Есть такая игра: кто-нибудь что-нибудь ищет, а другие суфлируют: "холодно", "тепло", "еще теплее", "горячо". Мы начали эту игру, едва переступив порог станции. Мы прошли все этапы до "очень горячо". Теперь я почуял паленое… Я никогда не слышал, чтобы искусственный мозг - даже самый совершенный, на молекулярной основе - мог подняться до высот понятия "личность" или "безличие". Лотта-кальмар поднялся. Отсюда сами собой напрашиваются выводы, предположения. Начнем с предположения, что та штуковина на эйратере - действительно контейнер. Для перевозки "обособленного мозга", а не детеныша спрута, как мне подумалось вначале. Но это был какой-то супермозг. Не по размерам, а по начинке, разумеется. Во время катастрофы его предоставили самому себе, и он благополучно затонул на двухкилометровой глубине. Но не разбился. И рассмеялся: "Так вот в чем прелесть полетов в небо…" Питательный физиологический раствор ему заменила морская вода, насыщенная кислородом и органическими веществами. Возможно, он и создавался с целью использования в какой-нибудь биомашине для исследований океанских глубин. Возможно, он был даже оснащен плавничками-ресницами. Но ползать на обломках эйратера скоро наскучило. К тому ж, привыкший к оживленным сутолокам в громадных лабораториях, он тяготился безлюдьем. Поразмыслив своими синтетическими извилинами, он решил раздобыть себе что-нибудь вроде ездового коня. Выбор пал на кальмара. Полонив детеныша гиганта-архитевтиса, супермозг "Лотта" каким-то образом связал себя и развивающийся мозг кальмарчика нейронными канальцами едва ли не на уровне синапсов. Своеобразный симбиоз живого с синтетическим. Кальмар "умнел" буквально не по дням, а по часам, таскал наездника по океанским безднам, и оба были довольны. "Наездник" перестроил нервный аппарат "коня" по своему подобию, однако в зеркально отраженном виде, отдал ему все знания, опыт, перелил, образно выражаясь, всю информацию из своих хранилищ в чужие, и, самое главное, передал ему свою индивидуальность. Это и была та самая ошибка… Кракен превратился в мыслящее, но глубоко несчастное существо…
- Грэг, - окликнул меня Болл. - Ты, кажется, решил переделать вопрос?
- Вопросов не будет. Наоборот, я собираюсь кое-что посоветовать кракену.
- Вот как! - изумился Болл. - Сыщики-гангстеры! Нам никогда не простят, если мы не выпотрошим до конца говорящего спрута.
- Он уже так выпотрошен, что мне его становится жалко. Я хочу его успокоить. Или убить… Смотря, как он отреагирует на мой совет.
- Грэг, я должен подробно записывать все, что сейчас происходит. Это очень любопытная вещь для науки.
Я прилепил последнюю букву и вытер пальцы.
- Пиши, Свен. Диктую. "Не обманывай себя: теперешнее состояние необратимо".
Динамики выдали несколько знаков и смолкли.
- Ну, что там, Свен?
Молчание.
Я обернулся. Болл снимал с настольной лампы затемнение. Наконец ответил:
- Ничего. "Я ушла" - и больше ничего.
- Как ушла?
- А вот так и ушла. Пора бы знать, что женщины не любят опрометчивых советов.
- "Бездна-Д-1010", вызываю на связь. Я - "Волна", я - "Волна", вызываю на связь. Прием…
Я подошел к микрофону. Взял. В руках - неприятная дрожь.
- Я - "Бездна", я - "Бездна"… "Бездна-Д-1010" слушает "Волну". Прием…
- Доброе утро, ребята! - бодро приветствовал нас голос Дуговского.
Я с тоской посмотрел на залепленный буквами акварин и дернул рубильник внешнего освещения. На фоне вспыхнувшего жемчужного зарева черные буквы казались траурной вороньей стаей.
- Доброе утро, шеф. Что нового? Прием.
- Четыре года назад "Ладога" совершала спецрейс из Санкт-Петербурга в Мельбурн, имея на борту контейнер для транспортировки биоаналоговой системы "Сенсолинг-4". Кроме сопровождавшей контейнер группы научных работников, на эйратере находился руководитель отдела высшего моделирования Александр Кером…
У меня зарябило в глазах, ноги подо мной ослабели, и я вынужден был сесть в кресло. Больше я не слушал Дуговского. Я вспомнил.
…На песчаной дорожке колыхалась теневая сеть тополиной листвы. Парк наполнен мириадами летающих пушинок. Без устали кружатся, кружатся, сбиваясь в рои и сугробы, срываются с места вдогонку за легким капризным хозяином-ветром, несутся куда-то, не зная куда и зачем.
Я снимаю пушинку у Лотты с волос и сдуваю в общий хоровод-
- О чем ты думаешь, Лотта?
Помедлив, отвечает:
- О тебе, о себе… О нас с тобой. И еще немножко об отце.
