Постояв немного за дверью и перекурив, я снова зашел в зал. Надежда, что, не дождавшись ответа, блондиночка ушла восвояси, не оправдалась. Она стояла как раз напротив пустующего стенда, где несколько недель назад красовались вожделенные кондиционеры, и нетерпеливо постукивала по стене длиннющими ногтями.
- Ну, чего так долго? Мне здесь что? Ночевать надо?
- Искали на складе, - я попытался сгладить назревающий конфликт, - проверяли наличие. Дело долгое.
- Ну? - кукольное личико омерзительно скривилось.
- К сожалению, все закончилось.
- Слушай сюда, мальчик! - Барби подошла ко мне, в нос ударил густой запах пряных духов. - Я - покупатель. Ты - продавец. Твое дело достать товар хоть из-под земли!
- У нас нет того, что вы требуете. Обратитесь в другой магазин, - процедил я, едва сдерживаясь, чтобы не нагрубить хамоватой клиентке.
- И почему я должна бегать по магазинам?!
- Потому что. У нас. Их. Нет.
- Ты оглох?! Ты притащишь мне кондиционер! Сейчас же!
- По-моему, оглох не я. Дамочка, я вам устал повторять - нет кондиционеров. Нет и не будет!
- Я тебе не дамочка! И как ты смеешь повышать на меня голос! С какой помойки здесь персонал набирают?
Продолжать бессмысленную беседу я не собирался. Развернулся, намереваясь оставить скандалистку наедине со своими требованиями. Но мне не дали.
- Ты куда это собрался? Быдло подзаборное! - она схватила меня за руку. - Тащи свою задницу на склад, на завод, на край света, куда хочешь! И чтобы через час у меня был кондер!
- А если нет?
- Если нет, - ее акриловые ногти больно впились в кожу. - То распрощаешься со своей работой раз и навсегда. Уж будь уверен, у меня достаточно средств и связей, чтобы отправить на помойку не только твою смазливую мордашку, но и всю твою… семейку!
- А теперь слушай ты, пигалица размалеванная, - прошипел я, выдергивая руку, - матом ругаться будешь на улице. Пшла вон, и чтобы духу твоего здесь не было!
- Ах так?! - вскинулась она. - Ты пожалеешь! Сильно пожалеешь! И та сучка подзаборная, что тебя на свет произвела! И папашка-кабелина! Все пожалеют!
- Закрой рот! - Собственный рык я не узнал. Низкий, злобный, сочащийся бешенством. - И не смей мне угрожать! Иначе жалеть придется тебе!
Не ожидавшая отпора девица испуганно попятилась и, зацепившись за стенд с дисками, нервно дернулась. Выставочные экземпляры зашатались, и карточным домиком осыпались на пол. Тишину зала разогнал треск хрустящей пластмассы.
- Эй! Что тут у вас? - Из других отделов сбегались ребята.
Картина, наверное, была та еще. Бледная клиентка, топтавшаяся по рассыпанным коробочкам дисков, и я, сжимавший и разжимавший кулаки, с перекошенным от злобы лицом.
- Рэм! Рэм?! Что случилось?
Ярость быстро улетучивалась, оставляя ощущение гадливости, как будто мне пришлось выкупаться в бочке с помоями. Я брезгливо поморщился и сказал:
- Ничего.
- Точно? - Серега, парень из соседнего отдела, не слишком поверил моим словам, но расспрашивать подробности не стал.
- Помогите! - девица пришла в себя и завизжала так, что стекла задрожали в витринах. - Секьюрити! На меня напали! А вам тут дела никакого нет! Да я в суд подам!
- Успокойтесь, пожалуйста. Мы во всем разберемся! - Вовремя подоспевшие охранники увели Барби прочь, кидая назад недоуменные взгляды.
- Ну ты это, даешь, - качнул головой Серега. - Понимаю, конечно, достала она тебя. Они всех нас достают. Но не так же…
- Жара, нервы ни к черту.
И если это объяснение Сережку вполне удовлетворило, то начальника, Николая Александровича Сычева, вызвавшего меня "на ковер", совершенно не убедило.
- Вот хороший ты парень, Рэм, - он открыл папку, пролистнул подшитые документы, среди которых мелькнула моя фотография. - Исполнительный. Ответственный. Трудолюбивый. Для таких, как ты, в нашей компании открыты все двери. И что же я вижу?
Сыча я слушал молча, не перебивая. Шеф терпеть не мог, когда кто-то прерывал его речь репликами, замечаниями или оправданиями.
- Третья жалоба, - продолжил он, сам же ответив на поставленный вопрос. - За последние полгода. Клиенты возмущены твоим неподобающим поведением. Ты же знаешь, Рэм. Клиент всегда прав. Так в чем дело? - он оторвался от личного дела и, посмотрев на меня, забарабанил по столу пальцами.
Я хранил молчание.
- Да, встречаются покупатели с невыносимым характером. Да, порой они требуют невозможного, орут и топают ногами, чтобы добиться своего. В чем заключается твоя работа? За что тебе платят деньги? Я вам всем устал уже это повторять. Тебе платят за то, чтобы ты мило улыбался и выполнял желания клиента.
