Так в самом центре Ленинграда была проложена тайная тропа. Начавшись с Невского, от входа в Театр Комедии, она вела мимо темных по вечерам окон учреждений к задам кинотеатра "Аврора" и, оттуда, из глубины глухих дворов, на улицу Ракова. Месяц назад передовая группа заезжих оперативников ЦРУ прошла по маршруту, проверив все еще раз, и заодно оборудовала основной и резервный тайники со сменной одеждой, обувью и кое-каким альпинистским снаряжением для Джорджа.
Все было настроено на успех. Оставалось воплотить его этим вечером в жизнь.
Карл с Джорджем пристроились в жидкий пока ручеек театралов. Седенькая бабулька на входе оторвала контрольки, и оперативники неторопливо прошли в вестибюль. Скрытная покупка билетов была отдельной операцией ЦРУ - нельзя было позволить Комитету подготовиться к работе в театре заранее, но точно так же сейчас было важно не волновать следующих позади топтунов, оставаясь постоянно в их поле зрения. Поэтому американцы шли к гардеробу вальяжно, легко позволяя обогнать себя спешащим к буфету зрителям.
Вычислить двух наблюдателей, заскочивших в вестибюль почти сразу за разведчиками, не составило бы труда и для неопытного практиканта, но и Карл, и Джордж знали, что это обманка: прямо сейчас на одной из соседних улиц в каком-нибудь "рафике" с закрашенными стеклами, что выполняет функцию разъездной реквизитной для наружки, торопливо переодевается в приличную театральную одежду та команда, что на самом деле будет пасти их здесь до конца спектакля.
"До смены наблюдателей - пять-шесть минут", - прикинул Джордж, пристраиваясь в недлинную очередь.
Сухонькая гардеробщица с почтением приняла дорогие пальто. Джордж отошел к ростовому зеркалу и придирчиво осмотрел себя с ног до головы. Шерстяной костюм глубокого синего цвета, ослепительно-белая рубашка, яркий лиловый галстук... Да, определенно, он будет хорошо заметен издали, даже в толпе.
Из-за спины накатил запах дорогого одеколона и хорошего табака - это подошел и встал чуть позади Карл. Провел пальцами по волосам над ушами, одернул манжету.
Серые глаза смотрели из зеркала серьезно. Слишком серьезно для этого театра.
- Я хочу советского бренди, - капризно заявил Джордж на английском, - комедия будет мертва без него! И икры!
Карл отмер и криво усмехнулся:
- Тогда вперед?
Джордж чуть повертел головой, словно растягивая чрезмерно тугой ворот рубашки.
Наблюдатели, как и предполагалось, разделились, взяв их в "коробочку": один, чуть приотстав, сейчас увлеченно изучал программку, второй же прошел вперед и занял позицию около лестницы.
- Да, - согласился Джордж, - вперед, и да поможет нам Бог.
- О! - всплеснул он руками, завидев впереди вход в мужской туалет, - я быстро, ты не успеешь соскучиться.
- Я здесь подожду, - сообщил ему в спину Карл и подпер стену напротив.
Джордж миновал курительную комнату, уже успевшую наполниться клубами едкого дыма, нашел свободную кабинку и зажурчал, негромко насвистывая тему из "Казанова" от Нино Рота. Почти сразу кто-то чихнул, потом тихонько пробормотал "goddamn".
(англ. - проклятье)
Джордж завершил свои дела и оглядел узкое пространство, в котором он заперся - ему предстояло провести тут почти час. Сейчас из какой-то кабинки выйдет его двойник, в таком же синем костюме и с приметным галстуком на шее, выйдет и пойдет пить с Карлом коньяк, уводя подошедшую команду наблюдателей на второй этаж. Он же вывернет костюм-хамелеон наизнанку, снимет галстук и приладит парик. Чуть поработает с макияжем, и выждав немного после начала спектакля, поднимется через служебную часть здания на шестой этаж. Там в тесной кладовке под крышей, за сложенными вдоль стены кумачовыми транспарантами, что выносятся на улицу два раза в год, ждет его в тайнике сменная одежда. Потом он протиснется через узкое окно на пожарную лестницу (пальто надевать придется уже там) - и в путь, по крышам. По дороге придется спуститься по веревке на два этажа вниз. С этим он справится, в том нет сомнений.
Самое сложное будет потом.
Тот же день, полтора часа спустя,
Ленинград, Невский пр.
Этот город не уставал напоминать Джорджу давно забытое: что такое холодный злой ветер в лицо, от которого горят уши и покалывает щеки. Хотелось, наконец, уйти из выстуженного подземного перехода в тепло, но упрямый прибалт продолжал торговаться, нудно растягивая гласные:
- Я понимаю, что было две, - говорил он, уныло мигая белесыми ресницами, - но я потратился. Надо еще пятьсот.
Американец с отвращением изучил немолодое лицо напротив: узкий костистый нос, бледные тонкие губы и впалые, словно у туберкулезника, щеки.
- Да на что ты мог столько потратить?! - Джордж был живым воплощением скепсиса.
- Следил же. Не сам. Там опасно - черная "Волга" забирает. И отца, и сына.
