- Кхм... - Рогофф посмотрел на него с улыбкой, - знаете, как говорил Конфуций: "стрельба из лука учит нас, как надо искать истину. Когда стрелок промахивается, он не винит других, а ищет вину в самом себе". Ему можно верить, он сам обучал стрельбе.
- Правда? - поразился парень, - здорово, не знал. Расскажу брату: он у меня лучник.
- Понятно... - протянул Джордж и посмотрел вниз, - о, а мне горячее принесли. Молодые люди, приятно было познакомиться.
Спустившись, Джордж с аппетитом навернул шашлык - вот под него Мукузани шло прекрасно.
"Похоже, все-таки ведут - слишком гладко на меня вышел объект, слишком складно, в пять фраз, прошло подтверждение ключевого признака", - думал разведчик, - "но все-рано - очень тонко. Если бы не ухо, мог бы скушать. Хотя все равно будем отрабатывать дальше", - решил Джордж, допивая вино, - "в любом случае, спать я сегодня буду не в камере. Задвинем сюда Синти, пусть с ней играются".
Напряжение, незримо нависавшее над ним весь вечер, ушло. Душа запела, словно птичка на ветке, что возносит, от наплыва весенних чувств, хвалы полноте жизни.
Спустя час Рогофф ввалился в кабинет Фреда.
Резидент был ощутимо раздражен: вчера, на своем тридцатилетии, из-за подготовки к этой операции он почти не пил.
- Ну, не зря? - поднял покрасневшие глаза.
- Конечно нет, - после бутылки вина Джордж был само добродушие, - подстава, наверное. Но надо дорабатывать до упора.
- Как мы и предполагали, - а вот в голосе Карла проскользнула горечь.
- Синти вернулась? - повернулся к нему Джордж.
- Прямо домой отвезли.
- Совсем хорошо, - оперативник присел за стол и отодвинул в сторону вазу с цветами. Почесал по-простецки затылок, довольно потянулся и продолжил: - Красиво работают. Если бы не ухо - я б, наверное, повелся. Да еще и денег дополнительно с меня сняли.
- Русисты протекли? - желчно уточнил Фред.
- Да, подставили один в один под описание для них. Конечно, может быть нам повезло, и КГБ тут нет, и все просто так удачно совпало... Но я б на это не надеялся.
- Найду, какой скот продался, удушу.
- Удуши, - легко согласился Джордж.
- Давай, рассказывай, как все прошло, - Карл отложил трубку в сторону и подался вперед, - а потом прикинем вчерне, что будем им лить и с чем мешать. Я все равно часа три еще не усну.
- Прикинем, - кивнул Джордж. Откинулся на спинку кресла, скрестил руки на груди и упер взгляд в потолок, прокручивая в памяти сегодняшний нелегкий вечер, - контрольки на тайниках были нетронуты. По крышам я прошел гладко. При проверках на улицах признаков наружного наблюдения не обнаружил...
19 марта, воскресенье, два часа ночи,
Ленинград, Литейный пр., Большой Дом
- ... ну что, вроде неплохо получилось, парни? - донесся из динамика узнаваемый голос Вудроффа, и Блеер согласно кивнул: и правда, неплохо, голова у противника варит что надо - дезу, хоть и на ходу, но сварганили качественно.
- Тогда все, - продолжил резидент, - пошли по норам, спать. Завтра обточим.
Раздались звуки двигающихся стульев, чей-то протяжный зевок. Щелчок выключателя, и в комнате наступила тишина.
- А я б сказал, что и вовсе отлично получилось! - Минцев жмурился от удовольствия, - поздравляю, Владлен Николаевич.
Разговор в кабинете на Литейном на время умолк. Тонко зазвенело стекло, запахло коньяком.
- Грильяж в шоколаде есть, - генерал положил на стол коробку, поднял рюмку: - Чтоб все у нас получалось - неплохой тост. За успех!
Все эти месяцы Станция ЦРУ держалась как Козельск перед монголами. Американцы конструктивно перекрыли все возможные пути внедрения спецсредств в отсек резидентуры, а поддерживаемый Фредом жесткий контрразведывательный режим не позволял агентам Комитета из числа технического персонала просочиться туда с акустическими радиозакладками.
Решение, как это порой бывает, пришло неожиданно. В январе кто-то в Управлении припомнил прошлогоднюю суету Синтиции Фолк, которой вдруг, в середине марта, понадобилось нечто "этакое" из цветов, и сопоставил это с днем рождения Фреда Вудроффа. Тут же возникла почти безумная идея подсунуть на предстоящий юбилей резидента букет с вмонтированными в цветоложе микрофонами.
Приехал, оторвавшись на время от проектирования "восьмиэтажного микрофона" на бульваре Новинского, Вячеслав Асташин.
- Нет, тут микрофон не подойдет, - сказал, выслушав Блеера, - даже самый мелкий будет крупноват.
