По случаю воскресенья улицы были почти пусты и безмолвны. Они чернели низкими коридорами, придавленные туманом, который, как вата от перевязки, насыщенная гноем, обмакнутая в какие-то ужасные выделения, клубился, спускаясь все ниже в улицы, заливая дома, погружая в грязные волны весь город.
Магазины были закрыты, все двери заперты, тротуары почти пусты, черные дома стояли угрюмо, точно омертвела толпа этих каменных громад, скорбных, немых и совершенно ослепших, потому что все окна были покрыты бельмами, и только кое-где в верхних этажах, утонувших во мгле, мерцал какой-нибудь затерянный огонек.
Глаза безнадежно блуждали по угрюмой пустоте туманных улиц, даже бесчисленные вывески глядели полинялыми, мертвыми красками.
Воздух был душный, тяжелый, насыщенный сыростью, запахом грязи и размякшего асфальта, а со всех невидимых во мгле крыш, со всех балконов, со всех вывесок брызгали струйки воды, отовсюду капало, водосточные трубы непрерывно глухо гудели, подобно далекому шуму бесчисленных потоков.
- Какой дорогой пойдем? - спросил Зенон, раскрывая зонт.
- По Странду, потому что ближе.
- Вы так торопитесь домой?
- Мне холодно, - это достаточная причина.
- Значит, сегодня ждать теток не будем?
- Хоть один раз сделаем им сюрприз: будут искать нас - и не найдут.
- Дело не обойдется без комментариев, и ядовитых.
- Скажу, что это ваша вина, ага!
- Ладно, сумею защититься. Но это ежевоскресное, традиционное, чуть ли не служебно-официальное хождение в церковь довольно-таки скучно.
- Ах как скучно, как скучно! Только вы этого дома не скажите, а то все тетки будут против вас! - весело воскликнула девушка, прижимаясь к его руке.
- А вы бы меня защищали? А?
- Нет, нет, потому что я сама виновата, мне это тоже наскучило.
- Зачем же вы подчиняетесь тому, что вам не нравится и неприятно?
- Потому что я страшно боюсь теток. Сколько раз я хотела взбунтоваться против них, но как только тетя Долли посмотрит на меня из-под очков, а тетя Эллен скажет: "Бэти!" - так сразу и конец, я уже ни слова не могу сказать, только плакать хочется, и так мне неприятно, так неприятно...
- Мисс Бэти еще большой ребенок.
- Но когда-нибудь вырасту, правда? - нежно спросила она. - Через год-то уж во всяком случае, - добавила она с улыбкой, пряча в муфту покрасневшее личико, потому что через год была назначена их свадьба.
- О да, о да! - весело подхватил он, заглядывая ей в глаза. - Да, через год Бэти будет взрослой, через десять лет она будет уже дамой, через двадцать - степенной матроной, а через сорок лет мисс Бэти будет, как мисс Долли, старой, седой, скрюченной, читающей библию и не терпящей молодежи, смеха, игр, будет скучной, пахнущей камфарой мистрис Бэти.
- Нет, нет, никогда такой не буду, никогда! - жалобно защищалась она, почти испуганная такой возможностью, о которой никогда еще не думала.
А ему тоже стало грустно; шутя рисуя себе эту далекую картину, он вдруг вздрогнул, как бы прячась в себя от страшного видения, которое встало у него перед глазами.
Вот навстречу ему шла Бэти... старая, сгорбленная, худая, выцветшая, некрасивая, как какой-то грязный лоскут, - шла шатаясь, опираясь на палку и глядя на него ввалившимися, бесконечно скорбными глазами.
Он отступил в ужасе, но раньше, чем успел прийти в себя, видение исчезло в туман, на тротуаре не было никого, а рядом с ним, совсем близко, вися на его руке, шла Бэти, сияющая, как цветок, Бэти - весеннее дыхание, олицетворение молодости. Он нежно улыбнулся ей, как бы проснувшись от тяжелого сна.
- Что вы смотрите? - спросила она, когда он недоверчиво оглянулся, не понимая, явилось ли это в нем самом или вне его.
- Мне показалось, что прошел кто-то из знакомых.
- Я не видела никого, а может, у вас в глазах двоится? - весело щебетала она, заглядывая ему в глаза.
- Может быть! - с трудом выдавил он из себя, страшно бледнея от неожиданного чувства ужаса, который скрывался в этом видении. Его пронизал мертвящий холод этой загадки, но он сейчас же овладел собой, незаметно бросил пристальный взгляд на ее лицо, волосы, вполз в самую глубину синих глаз, отененных черными ресницами, пробежал по всему гибкому молодому телу, подкарауливая ее движения, невольно сравнивая и находя их тождество с теми.
Он гадливо содрогнулся всем телом, - видение было страшно и отвратительно, но все-таки он не мог заставить себя прекратить эти сравнения, не мог подавить в себе какого-то странного беспокойства и чувства тягости, даже не слыхал ее вопросов. К счастью, на углу Флит-стрита и одного переулка им преградила дорогу толпа, стоявшая под подвижной крышей зонтов вокруг какого-то раскричавшегося человека.
