- Только находится этот мир всё в том же Камнедельске, - заметила я.
- Нам это ничего не даёт, - ответил Павел.
- Ошибаешься, - уверенно сказала я. - Вам это даёт очень многое, только вы брать не хотите. Обо мне речи нет, я заурядная рабочая лошадь от лингвистики, таких на любом углу десяток. Но ты, Паша, отличный юрист, один из лучших на Урале, а может и во всей России. Без тебя Серодворье в первой же судебной разборке с другим двором или равновесным трибуналом на голую задницу усядется. Специалиста такого уровня надо на руках носить и пылинки сдувать. А Ольга Петровна и вся её свора обращаются с тобой хуже, чем с уличной шлюхой. Но ты терпишь. Или тебе всё это нравится?
- Ты тоже терпишь, - сипло проговорил Павел.
- Нет. Я на любой удар всегда даю сдачи.
- Толку-то, - буркнул Гаврилин.
- Потому что я одна. Если бы все вовлеченцы отстаивали свои честь и достоинство, ранговики считались бы с нами как с равными. Вся беда в том, что помнить о чести и достоинстве могут только те, у кого они есть.
- Это оскорбление, - дёрнулся Гаврилин.
- Это констатация факта, - ответила я. - Если вовлеченцы безропотно терпят оскорбления, то никаких чести и достоинства у них нет.
- "У них"?! - разъярился Гаврилин.
- Я сопротивляюсь.
- Бессмысленно сопротивляться тем, кто несоизмеримо главнее!
- Главнее тот, - ответила я, - без кого нельзя обойтись. Простени без волшебников обойтись могут. Волшебники без простеней - нет. Это волшебникам необходимы экономисты и сантехники, адвокаты и портные, рифмачи и повара. Исчезнут вовлеченцы - и волшебники не смогут существовать в мире простеней. А мы исчезновения чародеев даже не заметим.
- Не заметим исчезновения талисманов? - ехидно сказал Павел.
- А сколькими из них ты пользуешься? - поинтересовалась я. - И какие нельзя заменить технологией?
Лопатин и Гаврилин насупились - отвечать было нечего, талисманы нам доставались самые примитивные и легко заменяемые на технику.
- Но волшебники… - начал было Гаврилин.
Я перебила:
- …стадо высокомерных неумех, которые трусливо прячутся от простеней-незнанников и гаденько отыгрываются на простенях-вовлеченцах. Так себя вести могут только полные ничтожества.
- Вы готовы ответить за свои слова, вовлеченка Дробышева? - прозвучал у меня за спиной голос Люцина, чаротворца и директора Совета Равновесия.
Я обернулась. Весь зал смотрел на меня. Оказывается, наш спор давно слушали все присутствующие, от Люцина и большаков до подавальщиков-эльфов. Пришли даже повара с кухни, стояли в коридоре. Что отступать, что оправдываться уже поздно - теперь можно только продолжать атаку. Я встала, шагнула к Люцину.
- А вы готовы ответить за свои поступки на "мосту истины", директор Люцин? - спросила я.
В зале охнули - кто испуганно, кто возмущённо.
- Это вызов? - медленно проговорил Люцин, маленький и толстый брюнет лет тридцати пяти с обширной лысиной в обрамлении жиденьких кудряшек и с лоснящейся красной физиономией. В золотистой рясе он был похож на завёрнутого в парчу поросёнка.
Мне коротко ломануло виски, и по залу прошелестело хихиканье, поросячья ассоциация публику позабавила. Обереги вовлеченцам выдают слабенькие, пробить легче лёгкого, и, судя по тому, как побагровела от злости рожа Люцина, он крепко пожалел о собственной скупости.
- Это вызов? - повторил Люцин.
- Пока вопрос, - ответила я. - Но может стать вызовом.
- Не посмеешь!
- А ты проверь.
- Я не ступлю на "мост" с холопкой, - высокомерно бросил чаротворец.
- Отказ - это признание вины, - напомнила я. - Со всеми должными последствиями.
- Ты простеньша, - ответил он. - И не сможешь открыть "мост".
- Но ты чаротворец. И вроде бы должен справиться. А не сумеешь, открывателем может стать любой волшебник в этом зале, хоть нулевик.
Люцин взял меня за подбородок, приподнял голову и заглянул в глаза. Взгляд холодный, пронзительный и тяжёлый. Мне показалось, что я падаю в бездну. От ужаса я едва не завизжала, но сработали другие рефлексы. Я больно ударила Люцина по руке.
- Это оскорбление! - жёстко сказала ему.
Мои родители терпеть не могут, когда в фильмах мужчина приподнимает лицо женщины за подбородок. Или взрослый - лицо ребёнка. Унизительный жест. Если хочешь заглянуть человеку в глаза, прикоснись к его плечу так, чтобы он сам захотел на тебя посмотреть. А не умеешь - не стоишь того, чтобы на тебя смотрели.
Чаротворец смерил меня оценивающим взглядом.
- Извини, - слегка поклонился он. - К своему стыду, я не искушён в этикете.
- Извиняю.
Люцин хмыкнул.
