"Итак, что мы имеем, - начал думать он, глядя в ночь сквозь вымороженное окно в конце коридора, - Имеем мы некого Некто. Этот Некто услышал про мир, решил, что в гулящих девках город Мюльберг больше не нуждается, а их деньги и собственность можно слегка присвоить. То есть, на языке крючкотворов, перераспределить. Он прячет указ, приглашает мастера Флашвольфа. Приглашает ли? Может тот и сам приехал. Хотя нет, стычка на площади - дознаватель против хмурого мушкетера. Он тогда прямо говорил Гансу, что в город призван. Призван - то есть приехал не по своей инициативе. А врать не будет, не тот человек. Слишком презирает всех вокруг, чтобы лгать. Потом обманутый фогт - интересно, что ему посулили? -
Тут Яков прислушался. Из-за двери вещал что-то в своё оправдание градоначальник. Дрожащим голосом и многословно, до ужаса. Что-то про борьбу за нравственность вещал, -
...этот обеспечивает поддержку городской стражи. И епископ. Отравленный, до полусмерти запуганный епископ подписывает приговоры. А наш майстер Некто не при делах, и ни в чем формально не замешан. Да и не до него всем. Все заняты - одни пишут, другие горят, третьи дрова подвозят, аж весь город закоптился да провонял. И ещё провоняет - единственную баню Флашвольф закрыл. А маму Розу спалил со всеми девками. Ой, и крепкий дух будет витать в воздухе летом. И всем не до того. Листки и памфлеты заводят толпу до невменяемости, порядочные люди, вроде найтмейстера сбиты с толку и не знают, что думать. А деньги идут в ратушу потоком. И там подменяются. Полновесные - на талеры, напечатанные маршалом Валленштейном на пражском монетном дворе много лет назад. На талеры без единого грана серебра, напечатанные специально, чтобы разорить противника. Кого иного такая шутка могла привести и на виселицу. Валленштейну она дала армию, победу и маршальский жезл. Но его уже нет. Нет в живых ни маршала, ни его врагов, а зараза все гуляет по свету. А люди... разозленная и обескураженная печатными листками и слухами толпа не видела ничего, кроме блеска меча майстера Флашвольфа. Волшебный меч. Интересно, он и впрямь волшебный? Судя по тому, как лихо вырубил Майера - да. Впрочем, что я себе думаю - честная солдатская железяка в умелых руках и не на такое волшебство способна. Ладно, Флашвольф никуда не уйдёт. Такую бумагу напишем - вовек не отмоется. Вопрос - как теперь искать этого некто?"
Вот такие невеселые думы бродили в голове у Якова в тёмном и глухом казарменном коридоре. Где его искать, этого некто? Зацепки две - беладонна у епископа и бумаги на площадях. Первое - вряд ли. Концы упрячут в воду сразу, как только услышат про ночные дела. В холодную, темную воду широкой Эльбы. А вот второе - где-то эти листы печатали, привозили... Можно поспрашивать...
Шаги за спиной, на лестнице - тяжёлый, ровный стук каблуков. Жалобно простонали доски ступенек под сапогами. Яков обернулся. Шёл Рейнеке-юнкер. Высокий, непривычно для себя подтянутый, прямой. И камзол, стервец, застегнул на все пуговицы.
- Герр капитан, - обратился он к Якову. Строго и официально до неприличия, - вы обещали принять решение.
"Что я обормоту хвостатому пообещал? Когда? Какое решение?" - вихрем пронеслось в голове. Насилу вспомнил собственные слова на совещании - разберемся, де, после. Вот парень и пришёл. Разбираться. Зря, не до того мне сейчас. А потом Яков посмотрел парню в ждущие, полные хорошо скрытого волнения глаза и решил, что глупо говорить "не до тебя" самому настоящему чуду.
- Для начала - благодарность. Писать от моего имени страже оказалось кстати. Хорошая придумка.
- Не моя, - отрезал парень, продолжая сверлить Якова глазами.
"А чья же? - удивился Яков, - рыжая по стопам Магды пошла? "
- Капитан...
- Да не до тебя сейчас, парень, - Якова как прорвало, слова полились, словно им было тесно в горле, - Вот честно, не до тебя. В городе такое... И Яков рассказал, что они нашли в городе. Как есть, не выбирая слов. Видимо, душа просто хотела, отдыха ради, вывалить это все на кого-то, чтобы не одной мучится. Парень обалдел. Судя по округлившимся, потерянным глазам - обалдел, это мягко сказано. Яков взял себя в руки и закруглился.
- Ну, вот такие дела. Извини, но мне действительно не до тебя сейчас. Совсем. Как этого гада искать прикажешь? Ума не приложу.
Капитан машинально сунул руку в карман. Захрустела бумага. Достал, посмотрел - листок оказался случайно прихваченной в городе афишей. " ...А затем девушка обернулась козлом, который заблеял и сказал: "Теперь ты видишь, с кем тебе пришлось иметь дело. Ты будешь моим, а иначе я сломаю тебе шею". Почтенный доктор испугался и задрожал с головы до ног..." - и шрифт блеклый, кривой, вырвиглазный.
- Тьфу, гадость, - в сердцах сплюнул капитан. Смял, откинул в сторону лист - быстро, будто бумага жгла пальцы.
- Вот откуда эта гадость в городе берётся, парень?
Рейнеке не ответил. Наклонился, аккуратно поднял лист. Замер на миг, втянув воздух - глубоко, аж ноздри затрепетали. И сказал:
- Свежая. Краской пахнет....
