, - но отозвался впервые.
- Раньше тебя и без меня было кому уму-разуму учить… - вздохнул домовой. - А теперь, видно, самому придется… И не меня ты видел. Это суседко со своей кикиморой больше по дому шныряют. Бездельники…
- Сам такой… - тут же отозвался откуда-то из-за печки скрипучий женский голосок, бросаясь, похоже, в привычную перепалку. - За скотиной и по двору мой муженек глядит, я - и по дому прибираюсь, и птичник чищу, и кушать готовлю. А он только жрет в три пуза и будто бы за хатой присматривает. Можно подумать, если отвернется, так и стены разъедутся, и кровля обрушится. Да этот дом еще всех нас перестоит!
- Э, да вас тут целая куча обитает? - еще пуще удивился парень и прибавил неожиданно зло. - Ну, и куда ж вы, тля запечная, глядели, когда бабушка умирала? Меня в доме не было, а вы-то, почему не помогли своей хозяйке? Почему не сберегли? Вот похороню бабушку, так прежде чем на Запорожье уехать - сожгу эту лачугу вместе со всеми вами! - пригрозил и самому себе удивился. Что-то, в последнее время, слишком часто стал других огнем пугать…
- Не серчай, хозяин. Старая ведунья сама так решила… - сочувственно прошелестел женский голосок. - И не нам противиться ее воле. Видно - срок Аглаи Лукинишне из Яви уходить настал…
- Пришел, ушел… - сердито оборвал бормотание кикиморы Куница, не слишком и прислушиваясь к ее словам. - Молочко из блюдца хлебать, на дармовщину, все берегини в два рта горазды, а как помощь от вас понадобилась - сразу овечками заблеяли. Чего проще, на мертвую все свалить. Чай, не опровергнет!..
- Да погоди ты браниться, хозяин… - еще один мужской голос вторил женскому тенорку, доносясь из-под лежанки. - Это только реки всегда текут с горы да в море, и дождевые капли - сверху вниз падают, а в мире людей, многое не по нашему хотению деется.
- Вместо того, чтоб умничать, вовремя б водицы холодной испить подали. Может, и пожила б еще бабушка.
- Дык, объясняю тебе неразумному, - в женском голосе прорезались едва заметные сварливые нотки. - Это ж не просто еще одна старуха преставилась, а Ведунья из Яви ушла… Сама, по своему хотению! Значит, так надо! Может, место освободить хотела? И не нам ее удерживать…
- Ну-ну… - Тарас до сих пор совершенно ничего не понимал и начинал сердиться по-настоящему. - И для кого ж это моя бабушка так старалась, что умереть поторопилась? Уж не о тебе ли разговор?
- Умолкни, кикимора бестолковая! - цыкнул на жену суседко. - Видишь: молодой хозяин в растерянности чувств пребывает. Намеками да недомолвками тут не обойтись - все как следует растолковать надобно.
- Чего ж Аглая сама ему не объяснила? - резонно заметила домовиха, не собираясь уступать мужу.
- Может, не успела?
- Вот ведь свела судьба с недоумком! - взвизгнула раздраженно та. - По всему видать, что у тебя голова только для ношения шапки и предназначена! Не успела… - передразнила мужа. - Это ж Ведунья, чурбан ты стоеросовый! Она - никогда и ничего зря не делала. Может, её внучёк еще в полную силу не вошел, а может - от чего другого уберечь сопляка хотела?..
- Гм… Сама вопросы ставит, сама и объясняет… - брат домового обескуражено засопел и перестал спорить. Зная по многолетнему опыту, что в том нет никакого смысла, и последнее слово все равно за женой останется.