На рамах уличных зеркал связи надпись есть, Дариэлю её читали. "Медпомощь, полиция, пожарная охрана и служба спасения вызываются бесплатно". Чтецам Дариэль ни разу не поверил, ни один человек не пойдёт работать в службу, которая помогает бесплатно. Полицейский получает столь желанную человекам власть, а что, кроме жалованья, может получить спасатель, пожарный или целитель в бесплатной службе? Не бывает человеков для таких служб, это вам не хелефайи.
"Но что я знаю о человеках? - с тоской подумал Дариэль. - Они все такие разные. Загадочные. Это хелефайи простые и обыкновенные как вода в роднике, тут и понимать нечего, с первого взгляда всё про всех ясно. А человеки похожи на морскую пучину - непостижимая глубина, тайные течения, а в глубине - как немыслимые чудовища, так и немыслимые сокровища. Предугадать человеческие поступки невозможно. Человеки - самая неразрешимая из загадок мира. Даже те, о которых написано в наших книгах и свитках".
И как поступить, тоже неизвестно. Можно уйти. Меру благодарности, как требует обычай в отношениях с инородцами, ему назначили, оплати долг - и свободен. Можно остаться. Человек достаточно благороден, чтобы простить Дариэлю сомнения и бездумные слова. Вот беда, такого в жизни Дариэля ещё не было ни разу: что ни сделаешь, всё будет правильно, - и уйти, и остаться. Славян примет оба решения как должное. Но что здесь должное?
"Решай, Эндориен-шен Аолинг ар-Каниан ли-Шанлон Дариэль. Решай сам, подсказывать некому. Да и какой ты Эндориен-шен, ты вышвырок, присоединять к своему имени имя долины не можешь".
На кухне говорили о рыбалке, причём ни Славян, ни его жирный приятель ровным счётом ничего в ней не смыслили. У Славяна голос ровный, с лёгкой насмешкой, он прекрасно понимает, какую чушь они метут, иронизирует над своим незнанием. Но если Славян и говорит, и думает о рыбалке, то жирного старика гнетёт какая-то иная мысль, разговор для него - просто способ отвлечься.
А за дверью Дариэля ждёт одиночество - вечное и беспредельно огромное одиночество. Холодное, злое, колючее. И тёмное, глубокое, безмолвное. Во всём трёхстороннем мире нет беды страшнее одиночества. Но можно ли пустить в свою жизнь человека - со всей их непредсказуемостью, вечной ненасытностью, с их непонятностью и непонятливостью? Можно ли самому войти в жизнь человека - такую чуждую и странную? С человеками хелефайи дружили, бывало и такое. Некоторым давали даже вассальную клятву - если человеки стоили служения.
Для Славяна Дариэль перестал существовать. А для толстяка и не существовал, так что нечего и надеяться, будто по какой-то счастливой случайности он когда-нибудь напомнит своему другу о хелефайе, как его там?.. Даниель?.. Дариэль?.. Но если войти на кухню прямо сейчас - всё вернётся, Славян сможет стать… Кем? Другом? Дариэль и сам не знал, чего ждёт от человека, чего от него хочет, но совершенно точно понимал, чего не хочет - потерять Славяна, забыть, как того требует назначенная им цена благодарности.
В кухне приглушённо загрохотала музыка, на незнакомом - русском? - языке завыли жуткоголосые певцы. Их Дариэль уже слышал - весной, в парке.
- Славян, - шагнул на кухню Дариэль, - я…
- Дурак ты, хелефайя, - перебил толстяк. - Большой дурак. Можно сказать - огромный. А свинтус ещё больший.
- Перестань, - сказал ему Славян. - Научиться доверию очень трудно, а подозрительности - легче лёгкого, иногда пары минут хватает. - Губы тронула горькая усмешка. Дариэль смотрел на него испуганно и виновато, уши покраснели и жалко обвисли.
- Славян…
Но толстяк опять перебил:
- Лучше помолчи. Ты такой хороший мальчик, пока рот не разинешь.
- Просил ведь, - сказал ему Славян, - перестань. Дариэль, чего косяк подпираешь, садись. И куртку сними, переобуйся, не на вокзале.
* * *
Жерар глянул в темноту за окном. Поздно уже, уходить пора.
Слав читает эльфу газету, мальчики глубокомысленно обсуждают преимущества профессий и училищ. Недоверчивый, настороженный как дикий зверёк хелефайя успокоился, повеселел - вон как глазища сверкают, уши немного повернулись вперёд, мочки приподнялись. Болтает, будто у себя в долине, шутит. Умеет Слав тревоги и заботы снимать, и помочь может так, что обязанным себя не чувствуешь, облагодетельствованным, а значит - униженным.
Таким сыном любой отец будет гордиться.
"Мне всё равно, моя кровь у Слава или нет. Если кровный отец его бросил, то я забрал. И плевать мне на экспертизы, обычаи и законы всех трёх сторон, вместе взятые".
* * *
Вечер выдался излишне богатый на события, и Дариэль был уверен, что не уснёт до утра. Но стоило только лечь на скрипучую раскладушку, как заснул он мгновенно и крепко, а проснулся только в девятом часу утра.