Вздохнула… Она всегда почему-то вздыхает, когда говорит об отце.
- Ты сегодня поссорилась с ним? Молчит. Значит, поссорилась.
- В институте?
Кивнула. Значит, расскажет.
- Понимаешь, Игорь, у него опять неудача. Как только биоаналог - так неудача…
- Если дело касается биоаналогов…
- Нет, нет, погоди! Я и без тебя знаю, что бионетика топчется в этих вопросах на месте. Но отец предполагает, что только он и Алан Чэйз из Мельбурна близки к решению этой проблемы. Сегодня он предложил мне стать прототипом своей пятой системы.
- Но ты, я вижу, не согласна, - рассеянно заметил я.
Меня удивительно мало волновали проблемы бионетики даже мирового значения. Особенно сегодня, когда пушинки тихо садились на волосы Лотты.
- Да, я отказалась. Они так страшно молчат…
- Кто?
- Биоаналоги. После наложения матрицы прототипа они почему-то замыкаются в себе и отказываются выполнять задания экспериментаторов. Может быть, оттого, что они начинают чувствовать себя живыми? Отец говорит, что это неправда, что искусственный мозг остается просто машиной, но я уже не верю ему… Мне кажется, что сенсолинги - так называет их отец - это совершенное подобие живого мозга. Три года назад с меня сняли матрицу для сенсолинга номер четыре… Сегодня я хотела взглянуть на него, однако отец решительно воспротивился. И я не знаю, чем объяснить…
Я посмеялся над страхами Лотты и закрыл ей рот поцелуем…
- Прием, прием!.. - выкрикнул Дуговский. - "Бездна", почему не отвечаете? "Бездна"… Прием!..
- Конец передачи! - крикнул я и ударил по клавишам.
Подбежал к акварину и с силой смахнул пропитанные глицерином буквы. Едва взглянул поверх пустынного дна, бросился к пульту.
Это было последнее, что я отчетливо помнил на станции…
Микрофон раскачивался перед лицом, как воротник огромной кобры. Быть может, это не он раскачивался - я сам. Раскачивался и кричал. Дрожал от крика, безумствуя горлом:
- Лотта-а-а, верни-и-сь!!! Лотта!!! Лотта-а…
И все нашаривал пальцами регулятор громкости.
- Лотта-а! Лотта-а-а!!! Верни-и-сь!!!
Кажется, плакал.
Болл поволок в каюту. На диване я, уткнувшись в подушку, утих. А где-то внутри - раскатами:
"Ло-о-о… Го-го-о!!! Верни-ии-сь… Го-го-го!!!"
Вскинулся пружиной, выскочил в салон. И - прямо в люк… Сорвал одежду, растерзал пакет… Давление вминает ребра.
Вода освещена прожекторами. Кружатся, точно хоровод огней. И Манты кружатся - пушинки тополиные… А я, как сорванный кленовый лист, падаю в темные бездны. И вокруг грохочет, не утихая:
"Лотт-а-а-а!!! Верни-и-и-сь!!! Ого-го-о-о!!!"
Будто бы голос Болла слышу. Не будто бы, а реально. Говорит кому-то:
- Ничего страшного, за него я спокоен. Заработался, двое суток не спал.
Ему резко ответили:
- Я врач, и в ваших советах, мистер Болл, совершенно не нуждаюсь. - И кому-то другому, тоном ниже, но повелительно: - Перенести больного в изолятор!
- А я сказал: оставьте здесь! И улетучивайтесь из моей каюты!
Молодчина, Свен! По-товарищески,
Я открыл глаза и, свесив ноги с койки, сел. Значит, он приволок меня в бункер, сделал усыпляющий укол и поднял в мезоскафе… Ну что ж, все как будто бы правильно. А вот и Дуговский… Я поднялся навстречу.
Дуговский обнял меня и, не обращая внимания на присутствующих, потащил из каюты. Где-то крикнули:
- "Роланд" подходит!
Все заторопились на корму.
Люди что-то кричали и махали огромному белому кораблю. А1 я стоял и, не отрывая глаз, смотрел себе под ноги. На аккуратно сложенные щупальца и неживые тусклые глаза…
Кто-то сказал:
- Сегодня утром загарпунили. Всплыл под самым бортом. Тонны полторы - не меньше…
Я опустился на колени и погладил холодную, скользкую руку гиганта, защищенного радиацией.
- Это он… - сказал подошедший Болл.
Нас обступили.
- Интересуетесь? - спросил высокий синеглазый человек. - Хороший экземпляр. Препарировать будем.
Болл крепко держал меня за запястье.
Я высвободил руку, поднялся. Сказал синеглазому:
- А мозг постарайтесь не повредить. Передайте его в Санкт-Петербургский институт бионетики, Керому. Это мозг его дочери… Очень любопытная вещь для науки.
Повернулся и пошел прочь.