- Новогодняя вечеринка неподходящее время для ссор, - сказал он. - Плохо, когда на общем празднике ссорятся даже люди разных дворов, и тем более негоже ссориться коллегам. А игнорировать столь роскошное угощение означает выказывать неуважение к искусству поваров. Это было бы несправедливо.
Он обернулся к домовым.
- Будьте любезны, принесите мне стул и прибор.
Сел чаротворец во главе нашего стола, и мы с Лопатиным Гаврилиным и серодворской вовлеченкой средних лет оказались на местах советников - сразу после директора. Мне это аппетита не испортило, Павел быстро освоился с ситуаций и азартно поддержал застольную беседу о вокальных достоинствах сегодняшних звёзд, а Гаврилину с сумеречной кусок в горло не шёл, сидели как на иголках. Демократия - ноша тяжкая, не всем по силам.
- Нина, - обратился ко мне Люцин, - кто посоветовал вам эту причёску и украшения?
- Имя я спросить не успела. Но если хотите, могу дать ментальную картинку. Сейчас он должен быть во внешнем зале.
- Парень талантлив, - ответил Люцин. - Но совершенно неопытен. Нельзя было столь откровенно раскрывать характер, выставлять человека на всеобщее обозрение. Слишком ярко получилось.
- Он сказал то же самое и предложил вернуться к прежнему образу. Я отказалась. Этот нравится мне больше.
- Ещё бы, - мрачно усмехнулся Люцин. - Но за порядок на сегодняшнем балу отвечают вампиры, и есть надежда, что всё обойдётся.
- Что именно? - насторожился Лопатин.
- А, ерунда. Не обращайте внимания, Павел. Это всего лишь брюзжание старого волшебника, у которого разболелась голова от слишком громкой музыки.
Беседа вернулась в прежнее русло, но неприятный осадок остался.
* * *
Поджидали меня в просторном коридоре, который вёл к подземному гаражу. На голову накинули тяжёлую портьеру, сильным толчком и подсечкой свалили на пол.
- Сука равновесная, - процедил мужчина и пнул в живот. От резкой боли я задохнулась. - Из-за тебя, твари выгрёбистой, всем достанется. - Он опять пнул в живот. - Падлы равновесные.
- А чё сразу равновесные? - истерично взвизгнула женщина. - Нам из-за этой дряни достанется не меньше!
Пинок её модной остроносой туфли пришёлся по рёбрам.
Дальнейшее слилось в боль и полные злобного страха выкрики вовлеченцев. Я пыталась сопротивляться, но их было не меньше десятка, и меня снова и снова сбивали с ног. Они мешали друг другу, толкались и матерились, визжали "Дай, дай, я врежу!". Боль затопила сознание, отняла силы и спустя нескончаемо длинную вереницу ударов бросила в беспамятство.
Очнулась я от холода. Сколько времени прошло, не знаю, но достаточно для того, чтобы взбудораженная масштабной вечеринкой гостиница успокоилась и заснула. Тишина была глубокой и давней.
Я кое-как поднялась на ноги и, держась за стену, поковыляла к гаражу. Тошнило, перед глазами мелькали зелёные пятна, тело превратилось в один сплошной синяк, но вроде бы ничего не отбито и не сломано.
И на кой чёрт я припёрлась в гараж? Машины у меня нет, микроавтобусы, которые должны были развозить нас по домам, давно разъехались. Я стояла посреди бетонной площадки и пыталась сообразить, куда же мне идти - в фойе или во двор, кто быстрее сможет вызвать такси, швейцар или охранник. Затем до меня дошло, что в руках я держу сумку, в которой есть сотовый телефон. Я попыталась достать мобильник, но руки не слушались, а когда я сосредоточилась на сумке, то потеряла контроль над телом. Меня сильно повело в сторону, я сделала несколько шагов и рухнула под колёса потёртой иномарки.
Взвизгнули тормоза, из машины выскочил мужчина. Я прикрылась от удара.
- На шлюху ты не похожа, - сказал мужчина, помогая мне подняться, - на богатую жену тоже. Так что били тебя не просто так. Журналистка?
- Почти, - ответила я. - Референт-переводчик.
- Понятно, - сказал мужчина и посадил меня в машину. - Ты как, в больницу хочешь или домой?
- Переломов нет, так что домой.
- Куда?
- Северная сторона кинотеатра "Сталевар", - начала объяснять я. - Бывшие заводские пятиэтажки…
Договорить не успела, сработали обереги и заручники. Полностью вылечить слабенькие талисманы не могли, но погрузить в целительный сон заряда хватило.
Проснулась я в десятом часу утра. Тело по-прежнему болело, трудно дышать - явно сломано несколько рёбер, глаза утонули в фингалах, но координация восстановилась и прошла тошнота.
Я огляделась. Лежу на диване в вечернем платье, укрыта пушистым клетчатым пледом. Рядом на стуле лежит сумочка.
Незнакомая двухкомнатная квартирка-распашонка. Палас и мебель ещё советских времён, но шторы и обои новёхонькие и недешёвые. Книжные стенки уставлены собраниями сочинений классиков девятнадцатого-двадцатого веков, военно-исторической литературой, политической публицистикой и книгами по страноведению, хорошими детективами и фантастикой. Немало книг на английском, арабском и фарси.