Славян делал на балконе зарядку, нелепую смесь упражнений из бодибилдинга и цигуна. И те, и другие ему совершенно не подходили, и хотя вреда причинить не могли, толку от них тоже не было.
"Я объясню ему, как надо выбирать правильные упражнения", - подумал Дариэль.
- Привет, - махнул ему гантелей Славян. - Поднимайся, сейчас завтракать будем.
- Хорошо.
В ванной Дариэль внимательно посмотрел на своё отражение в зеркале.
- Ну и что ты теперь делать будешь? - спросил у него Дариэль.
Он словно попал в одну из тех легенд о человеках, которыми зачитывался дома. Благородных, отважных, мудрых. Владыка чтение не запрещал, но и не одобрял. Говорил, что среди человеков такие рождаются один раз в столетие и по одному, зато в большинстве своём человеки - существа злобные, алчные и завистливые. А про человечье коварство и говорить не приходиться. О нём книг и свитков было гораздо больше, только читать их молодым хелефайям быстро надоедало, - ну что там интересного?
За полгода изгнания Дариэль в правоте владыки убедился сполна. И оттого встреча с человеком, подобным героям любимых историй, становилась вдвойне драгоценным даром судьбы. Дать клятву дружбы такому человеку - честь немалая. Для вышвырка в особенности.
Но прежде чем клясться в верности, надо рассказать, почему стал вышвырком. Славян должен знать, чьим другом становится, принимая клятву.
Пока Дариэль размышлял да умывался, Славян успел убрать в комнате и завтрак приготовить.
- Ты чего не ешь? - спросил он Дариэля.
- Я должен рассказать тебе… за что меня изгнали. Что я сделал… И, самое главное, чего я не сделал, - Дариэль сложил руки на коленях и не отрывал от них взгляда. - Всё рассказать.
- Прямо сейчас?
- Да.
- Дариэль, я не собираюсь тебе в душу лезть, и отчитываться передо мной ты не обязан. Не хочешь, не говори.
- Нет. Ты должен узнать всё сейчас. Я должен всё рассказать. Так надо. Так будет правильно. - Дариэль перевёл дыхание. Деревенел язык - так не хотелось говорить. Но и промолчать нельзя, пусть от его чести остались жалкие крохи, но даже крохотная честь остаётся честью. - И если ты скажешь… Если ты велишь мне убираться прочь, это будет справедливо. Я больше никогда тебя не побеспокою.
Славян ничего не ответил, просто смотрел внимательно, на губах едва заметная сочувственная улыбка. Нет, такое понимание и тактичность для человека немыслимы.
- До изгнания я был словоблюстелем, - начал рассказывать Дариэль. - Звучит красиво, а на самом деле - полуархивариус-полубиблиотекарь. Архив и библиотека называются словохранилище. Все хелефайи очень любят читать, и библиотекарь знает всю долину. И его все знают. В словохранилище всегда полно народу. Так что приятелей у меня было не счесть. Один из них…
В дверь позвонили.
- Извини, - Славян легко сжал ему плечо и пошёл открывать.
- Ты позволишь войти? - негромко спросил женский голос. Хелефайна, ни одна другая женщина не может говорить с такой мелодичностью.
- Входи, - спокойно ответил Славян. Дариэль невольно сжался, он это спокойствие уже знал.
С гостевого места в кухне видно почти всю маленькую прихожую. Одета пришелица в серый рыбацкий дождевик размера на три больше, капюшон накинут - и это в сегодняшнее солнечное утро. Прячется. Дождевик дешёвый, явно купленный в спешке или вообще чужой, - обута хелефайна в изящные туфли-лодочки из чёрной замши, очень дорогие.
Гостья торопливо сбросила безобразный плащ. Сверкнули золотом длинные, до колен, вьющиеся густые волосы. Лайто. От дарко они отличаются только цветом волос и глаз, у дарко глаза всегда только чёрные или карие, а у лайто - синие или зелёные. Гостья обернулась, увидела Дариэля. Он вскочил на ноги и склонился в глубоком поклоне - долинница, ни ему, презренному вышвырку, чета.
"Какая красавица!" - только и подумал Дариэль. Человеческая одежда создана, чтобы всячески подчёркивать красоту тела, во всяком случае - у женщин. Маленькое чёрное платье из тонкого, воздушно-нежного бархата, шло зеленоглазой гостье необычайно, обрисовывало тонкую, безупречно правильную фигуру, соблазнительно обнажало прекрасные длинные ноги. Серебряный алиир в виде белочки - знак долины Пиаплиен. Маленькое ожерелье, кольца, заколки тоже серебряные, с жемчугом. Гостья из очень богатой семьи, серебро и жемчуг на Срединной и Магической сторонах ценятся дороже золота и бриллиантов, столь любимых на Техничке.
- Мы можем поговорить без помех? - смерив вышвырка презрительным взглядом, спросила у Славяна гостья.
- Да. Пойдём в комнату.
- Но твой… гость, - в крохотную паузу долинница ухитрилась вместить целый океан брезгливости, - нам не помешает?
- Не помешает, - всё с тем же спокойствием ответил Славян. И обратился к Дариэлю: - Я быстро.
Долинница ожгла вышвырка гневным взглядом.