Там уже давно по приказу главнокомандующего русской армией генерал-фельдмаршала Потемкина были взорваны зубчатые стены турецкой твердыни, на которые Хурделица когда-то сам взбирался с обнаженной саблей во время штурма. Окрестные городки вокруг Хаджибея были давно очищены от разбойничьих шаек. Из ближайших крепостей - Аккермана, Паланки и Бендер - выбиты янычары и ордынцы.
В самом Хаджибее из черного, обугленного камня взорванной крепости гарнизонные солдаты начали строить казармы и жилые дома. А на широком пустыре около бывшего дома Ахмет-паши козы пощипывали солончаковый бурьян. По утрам жители ближайших хуторов бойко торговали здесь сеном, соленой рыбой, хлебом и овощами...
Но этот теперь мирный отбитый у врага клочок черноморского берега напоминал тихий островок среди полыхающего пламени войны. Слушая часто доносившийся с моря грохот пушечных батарей, Маринка догадывалась, что происходит в душе ее мужа. Хотя у Кондрата открылась старая плохо залеченная рана, ему, казачьему есаулу, а ныне офицеру гусарского полка, было мучительно стыдно, что он уже целый год сидит возле жинки, когда его друзья-товарищи сражаются с врагом. Эх, плюнуть бы на все уговоры полкового цирюльника - немудреного лекаря, еще полежать да еще подлечиться, посыпать бы по запорожскому обычаю гноящуюся рану толченым порохом, вскочить на коня и помчаться бы прямо в бой!
Маринка по глазам Кондрата понимала, в чем дело. Ей припомнились слова деда Бурилы: "Ты мне, девка, казака не порть!" Наверное, если бы дед был жив, то рассердился бы: ведь это из-за нее сидит Кондратко дома. Ох, ганьба (Позор (укр ))!
И вот когда однажды погожим сентябрьским утром из Хаджибея по Аджидерской дороге, громыхая пушками и фурами, мимо слободы Молдаванской, мимо их тихого обсаженного вишневыми деревцами домика пошли в сторону Дуная войска, она решилась. Кондрат работал на огороде и, увидев проходящие в походном порядке роты, так на них засмотрелся, что Маринке пришлось дважды потянуть его за рукав, чтобы он повернулся к ней.
- Ох, и задомовничался ты, Кондратко...
Хурделица удивленно взглянул на жену. Но, увидев в ее глазах лукавые огоньки, усмехнулся.
...Сейчас, покачиваясь в седле, Хурделица припомнил их разговор.
- Правду говоришь, жинка... И в самом деле, давно мне с ними пора. - Он взмахнул рукой в след уходящему войску.- Да только с тобой как?
Маринка прижалась к его груди.
- Ты обо мне не думай. Я ведь казачка, - ответила бойко и весело, хотя у нее тоже заныло сердце. - Не бойся за меня.
- Ну, а ежели в Хаджибей турки придут? Вот и войска нашего уже здесь нету. Все ушли, - мрачно сказал Кондрат.
- Не придут они сюда... Никогда не придут. Нечего теперь им здесь делать. Крепости уже нет. Поэтому ее ныне и взорвали...
- Откуда у тебя думки эти? - спросил жену удивленный таким ответом Кондрат.
- Как откуда? - воскликнула Маринка. - Да ведь ты сам с Василием Миронычем Зюзиным про то говорил. Ну, я и слышала...
- И вправду, был у нас такой разговор. Да я позабыл о нем. Немало времени прошло. А ты памятливая... И умница. Не всякая баба такое рассуждение иметь может, - восхитился Кондрат и не удержался от нового волнующего его вопроса.
- Ну, а коли мне в баталии гибель придет? Подумала ты об этом?
- Ох, подумала, Кондратушка... И решила: коли порубает тебя басурман - и мне тогда свет мил не будет. В тот же час, как услышу такую весть о тебе, - себя порешу. Без тебя мне не жить...
- Да что ты, голубка! - ужаснулся Кондрат. - Разве можно так?!
- Можно!- ответила Маринка и, смахнув набежавшую слезу, улыбнулась. - Только верится мне, что тебя ни пуля, ни сабля не возьмет.
В этот же день Кондрат стал готовиться к походу.
II. "НЕ ИЗВОЛЬТЕ БЕСПОКОИТЬСЯ"
Хурделица догнал свой гусарский полк далеко за Днестром. Главнокомандующий русской армией Потемкин приказал всем войскам, занимавшим Хаджибей, Бендеры, Паланку и Аккерман, выступить 11 сентября 1790 года в направлении татарского селения Татарбунары. 14 сентября десять батальонов пехоты и несколько полков кавалерии, образуя отдельную армию генерал-аншефа Ивана Ивановича Меллер-Закамельского, разбили лагерь в Татарбунаpax у развилки трех дорог: Аккерманской, Килийской и Измаильской, готовясь к наступлению на сильную турецкую крепость, стоящую на Дунае - Килию.
Скоро Кондрат увидел арьергард армии Меллер-Закамельского, которым командовал Гудович, и узнал, что его гусарский легкоконный полк находится в передовой колонне армии.
