Художник, кажется, совсем растерялся.
- Да, сейф у меня был. И есть, разумеется - я там храню дорогие краски… А почему вы так смотрите на меня? - он беспомощно переводил взгляд с довольного Лайзо на хмурящегося Эллиса и в конце концов обернулся ко мне, словно за поддержкой. - Леди Виржиния?
- Морель отдавал вам на хранение деньги? - спросила я, и Эллис поморщился, бормоча: "Ну, как же можно так в лоб".
- Нет, что вы, - непонимающе моргнул Эрвин, и вдруг лицо его залила смертельная бледность: - Вы же не хотите сказать, что я…
- Возможно, кто-то вас пытается подставить, мистер Калле, - быстро перебил его детектив и подкупающе улыбнулся. - Не стоит нервничать. А теперь подумайте хорошенько и постарайтесь вспомнить, не отдавал ли вам Пэтси каких-нибудь вещей на хранение? Не обязательно денег. Может, это был сверток? Или коробка, или старинная книга - словом, что угодно, лишь бы туда можно было спрятать несколько банкнот.
- Тогда уж не "несколько", а целую пачку, - не удержалась я от комментария. - Если выигрыш Морелю выплатили не чеком, а в банкнотах, то она должна выйти солидной по объему. Самая крупная банкнота имеет достоинство в пятьдесят хайрейнов, выигрыш у нас составляет около двух тысяч. Итого получается сорок банкнот, жестких и плотных, на шелковой бумаге. Просто так между листами книги такую пачку не заложишь.
- Ценные наблюдения, леди Виржиния, - с неуловимым оттенком иронии заметил Эллис. - Вы обладаете редкой способностью к месту сообщать общеизвестные факты. Разумеется, никто не будет прятать пачку между листами книги, но ведь можно же и вырезать выемку для нее! Впрочем, это все пустые измышления. Мистер Калле, так передавал ли вам что-либо ваш друг незадолго до смерти? - повернулся он художнику - и спиною ко мне, фактически исключая из разговора.
Кофе отчего-то стал отдавать солью.
Я медленно выдохнула и растянула губы в той бездумно-загадочной улыбке, от которой на щеках появляются умильные ямочки, а взгляд становится пустым, будто у куклы. Паршивенькая гримаса, зато ее можно держать часами без всякого напряжения.
- Нет, он не передавал ничего.
- Гм. И даже не заговаривал об этом?
- Нет.
- Хорошо. Возможно, Палмер просто пересказывает слухи. А может, оговаривает вас. У него есть мотив?
- Не знаю.
Изнеможенное бесконечным днем солнце медленно склонялось к горизонту. Лучи его приобретали все более насыщенный ржавый оттенок и ползли вверх по стене; в медово-прозрачном свете парили легкие пылинки. Мне казалось, что при каждом вдохе они царапали горло, но это, конечно, была всего лишь иллюзия.
Как и равенство людей, сидящих за этим столом.
Детектив Управления спокойствия, свободный художник, бывший аферист - и дурочка графиня, возомнившая себя сыщицей.
Поделом тебе, Гинни.
- …Леди Виржиния? - слова Лайзо донеслись как через вату. Я повернула голову, встречаясь с ним взглядом. Зеленые, что у кошки, глаза следили за мною пристально. - Что-то случилось?
- О, нет, - я опустила ресницы. - Просто вспомнила об одном деле, не терпящем отлагательств. Прошу прощения, мне надо перемолвиться словом с мистером Белкрафтом.
- Идите, идите, - махнул рукой Эллис, так и не посмотрев на меня. - И пришлите, пожалуйста, несколько листов бумаги и карандаш, мне нужно сделать кое-какие пометки.
- Вызовите Мадлен, - я указала на серебряный колокольчик и поднялась. - Покидаю вас, господа. Если вам понадобится что-то еще - просите Мадлен или Георга.
Держа спину ровно, как учили монахини в пансионе, я пересекла помещение. В галерее между залом и кухней остановилась. Здесь было сумрачно и тихо. От черного входа, с улицы, доносились негромкие голоса - это Георг что-то втолковывал слугам. Мэдди бойко стучала каблучками наверху - то ли убиралась, то ли раскладывала вещи. Я прислонилась к стене и медленно выдохнула сквозь зубы, чувствуя спиной все изъяны дерева - каждую трещинку, каждый скол.
Эллис не сказал ничего особенного. Он вел себя, как обычно. Отчего же чувствую себя так глупо? Слишком увлеклась, пожалуй, поверила в свою ценность, открыла душу… и позволила сесть себе на шею. И кому - безродному выскочке из Управления, возомнившему о себе невесть что?
Ученые мужи пишут, что наш век сломал сословные предрассудки. Возможно, так и есть. Деньги нынче стали важнее титула, скандальную известность ценят выше скромности и благопристойности, а практичность и умение сколотить состояние любой ценой, невзирая на средства, уважают больше меценатства.
Может, Эллис считает меня благородной бездельницей, великосветской пустышкой, и потому позволяет себе такие выходки?