Рогофф постарался скрыть невольно вспыхнувший интерес. Впрочем, собеседник упорно смотрел ему куда-то в грудину, словно никак не мог оторвать взгляд от крупных роговых пуговиц на темно-сером пальто. Это нервировало - в одной из них был скрыт объектив.
- Надо было узнать распорядок, где учится, привычки, - продолжал долдонить моряк.
Голос у него был зыбкий, дрожащий, словно оконная занавеска на ветерке. Корявые пальцы мелко подрагивали, и круглились под кожей узловатые кости.
- И что выяснил? - скучно проскрипел Джордж.
- Две пятьсот, - глухо повторил прибалт и упрямо насупил жидкие брови.
Холодный и влажный сквозняк вновь протянул подземную трубу, лишая Джорджа остатков тепла.
- Arsehole, - процедил американец с ненавистью в голосе и полез во внутренний карман пальто.
(англ., ругат. - задница)
На лице моряка проступил намек на довольство. Так могла бы улыбаться обгаженная олушами скала в Северном море в те редкие дни, когда ее ласкает солнечный свет.
- На, - Джордж сунул ему в руки конверт.
Тот повернулся в пол-оборота к стене, прикрывшись корпусом, и отогнул клапан. Открылась нетолстая пачка светло-бежевых купюр.
- Simts rublis, - пробормотал прибалт и начал неторопливо пересчитывать уголки.
(латыш. - сто рублей)
- Латыш? - уточнил, постукивая ботинком о ботинок, Рогофф.
- Это неважно, - пальцы заработали быстрее.
Джордж еще раз принюхался. Все вроде сходилось: одежда на морячке была чистая, городская, но сквозь нее все равно пробивался легкий запах машинного масла и солярки.
- Две тысячи, - подвел черту прибалт и торопливо засунул деньги за пазуху, - еще.
- Пффф... - ЦРУшник обреченно выдохнул и достал портмоне, - раз, два...
- Вот теперь хорошо, - приняв остаток, моряк принялся с тревогой озираться, - пошли, где люди.
Они поднялись по ступенькам, и Рогофф невольно оглянулся, а потом озадаченно цыкнул - да, как Синти и сказала, на мраморном козырьке, что над спуском, действительно была невероятная надпись: "Ленинградский ордена Ленина метрополитен имени Ленина".
Американец задумчиво посмотрел сквозь возвышающуюся на противоположной стороне улицы пятигранную башню и пробормотал под нос:
- Непостижимо... Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью.
- Что? - переспросил прибалт.
- Да, - экспрессивно взмахнул рукой Джордж, - говорю, действительно наступило то самое таинственное время, когда лампы на Невском дают всему какой-то заманчивый, чудесный свет.
В водянистых глазах попутчика на короткий миг мелькнуло странное. Потом взмах бесцветных ресниц все стер, и Джорджу осталось только гадать, почудился ему или нет тот призрак узнавания.
На почти безлюдном углу Гостинки (могучее племя спекулянтов и фарцовщиков уже разошлось, кто домой, кто по кабакам) Джордж остановился, поворачиваясь к своему проводнику:
- Ну, и что ты выяснил о парне? И где он?
- Да выяснил немного... Юра зовут. Студент второго курса. Университет. Восточный факультет.
Джорджа непроизвольно подался вперед.
- Отчим... Не знаю кто. И знать не хочу, - оказавшись с деньгами на Невском, прибалт заметно приободрился, и в речи его стали проскальзывать интонации.
- Так... - разведчик потер замерзшие ладони, - и где он?
- В "Метрополе". День рождения друга. Это рядом, сразу за Гостинкой. Если зайдем, я покажу. Но говорить с ним будешь без меня, - жесткий рот прибалта словно выстругивал короткие фразы.
- Хорошо, - согласился Рогофф, - веди.
Шли молча, все было сказано, и Джордж приступил к восхождению на пик своей формы.
Еще в театральном туалете он прокапал в нос боевой коктейль из трех анксиолитиков, и мир вокруг теперь играл свежими красками. Сейчас наступило время для расширения достигнутых эффектов, и в рот отправилась пластинка жевательной резинки. В этом "Ригли" от оригинала был только логотип, даже этикетку для них делали под заказ, легендируя резкий кисло-терпкий вкус сказкой о пробном выпуске. Впрочем, никакой специальной химии тут не было. Жевание само по себе разгоняет мозговое кровообращение; кислинка придает зрению дополнительную остроту и ночную чувствительность - это хорошо знают снайперы; терпкость вкусу дарил концентрат боливийского тримате.
Когда спутники миновали центральный вход в Гостиный Двор, Джордж запрокинул голову до упора, словно вдруг заинтересовавшись облачным небом, а через несколько секунд резко кивнул. На миг мир вокруг поплыл, затем по затылку, ушам прошла волна тепла и наступила необычайная ясность мысли.
Еще через десять шагов Джордж, наконец, впал в то воистину волшебное состояние расслабленной боевой готовности, когда тело словно плывет само по себе, а мир вокруг ощущается одновременно и предельно детализированным, и целостным.