- А еще выслушивал оскорбления, - не удержался я от замечания.
Николай Александрович нахохлился и в самом деле начал напоминать сыча. В его глазах я только что совершил непростительный поступок, подтвердив репутацию несговорчивого и безнадежного работника - редко кто отваживался прервать речь шефа. Он сурово сдвинул брови, сцепил руки на столе и произнес:
- А даже если это и так. Ты хоть понимаешь, что своим поведением подставил под удар не только себя, но и репутацию всей компании? Ты знаешь, сколько проблем нам теперь решать придется? Сегодняшняя клиентка - ты хоть в курсе, кто ее отец? Он нам такую жизнь может устроить - ввек не расплатиться.
- Значит, поэтому его дочь может поливать других грязью? Бабло решает все, да? А я должен молчать и выполнять тупые прихоти этой богатой дуры?
- Да! - Сыч хлопнул кулаком об стол. - Да! Хотя бы потому что здесь ты принадлежишь нам! И за все, что ты здесь скажешь или сделаешь, придется отдуваться тоже нам!
- Я все понял. - Мне хотелось как можно быстрее уйти из этого кабинета, который даже пресловутый кондиционер не делал прохладнее.
- Ничего ты не понял, - сыч уставился на меня со смесью укора и раздражения. - Ты здесь больше не работаешь. И надейся на то, что клиентка удовлетворится твоим увольнением и не направит дело в суд. - Николай Александрович закрыл скоросшиватель, давая понять, что аудиенция окончена.
Береги свою жизнь… Выбор… Знаки… Почему-то с утра мне никто никаких знаков не подавал, не предупредил, что сегодня меня уволят и чуть не собьют по дороге домой. С машиной-то ладно, пронесло. А вот как быть с работой? Менять шило на мыло неохота, все равно не приживусь. Надо заняться поисками чего-нибудь более стоящего, а это займет какое-то время… Но если сегодня такой "знаковый" день, то почему бы… Я посмотрел на пивной бар, расположенный аккурат через дорогу. Чем не повод отметить собственное увольнение?
Внутри было прохладно. Пахло жареными колбасками, сигаретным дымом и еще чем-то неуловимым: парфюмом, мореным деревом и даже пылью, осевшей в складках штор. Никогда прежде я не чувствовал мир так ярко, так отчетливо. Наверное, потому что никогда особенно не задумывался, каким он может быть.
Готовили здесь неплохо, да и пиво подавали что надо - холодное, с пышной белой шапкой. Пенный напиток не сделал мир ярче и добрее, не помог разобраться в том, что произошло сегодня на работе. Раз за разом воскрешая в мыслях облик Барби, я морщился и внутренне передергивался. И самое главное, понять не мог, почему так взбесился. Она меня оскорбила, безусловно. И еще угрожала не только мне, но и моей семье. Только было в ней еще что-то такое, что окончательно превратило меня в рычащего зверя. Что именно? Пивной хмель уносил ответ далеко за пределы сознания, и ловить его совсем не хотелось.
Когда я покинул гостеприимное заведение, на небе уже мерцали звезды. Теплый ветер носился по московским улицам, дурманя голову ароматами южных цветов, степных трав и соленым вкусом моря. Воистину странное лето…
Путь домой лежал неблизкий, но лезть в набитый транспорт, когда на город легла долгожданная и вкусная прохлада, я не стал. Если пройти дворами - прогулка займет минут тридцать-сорок. Самое то, чтобы проветрить мозги после напряженного дня. Я достал ай-под, нацепил наушники и зашагал домой под ритмичную музыку Linkin Park.
Через пару кварталов появились родные пенаты. Сияющие витрины магазинов и шумные трассы остались позади. Такой уж у нас район - стоит свернуть с проспекта, оказываешься в глухой деревне, где дорогу освещает только слабый свет, льющийся от редких фонарей и из окон горожан-полуночников. Ночь опутала аллеи парков, сгустилась вокруг деревьев и кустарников, погрузила во тьму гаражи-ракушки и детские площадки.
Каждый закуток, каждая тропинка, каждый проход были мне хорошо знакомы, ведь именно здесь я вырос. Прошедшие годы ничего тут не изменили: в этом подвале мы прятались с друзьями от местных хулиганов, в этой беседке распили первую бутылку пива и выкурили по сигарете, а на этих качелях я впервые поцеловал Ленку из шестого "А". Со временем друзья разъехались, забылись, почти стерлись из воспоминаний. Остались только фотографии, и дворовое детство - одно на всех.
Мой дом уже виднелся впереди. Осталось всего ничего - пересечь парк и перейти на другую сторону проспекта. Там и света было больше, и шума.
Впереди маячил очередной кусок стройки - огороженный рабицей строительный хлам и пара трансформаторных будок. Все это безобразие почти вплотную примыкало к жилому, пятиэтажному дому, частично перекрывавшему вид на проспект. И где правила безопасности? Где зона отчуждения? Идиотизм какой-то.