Они подошли ближе к высокой передвижной трибуне, на которой под зонтом стоял высокий, красный, упитанный господин и, перебрасывая то и дело из одной руки в другую раскрытый зонт, кричал охрипшим вдохновенным голосом нечто вроде проповеди, обильно сдобренной библейскими сравнениями и цитатами. Иногда он бросался вперед со странными угрозами и оставался как бы висящим в воздухе с распростертыми руками. Тогда выступала вперед женщина в черном платье с большим зеленым пером на шляпе, бледная и худая; она ударяла в огромный медный бубен с такой силой, что толпа пятилась назад, а четверо детей в длинных белых одеждах, промокших и забрызганных грязью, с крыльями на плечах начинали петь гимн пискливыми голосами и плясать вокруг трибуны, как вокруг Ноева ковчега.
Проповедник был основателем новой секты - "Секты ужаса".
Он проповедовал приближение конца мира, требовал всеобщего покаяния, раздачи всех земных благ, разрушения городов, прекращения всякого труда и ухода в поля и леса на эти дни последнего очищения.
Проповедовал он дико, смешно, но с захватывающей силой, совершенно не обращая внимания на издевавшихся над ним слушателей.
Кто-то бросил ему в лицо зажженную сигару, кто-то брызнул водой; остальные вторили его цитатам грубыми шутками и глупым, скотским смехом, но в конце концов он победил их силой своей страсти, овладел их вниманием и обуздал души. Притихли как-то, стали пробуждаться; вот один пьяный упал на колени перед трибуной и хотел громко исповедать свои грехи; какая-то женщина, растрогавшись, прикрыла своим платком продрогших, посиневших детей, многие уже слушали внимательно, и когда черная женщина с зеленым пером стала обходить толпу с тарелкой в руке, то пенсы посыпались довольно щедро, она же взамен раздавала цитаты из апокалипсиса, отпечатанные на красной бумаге, и адрес церкви, где верные собираются для совместных размышлений.
Бэти бросила целый шиллинг, что оратор, несмотря на состояние экстаза, заметил с быстротой молнии, закричав изо всех сил:
- Обращенная! Одна из содомских грешниц - обращенная!
- Пойдемте скорее, пойдемте, - просила Бэти, конфузясь под взглядами толпы.
- Пойдемте, а то еще один шиллинг - и вас объявят святой.
Они выскользнули из толпы и быстро пошли по пустому тротуару.
- На том углу тоже спасают, - заметил иронически Зенон.
И действительно, там, в глубине черной, узкой улочки, почти совершенно затопленной спускавшимся все ниже туманом, раздавался крикливый и вдохновенный голос уличного проповедника; там тоже собралось небольшое количество прохожих и тоже ударяли в бубен, пели гимны, проклинали грех, призывали к покаянию, спасали, собирали пенсы и раздавали отрывки из священного писания, отпечатанные на светло-зеленых листках, которые, как молодые листья, падали на грязный тротуар.
- Слишком много этих спасателей мира!
- Вы думаете, - спросила Бэти, - что это все плуты и обманщики?
- Не знаю, знаю только, что власть их кончается с моментом открытия трактиров, потому что потом уже не хватает ни слушателей, ни пенсов.
- Вы давно видели моего брата? - спросила она неожиданно.
- Три дня тому назад я был у него на сеансе.
- Так он все еще занимается спиритизмом! - воскликнула она возмущенно.
- Простите, я не знал, что он это скрывает от вас.
- Нет, нет, только я думала, что он уже бросил это, потому что давно не вспоминал об этом... Но и вы тоже этим занимаетесь? - спросила она испуганно.
- О, нет! Я был на сеансе, не принимая в нем никакого непосредственного участия, играл только, вернее, начал играть и уснул за фисгармонией. Меня разбудили, когда уже сеанс окончился.
- Вы в эти вещи не верите, правда? - почти просила она.
- Прежде всего - не знаю. Я ничего не видел и ничего не утверждаю и не отрицаю, потому что этим не занимаюсь. - В это время он вспомнил непонятную двойственность Дэзи, но не сказал об этом ни слова, чтобы не испугать Бэти.
- Джо уже больше двух недель не был дома, - жаловалась она тихо, - а ведь его отпуск скоро кончается и ему надо возвращаться в полк.
- Насколько я понял из его слов, он уже не вернется на службу.
Бэти остановилась, пораженная.
- Не вернется! Боже мой! Вот отец огорчится, - простонала она.
Мистер Зенон начал горячо защищать своего друга, изображая военную жизнь в самых черных красках, говоря, что эта жизнь недостойна такого совершенно исключительного человека, как мистер Джо, но Бэти только печально качала головой.
- Что отец на это скажет?! Жизнь у нас в доме станет совсем невыносимой! Чувствую, что отец поссорится с ним окончательно, не простит ему этого. Тетки лишат его наследства... Что с ним будет?.. И со мной что теперь будет?
Она не могла сдержать слез.
- Мисс Бэти, а я разве уже ничего не значу?