- А как же... - начал было Жора, но конструктор спецтехники его прервал:
- Я лучше дам вам аудиотранспондеры - они с булавочную головку и не ловятся нелинейными локаторами. Эх, от сердца отрываю... Я так понял от Юрия Владимировича, что у вас тут как бы не интереснее, чем в посольстве США. Но учтите, букеты-то мы сделаем, но цветы будут неизбежно травмированы и долго не простоят. Дня три максимум, и все. Вам надо как-то подогнать события так, чтобы в эти дни резидент обязательно провел совещание, иначе все будет зря.
Уже через неделю сигнал о "найденном москвиче" поплыл к "партнеру" в Осло; пять дней назад на дежурство в рядах Кузнечного и Некрасовского рынков, цветочном магазине в Ботаническом Саду встали сотрудники Комитета... Вчера, когда Синти самолично занесла букет подготовленных в лаборатории КГБ роз в кабинет Вудроффа, в Управлении с умилением слушали ее поздравление юбиляру.
Блеер вернул рюмку на стол и задумчиво потер подбородок:
- Расшифровку завтра почитаем. Да, кстати, если с рыженькой будет что-то получаться, то надо как-то раскрыться перед ЦРУ, кто именно из русистов был нами куплен. Иначе влепят черную метку всем двадцати, и дальше университетов им будет не подняться. Напомни мне потом, - повернулся он к заму.
- Хорошо, - кивнул тот, и забросил в рот розовое полукружье докторской.
- И еще... - Блеер устало потер глаза, - Стунжасу из этих пятисот рублей выпишите премию. Рублей, эээ... сто. За артистизм.
20 марта, понедельник, полдень,
Москва, Кремль, объект "Высота".
После завершения реконструкции в Кремле Брежнев почти перестал появляться в своем кабинете на Старой Площади: небольшом и аскетичном, прокуренном еще трубкой Сталина.
Посмеиваясь, Ильич объяснял:
- Здесь третий этаж повыше того пятого будет, а я люблю высоту, - так к комплексу под крышей Сената приклеилось это название - "Высота".
Главный кабинет страны просторен, словно баскетбольный зал. За стеклами было облачно и, поэтому, шторы сегодня не опускали; рассеянный дневной свет невозбранно лился сквозь три высоких окна. Поверх зеленых крыш Арсенала виднелось лишь равномерно белесое небо, да, вдали, высотки Нового Арбата и, покалеченной пирамидой, МИД.
Из семи присутствующих в кабинете шесть были членами Политбюро, но собравший их вопрос был не по линии этого конклава гражданской религии. В том был не осознаваемый никем из них плюс: превратно истолковав характер общественных наук столь же объективным, как и естественно-научных, а после еще и отказав им в развитии, руководители СССР собственноручно заточили молодое и быстро меняющееся советское общество в жесткий каркас нелепых условностей и тем отсекли великое множество разумных решений. Эта мировоззренческая ошибка была для страны фатальна - развязать любой важный узел стало возможно лишь вынеся обсуждение во внеидеологическую плоскость.
Сегодня был как раз такой редкий случай, и даже Суслов, похоже, это понимал.
Леонид Ильич занял место во главе уходящего вдаль стола; справа сел Андропов, за ним Устинов и Огарков; по левую руку расположились Суслов с Пономаревым и Черненко. За рабочим столиком у стенки, под портретом Ленина, открыл блокнот для стенографирования начальник шестого сектора Общего отдела ЦК (расшифровка сегодняшней беседы ляжет потом в "особую папку", а сама стенограмма будет уничтожена в присутствии двух свидетелей).
- Ну, что, - Генеральный обвел всех острым взглядом; в последнее время его глаза вообще гораздо реже подергивались пеленой ленивого бездумья, - все успели подумать?
Он вопросительно приподнял бровь на маршалов: до тех закрытый пакет с недвусмысленным грифом "сов. секретно особая папка" и, словно того было мало, с добавлением понизу "без письменного разрешения Ген. секретаря не вскрывать", добрался позже всех.
- Так точно, - молодцевато отрапортовал Огарков; Устинов кивнул, подтверждая слова своего ершистого подчиненного.
Министр обороны был скорее задумчив, чем встревожен: все же к мысли о существовании предиктора он был готов с января, с падения спутника. Начальнику Генштаба пришлось тяжелей - вчера, когда он возвращал пакет фельдъегерям, то вид имел откровенно бледный.
Собравшиеся знали не понаслышке, что Брежнев умен и цепок, пусть это порой и не вязалось с обликом этакого добряка. Да и речь его бывала невнятной и путаной только по форме. По сути же он, напротив, умел формулировать задачи ясно, жестко и четко. Вот и сейчас, пусть дикция еще немного подводила, но он был предельно собран и конкретен: