– Ага, жив, жив, как видите! Да еще и вместе с кораблем! – Палыч дурашливо поднял руки и напряг бицепсы, как артист старого цирка: – Здоров, ничего себе, пока. Зато как искренне я молюсь!!! Как поморы местные говаривали: "Кто в море не ходил, тот истово Богу не маливался!". Так и я! Казаки на войне, я полагаю, тоже искренне и истово молились! И не только на войне!
– А молитвы знаете? – продолжал цепляться к мичману старпом.
– Не-а! – честно признался тот, даже "Отче наш" – и то, в общих чертах, со словарем! Совесть гложет! Где-то внутри… Но все как-то не доберусь до первоисточников… Но – ничего, думаю, ТАМ понимают!
– Борис-Саныч, хочу вам рассказать одну историю на этот случай. Как-то раз, во время моих военных приключений в дни кошмарно-романтической молодости, я достаточно крепко схлопотал по чердаку и заскучал в ближайших кустах. И мое сознание куда-то пропало… очухался я в каком-то коридоре…
– В том самом, со светом в конце тоннеля? – подыграл ему Тетушкин.
– Может быть и… так вот, там очередь, все – в чем мама родила, сидят на длинных баночках, скамейках полированных, прямо как в бане, вдоль стен, а вокруг снуют разные ребята и красивые девы. Все в строгих костюмах и платьях и с ма-а-ленькими такими белыми-белыми крыльями за спиной.
– Ух, ты!
– Ага! Ну, думаю, абзац моим мемуарам, не успел написать, уже отъездился. И вот очередь движется, в кабинетах разных люди исчезают. А выходят – кто счастливый и смеющийся, а кто в слезах и в истерике. Кто вверх воспаряет, а кого, в наручниках, тащат в подвал мордовороты в черном. Жуть! – зябко передернул плечами Егоркин.
Тетушкин подозревал какой-то подвох, но пока не понимал, куда тот клонит.
– Доходит до меня очередь – продолжает Палыч: – Захожу в кабинет, представляюсь по военному. А мне хозяева кабинета – один черный, другой белый, с крыльями, и говорят:
– А скажи нам, раб Божий, какие такие грехи ты совершил на Земле?
Да вот, говорю, водку пил, по чужим бабам шастал, девкам жениться обещал, да не исполнял никогда. Может, двадцать их было, может – пятьдесят. Да как-то времени не хватало… Но я, это, раскаиваюсь…
– И всё? – спрашивают.
– И всё! – отвечаю. Тогда один из них, которого я добрым-то считал, как вскочит с кресла, как покраснеет и заорет, как комендант на пленных алкашей: – Как тебе не стыдно, прохвост и бездельник ты этакий, ходок недоделанный, занятых высших существ от дел важных всякой ерундой отрывать? Поду-у-маешь – грехи! А дел-то добрых вообще ни на грош? А ну, катись отсюда! Брысь, на хрен!
Тут я и покатился. Очухался в госпитале в палате. Да в тот же день и на поправку пошел. Доктора все удивлялись – после такой раны и контузии – ни тебе комы, ни тебе осложнений. Зажило все, как на собаке! Вот так вот. Саныч, хотите – верьте, хотите – нет. Куда нам, сирым! А кому многое здесь дано, тому там ка-а-ак добавят, так и не унесут! Пусть хоть все всенощные подсвечником работает!
– А в правительство, или – в командование наше верите? В его ум и мудрость? – потешался ухмыляющийся баламут Тетушкин.
– Да-а-а! Верую, Борис-Саныч! Прямо как в Бога – прости меня, Господь милосердный! – Палыч задрал свои очи и упер благочестивый взгляд куда-то в подволок. "Вот гады! Все "шильдики" краской замазали и до сих пор не оттерли! И кабель-трассы уже сто лет не промывали, не пылесосили! Лень раньше них родилась!" – подумал он про недотеп-электриков, разглядев кабеля, все в пыли и густо обляпанные краской.
– В смысле? – удивился старпом.
– Никогда-никогда Его я сам лично не видел, но чувствую – должен быть! Так и с высоким командованием: – никогда не видел там ни ума, ни мудрости, но точно знаю должны же они быть! Иначе… амбец нам когда-то наступит, коли оно не так!
– Так вы не только богохульник, так вы еще и крамольник! – смеялся старпом.
– Я – не богохульник, я – стихийно верующий! – с достоинством поправил Палыч офицера.
– То есть – верующий в Него исключительно во время разгула стихии? – коварно уточнил Борис.
– Вы как демон искуситель! Ну, не только… – смутился (все-таки) мичман, – а вообще – главное, чтоб от души. Не может же быть Бог мелочным! У Него, чай, не парткомиссия! Я вам уже рассказал про себя. А это пример, кстати, классический! Слушайте!
Значит так! Как-то попадает в рай один благочестивый служитель культа, в рясе и в чем там еще положено быть. За всю жизнь, кроме кагора, ничего даже не пригубил, и на фюзеляже – ни одной отметины за покоренных и облагодетельствованных женщин. Представляете, вспомнить нечего! Все мимо прошло! Покаяться – и то не в чем!
Встретили его у ворот ребята с крылышками, ключи какие-то вручили, с инструкцией – что – можно, а чего – нельзя, ознакомили, подписи собрали… учет и порядок!