Капитан честно принюхался. Ничего.
- Уверен, парень?
Юнкер пожал плечами
- Я не человек, капитан. Чую. Этот лист напечатан, максимум, два дня назад.
"До чего же буднично это прозвучало. Хотя, парень прав. Обоняние у него звериное, с хвостом в комплекте...Но тогда..." - новая мысль сверкнула в голове, яркой вспышкой, короткой и яростной.
Яков развернулся и рванул назад. В свою комнату. Хлопнул дверью, полюбовался на удивленные глаза сержанта и спросил:
- Типография в городе есть?
- Нет... - ответил сержант. Фогт и найтмейстер машинально кивнули. Типографии нет. Привезти так, чтобы уложиться в два дня - неоткуда.
"Впрочем, - тут Якову внезапно вспомнился грустный пожилой священник, - в наш вывернутый век каждый может поставить у себя дома станок и печатать любую муть без цели и смысла... У себя дома".
- Завязывай, старина, - махнул Яков сержанту, - пошли, да возьми Ганса и остальных. Есть одна мысль.
Улица встретила его ветром в лицо и тьмой. Звенящей, густой и темной, как подпись судьи на приговоре. "Она такая всегда, - поежившись, напомнил себе капитан, - всегда перед рассветом".
Собрались под аркой. Опять. Капитан, Ганс, Лоренцо, сержант, Рейнеке. Как вечность назад. Эта вечность была всего за пару часов до, но в голове капитана все слилось в одну длинную до тошноты минуту.
Яков тряхнул головой, разгоняя тягучую хмарь. Люди ждали. Ждал сержант - ехидно и недоверчиво, стрелок Ганс - бесстрастно, то есть, как всегда. Рейнеке - юнкер пытался ему подражать. Получалось плохо. Пока. "Парень научится", - думал Яков про себя, излагая пришедший в голову план. Совсем простой. А чего усложнять, если в роте волею случая служит чертов виревольф, способный найти все, что можно по запаху...Рейнеке слушал приказ ровно. А в глазах плясала надежда, сумасшедшая, безумная, с тревогой и недоверием пополам. Такая же как у его Анны - и нечего здесь этой рыжей делать, вроде, а стоит рядом, слушает с той же безумной смесью в глазах. Гнать ее у Якова рука не поднялась.
- Давай, парень. Найди его. Просто найди. Не геройствуй, не лезь без нужды, не пытайся порвать тварь лично. Для этого есть мы. Его дом пахнет типографской краской и белладонной. Просто унюхай и доложи. Понял?
- Найду, - Рейнеке кивнул, прокатив желваки на высоких скулах...
- Будет беда - не геройствуй, беги. Лоренцо и Ганс прикроют, - юнкер помрачнел, стрелок с итальянцем слитно кивнули.
- Ну, с богом, парень. На всех четырех.
Из глотки юнкера вырвалось глухое рычание, По телу прошла рябь, волной смывая и комкая контуры и черты фигуры. Яков невольно сморгнул, зажмурил глаза на мгновение. Когда открыл - чёрной, неровной грудой лежали на снегу плащ и штаны. Серый, лохматый, широколапый зверь стоял над ними. Застыл на мгновение, махнул серым пушистым хвостом - словно честь отдал, развернулся, взрыв мощными лапами снег и исчез.
"Выпендрежник", - угрюмо подумал Яков, глядя, как танцуют, медленно оседая вниз сбитые лапами в полёт снежинки. Медным, гулко звякнула мушкетная полка, заскрипели солдатские сапоги - Лоренцо и Ганс ушли во тьму вслед за зверем. Воцарилась тишина - мертвая, пробирающая до кости, тишина ожидания. Новый звук - Яков обернулся:
Анна подобрала валяющиеся на снегу вещи, села и начала методично чистить их от грязи. Руки двигались мерно, механически - как у игрушки. Нюренбергской детской игрушки на пружинах, с особым ключиком. Яков поежился. Что-то жуткое было в этих неживых, ровных движениях.
- Жизнь наша собачья, все ждать и догонять. Хоть сам хвост отращивай, - мрачно подумал он, поправляя шляпу. Ветер унялся, небо затянуло облаками и мглой. Пробирался под плащ, кусал за уши мороз. Вдали спал город - неровной зубчатой грудой чёрного камня. Серебристой, тонкой полосой в вышине - крест на шпиле. Внезапно от каменной груды налетел, ворвался в уши вой - протяжный, переливчатый вой, рвущийся явно из нечеловеческой глотки. Анна вздрогнула, с сухим шелестом выпал из ее рук солдатский плащ. Вой повторился, потом ещё. Выстрелов и крика не слышно.
- Выпендрежник, - выругался Яков. Громко, больше Анне, чем себе, - когда вернётся, будет ему караул вне очереди... Поймал Аннин дикий взгляд, усмехнулся и повторил: - не бойся, когда.
Стрельбы не слышно. Вой повторился опять, потом ещё раз. Ближе. Затрещали ветки в кустах. А потом из тьмы выкатилась лохматая серая тень. Анна шумно выдохнула - одно слово, на вдохе: живой. Серый хвост играючи махнул в воздухе, провел ей по щеке и вздернутому носу. Зверь подошёл, впечатывая тяжелые лапы в снег, мотнул лохматой башкой и положил Якову под ноги нечто. И уставился на капитана с видом довольным, до ужаса. Аж хвостом завилял, стервец эдакий.