Здесь, в лагере, Кондрат впервые сменил просторный казачий кунтуш на красный камзол и темно-зеленый, расшитый серебром офицерский ментик (куртка, накидка, которую носили гусары).
Через день, во время смотра, Хурделица увидел командующего отдельной армией. Пожилой тучный генерал в черно-красном артиллерийском кафтане, окруженный блестящей свитой, объезжал на огромном белом коне выстроенные по ранжиру ряды войск. Поравнявшись с сотней Кондрата, он холодными белесыми глазами оглядел атлетически сложенного незнакомого гусарского офицера и невольно залюбовался его кавалерийской выправкой. Но тут острый взор командующего приметил у нового офицера небрежно заплетенную косичку, совсем куцую, на вершков пять короче, чем положено по уставу. Толстые, в розовых прожилках щеки генерал-аншефа сразу стали пунцовыми от гнева. Он открыл было рот, чтобы распечь нарушителя перед строем, но в это время командир легкоконных полков принц Виттенбергский, внимательно следивший за выражением лица Меллер-Закамельского, перехватил его взгляд и понял причину раздражения генерал-аншефа.
Принцу совсем не хотелось, чтобы офицер его полка получил на параде выговор. Потому Виттенберг, подъехав вплотную к командующему, сказал ему вполголоса по-немецки:
- Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство! Этот прапорщик только что произведен в офицеры из казаков и не успел обрести приличествующего офицерскому воинству вида.
Слова принца успокоили Меллера-Закамельского. Он презрительно усмехнулся и проехал мимо Кондрата.
III. ЗАПАДНЯ
Через несколько дней, двигаясь с армией по топкой, заросшей камышами дороге на Килию, Хурделица, сойдясь ближе с офицерами своего полка, узнал много любопытного о прошлом генерал-аншефа.
Иван Иванович Меллер-Закамельский, сын обрусевшего немца, начал свою военную службу простым канонером и первого офицерского чина добился в результате долголетней службы. Блестящую карьеру он сделал, став доверенным офицером любимого фаворита императрицы Григория Орлова, который был главным начальником всей артиллерии Российской империи, ничего не смысля в артиллерийском деле. Обременительные обязанности начальника артиллерийского парка империи Орлов всецело возложил на аккуратного, исполнительного немца и во всем доверял ему. За преданную и усердную службу Меллера быстро повысили в чинах, наградив самыми высокими орденами. Когда Орлова сменил Потемкин, Меллер стал так же преданно служить и новому могущественному фавориту.
Потемкину Иван Иванович также пришелся по душе. В декабре 1788 года, лично участвуя в отчаянном штурме Очакова, Меллер проявил незаурядную храбрость и мужество. Потеряв во время битвы сыновей, он сказал: "Если бы у меня еще были дети, я не задумываясь и их послал в бой".
Эти слова дошли до императрицы Екатерины II. Меллер был немедленно произведен в генерал-аншефы и возведен в бароны. Отныне к его фамилии было прибавлено название имения - "Закамельское", пожалованное ему в Белоруссии. Потемкин доверял своему любимцу более, чем кому бы то ни было. Отлучаясь в Петербург из армии, светлейший всегда оставлял его своим заместителем. Когда решено было взять Килию, Потемкин назначил командиром отдельной армии Меллера-Закамельского, а Гудовича поставил под его начальство.
4 октября части русской армии, не встречая сопротивления противника, окружили Килийскую крепость, приблизившись на расстояние двух верст к ее передовым окопам.
Командующий армией, получив еще 30 сентября от Потемкина ордер(приказ).: "Приложите, Ваше высокопревосходительство, все старания достать скорее Килию в руки. Не принимайте никаких отлагательств, а только сдача или сила", решил было, не ожидая подхода Гудовича с артиллерией, начать штурм. Меллер-Закамельский считал, что храбрые русские солдаты и без пушек - одной только штыковой атакой - возьмут крепость. Однако это решение было несколько поколеблено, когда он узнал, что турки, готовясь к упорной обороне, перевезли несколько тысяч янычар с другого берега, усилив гарнизон, и что военная флотилия противника намерена со стороны Дуная огнем поддержать крепость. Пожалуй, без пушек Гудовича не обойтись! И он решил срочно вызвать свой арьергард.
В этот же день вечером Кондрата позвали в шатер к командующему. Сам Меллер-Закамельский вручил ему запечатанный пакет для генерал-поручика и кавалера Гудовича и отдал устное приказание: незамедлительно привести войска под стены Килии.
- Скачи, куда велено. С богом! - сказал генерал-аншеф, и через минуту Хурделица выехал из лагеря в Татарбунары, к Гудовичу...
...Сейчас, мчась на лошади по освещенной луной болотистой степи, Кондрат думал, как быстрее выполнить приказ командующего. Надо торопиться, чтобы вовремя подтянуть пушки к турецкой крепости. Он доехал до маленькой рощицы, состоявшей из десятка кряжистых ив, бросавших на землю причудливые тени. "Последнее место на дороге, пригодное для засады", - мелькнула у него мысль, и в тот же миг жесткая веревка обожгла ему горло.
Вырванный из седла арканом, он упал на землю и ударился головой о придорожный камень.