– Как во флотском санатории?
– Примерно, только хуже!
– А почему?
– В санатории оно как? После процедур – гуляй душа! Только не попадайся – откровенно. А там? Да за забором – ни одного пивного ларька, ни одного кабачка с вином, ни тебе скучающих красоток в соседнем номере… И не выйти – некуда и всё! Да и окружение – сплошные праведники – полная тоска… и одни запреты. Ей-богу, в конкурирующей фирме, в смысле – в аду, этих запретов поменьше будет! Я, конечно, там еще не был, но серьезно на это рассчитываю.
– Ох, не видать тебе, Палыч, Рая!
– Так это на том свете, а на этом мне бы Раю. Да, да! Вон ту самую пышную блондиночку Раечку, из магазина "Волна, помните, – а бедра, а грудь… да и личико ничего… и глаза, стеклянно-синие.
– Тьфу на вас, Александр Павлович!!! – откровенно веселился старпом: – Она же полновата! И блондинка – явно искусственная! И, опять же, фингал у вас еще не совсем поджил…
– Э-э-э! На вкус на цвет, однако… Заживет фингал, куда денется, на ринге, вон, тоже бывало, так то – бой, и удар пропустить – совестно! А здесь – из-за угла – не считается! Да, старею – вдруг расстроился он.
– Да, так, значит, продолжаю: – В этот самый момент слышит этот самый попик: "аврал" играют, уже "захождение" фанфары выдувают, местный персонал забегал нервно, венки, хлеб-соль тащат, почетный караул строится…
"Ага!" – смекает служитель культа, – "видно, сам Папа Римский скончался". Дай, думает, гляну хоть одним глазком!
Но смотрит – по дорожке из белых роз идет мужичок под хмельком, в мятой форме гражданского летчика. Возмущенный и обиженный, приходской батюшка обращается к местному начальству из ангелов:
"Послушай, твоя святость! Я всю жизнь посты соблюдал, молился, проповеди каждый день пастве посвящал – и меня так холодно приняли. И – какой-то летун! Да еще в хроническом подпитии… а вы…
– Когда ты, о, благочестивый, читал свои проповеди – сказал ангел нетерпеливо, – то народ дремал глубоко и откровенно. А когда он сажал свой самолет – так все сто человек искренне молились! И так – каждый день, а то и целых три раза в день! А сейчас – иди-ка ты, отдыхай, и не мешай нам работать!"
– Во – как! А вы, товарищ капитан 3 ранга, мне не верите! – укоризненно покачал мичман головой.
– Да уж, каждую работу можно выполнить с неожиданным эффектом! – посмеялся Тетушкин.
Глава 9. Вся жизнь – борьба. Не совсем запрещенные приемы
Настало время сходить в народ и лично побороться с этими самыми НУВ-ами. Устроили строевую прогулку перед вечерней поверкой – со строевыми песнями, прохождением торжественным маршем, приветствием в строю и так далее.
Поэтому, когда старпом все это объявил законченным, команда очень обрадовалась и воодушевилась.
Однако, Борис Александрович Тетушкин, вместе со Слониковым, провели после вечерней поверки еще и информирование – на сон грядущий. Рассказав о разных неприятностях, он не стал пугать грядущей в космических далях уголовной ответственностью. Нет, проникновенно вглядываясь в глаза самым записным "годкам", он просто пообещал, что в случае обнаружения любого "неуставного взаимоотношения", начнем служить строго по уставу – и целых десять дней! С сорокаминутной контролируемой физзарядкой, со строевыми занятиями во время обеденного перерыва и прочие радости…
Потом спросил: – А оно нам надо? Что кому не хватает, кроме оргпериода? Обсудите сегодня и желающие пусть подойдут! Что всех мучить-то? Я же не фашист какой! Договоримся! По индивидуально-персональной программе!
Ответом было молчание… остальное обсуждение пошло по кубрикам. Говорят, что взаимная терпимость матросов и старшин друг к другу заметно повысилась… Надо заметить, что перспектива служить даже всего 10 дней строго по комплексу Уставов всерьез пугала матросов во все времена! Офицеров, впрочем, – тоже!
Вернувшись с поверки и проинструктировав смену обеспечения, старпом взялся за ЖБП (журнал боевой подготовки). А когда еще за него браться? Да только после того, как любимый личный состав лег зубами к стенке и мирно заснул, видя сны, в которых он делает гадости своим командирам и ему, старпому – лично… Уж лучше бы сны про дом смотрели или про обнаженных девок!
Глубокой ночью Тетушкин наконец-то закончил борьбу с корабельным ЖБП. Внимательно просмотрел его еще раз, выборочно сличил его с планами в аккуратной коленкоровой папке. В целом, остался доволен своим титаническим трудом, и сладко потянулся в кресле. Да, вечер трудного дня!
Было далеко за полночь. Надо полагать, члены рабочей группы из вышележащего штаба, ожидаемые на днях, тоже спали и видели сны, как они проверяют корабли – вообще, и самого Тетушкина – в частности.
Закрыв документы в солидный сейф, давным-давно, еще при постройке, насмерть приваренный к борту, Борис Александрович оглядел свою каюту критическим взглядом. "Сойдет!" – решил он, имея ввиду общий порядок.