Право, не знаю.
Да, возможно, мой ум не так изворотлив, как у него; я не так смела, не умею обращаться с оружием, за исключением шляпной шпильки и старинного револьвера. Но и Эллис вряд ли справится с управлением кофейней, с нерадивыми арендаторами, с фабриками, с объединенными землями графств Эверсан и Валтер, в конце концов! А ведь мне приходится помнить еще и о светских обязанностях - о непременных званых обедах и ужинах, о появлении на балах и прочих публичных мероприятиях "в сезон", о ежегодном посещении "Старого гнезда" особами королевских кровей, о налаживании свежих и поддерживании давних связей среди знати. На плечах моих лежит ответственность за судьбы Мадлен и мисс Тайлер, Магды и миссис Хат, Георга - в меньшей степени, нужно признать - и многих, многих слуг в обоих городских особняках и загородном поместье.
И все это - лишь часть моих обязанностей, наложенных происхождением и положением в обществе. Пусть я не великолепная леди Милдред, чья слава гремела по всей Аксонской Империи и за ее пределами, но и меня уважают среди аристократов - так же, как Эллиса уважают среди тех, кто связан с Управлением Спокойствия.
Можно сказать, что у нас обоих - особое положение. Только для меня оно - как корсет, заставляющий все время держать спину прямо и стараться быть лучше и сильнее, чем я есть.
Звание леди обязывает.
А Эллис… Эллис свою исключительность использует как некое орудие, позволяющее подняться над правилами и плевать на головы тем, кому бы он в ином случае кланялся до земли. Получается, что гений его… развращает?
- Леди Виржиния, простите великодушно, но вы уже с полчаса стоите тут, камень камнем. Не случилось ли чего? Если вам дурно стало или еще что приключилось, вы скажите - чем смогу, тем и помогу.
Я подняла глаза. Против света мало что можно было увидеть, но то, что Лайзо искренне обеспокоен, чувствовалось и по голосу. Мой водитель остановился на подобающем расстоянии от меня, в трех шагах, не пытаясь, по обыкновению, сократить его до одной вытянутой руки. Сквозь широкие рукава белой рубахи просвечивало оранжевое солнце - или, вернее, его рассеянные, отраженные от стен кофейни лучи. Лайзо скрестил руки на груди, а голову по-кошачьи наклонил вбок.
- Очень любезно с вашей стороны проявить заботу, мистер Маноле, но не беспокойтесь, - губы у меня вновь растянулись в той же пустой улыбке. - Я всего лишь задумалась о том, что же отличает людей благородных от низких.
- И к каким же выводам вы пришли, леди Виржиния? - кажется, Лайзо улыбнулся, но мой ответ заставил его помрачнеть:
- К такому, что рождение в определенной среде и надлежащее воспитание во многом определяют наше поведение в дальнейшей жизни. Не зря люди разделяются на аристократов и чернь; и порою пропасть между леди и выходцем из трущоб - не только в титуле.
- А эту пропасть… - Лайзо запнулся. - Ее можно преодолеть как-нибудь?
- Чаще всего она непреодолима.
- Леди Виржиния, я…
- Ступайте в зал, мистер Маноле, - я безразлично махнула рукой. - Этим вечером вашими услугами будет пользоваться мистер Норманн. А я, пожалуй, вернусь домой.
Этот диалог словно отрезвил меня и вернул ясность рассудка. Обижаться на Эллиса или ставить расследованию палки в колеса было бы неразумно и недостойно леди. Но и помогать детективу, как ни в чем не бывало - тоже. Поэтому я, как и сказала Лайзо, вернулась в особняк на Спэрроу-плейс и посвятила остаток вечера личным делам, выбросив из головы всех художников, актеров, убийства и самоубийства.
Следующий день вышел у меня крайне насыщенным. С утра я провела деловую встречу с одним из поставщиков какао, взяв с собой ассистента мистера Спенсера в качестве секретаря. Потом написала письмо леди Клэймор, в котором намекнула на то, что изрядно соскучилась по ней и не прочь была бы посетить ее поэтический салон. Позже, в кофейне, размышлять на печальные темы и вовсе было некогда - после вечера памяти Патрика Мореля и посвященной ему статье в "Бромлинских сплетнях" мое "Старое гнездо" стало в некотором роде местом паломничества. Многим посетителям пришлось отказать, а потом и вовсе ввести на время заказ столиков только по предварительному письму - разумеется, это не касалось постоянных клиентов.
В таком же быстром, не терпящем пауз и заминок темпе прошла и вся оставшаяся неделя.
Утром - личные дела, днем - кофейня, вечером, изредка - визиты к друзьям или посещение интересных мероприятий. Время свое я старалась планировать так, чтобы не сталкиваться с мистером Норманном и мистером Калле, до сих пор приходившими в "Старое гнездо" после полуночи для обсуждения расследования. Лайзо совсем перестал со мной заговаривать и развозил по делам исключительно молча.
Взгляд у него день ото дня становился все более задумчивым и мрачным.