- Не заперта. Задачка для деток, - заметила с удовлетворением. - Рельсы вот сильно заржавели, по которым ходит. Там внутри замок врезан двуязычный, раздвоенный.
- Откуда ты знаешь?
- Папа Рауди такой прилепил на камору, где у него столярно-слесарный инструмент, - хмыкнула морянка. - Гнездо Т-образное или "ласточкин хвост", поверх него пластину вмуровывают, если не хотят исхитряться - с поворотом долбить. Летит с одного нехилого удара по дверному полотнищу. Это он сам мне растолковал после того, как вторглась и от него ****юлей огребла: в утешение. А то, чего доброго, и во второй раз бы в скважину чёрного пороха насыпала.
- А. Тут с куда большим умом сделано - если заперто, так в любом случае цепляется, а если нет - выходит метафора.
- Ты о чём, Барбариска?
- Некто хочет нам показать, что не стоит ломиться в дверь, пока не убедишься, каким ключом она открывается.
- Кавалеры?
- Не знаю. Что-то такое витает в воздухе… - проговорила Барба, заходя внутрь. И ахнула.
Все три двери выходили в анфиладу с широкими проёмами - каждый увенчан аркой. Дуги терялись в запылённом свету раннего вечера, что лился из узких окон, длина помещения тяготела к бесконечности. По стенам выстроились бронзовые и посеребрённые статуи. Мечи и сабли самого разного вида и формы щетинились в своих подставках, как иглы дикобраза, луки и самострелы, щиты - высокие, прямые, в рост человека и круглые, с елманью или железной рукавицей, что торчала посередине, - были укреплены посередине стен, как инкрустация или орнамент.
- Арсенал, - Олавирхо обхватила сестру за плечи, стала рядом, любуясь. - Какая красота! Какое богатство! Да за то, что здесь собрано, десяток крепостей можно было починить.
- Зачем они тогда, крепости и замки? - резонно ответила Барба. - Если пустые. Без того, чем можно гордиться и что надо оберегать.
- Разве эти слова относятся не к таким, как мы? - рассмеялась Олли.
Барба тоже улыбнулась:
- Не торопись в живые сокровища: их положено держать за крепкой дверью и высокими стенами.
А сестра уже нацелилась на ближайший доспех со шлемом в виде головы морского чудища:
- Серебряная инкрустация, золотая чеканка, а уж работа - сам рутенец Негроли бы позавидовал.
- А кто он такой?
- Великий талианский оружейник эпохи Ренессанса. Приспособился выгибать по форме драгоценную сталь, а не железо, как прежде. Полный доспех стоил годового дохода с целой провинции. Интересно, а удар хорошо держал? Говорят, вместе с рутенскими игрушками вертцы подхватили было и горячее оружие - такие смешные свинцовые шарики, которыми бросается порох. Мягкие и отравные. Вот я про них.
- Слушай, Олли, если тебе хочется, давай здесь мушкеты поищем. И аркебузы.
- И дуэльные пистолеты, чтобы как у древних рутенцев, - буркнула Олли. - Дурни: так ведь убиваться совсем неинтересно. Пиф-паф, ой-ой-ой, умирает Пушкин мой.
- Ф-ф, ну разве так можно о покойнике.
- Он сам мне это продекламировал. Сошёл со страницы сказок и доложился. Им там, в Чудесных Полях, не до земного пиетета.
На этих словах Олавирхо потянула кверху шлем, похожий на отверстую зубастую пасть, и подняла было, готовясь опустить на курчавую голову…
- Погодите, - раздался глуховатый, уютный бас.
Девушка так и застыла, держа шлем наподобие короны, находящейся в процессе миропомазания.
Из горловины излился некий мерцающий дымок, словно тот, кто спрятался внутри, закурил кальян или дорогую трубку. Почему дорогую, отчего у девушек сразу возникло ощущение уникальности происходящего, - они так до конца и не поняли.
Дымок, не достигнув потолочных нервюр, расширился, уплотнился и обрёл очертания коренастого мужчины, стоящего отдельно от лат.
- Только визжать не извольте, сэнии, - проговорил он. - Слух у меня весьма нежный.
- И не подумаем, - откликнулась Олавирхо. - Говорят, от громкого звука привидение рассеивается или улетает в неизвестном направлении.
- Я не привидение, - обиженно откликнулся мужчина. - Я родовой фантом.
- Как королевский прадедушка Хельмут Вестфольдец? - крайне вежливо спросила Барбара. - Тот, что был палачом, а потом казнился с помощью своего двуручного меча и нынче живёт по адресу "Елисейские Поля, дворец номер шестьдесят шесть"?
- Барба, погоди, не обрушивай всю свою учёность. Вот как раз его и напугаешь, - проговорила Олли. - Дорогой мэс, мы имеем в виду - в каком смысле вы принадлежите роду? Охраняете мальчиков? Ну, этих: Армина и Сенту?
Старик - теперь это было видно как днём - со смущением закашлялся и промолчал.
- Извини, мы не представились, - сказала Барба. - И обратились как к равному. Суть Барбара бинт Галина, младшая дочь, и Олавирхо бинт Галина, старшая. Обручённые невесты владельцев крепости.
- Торквес ван Фрайби, дворецкий замка Шарменуаз, по совместительству кастеллан замка Октомбер, - фантом поклонился, беззвучно шаркнул ножкой и сотворил галантное выражение лица.
- Так это ты должен был обустраивать наших нареченных в Октомбере? - спросила Олли. - И руководить выгрузкой приданого?
- Что вы! Отнюдь нет, - ответил он с возмущением. - Преемники давно избавили меня от тяжкой и бездуховной работы. Кстати, я давно слышу, как на тропе и в недрах замка ворочают некие глыбы, полагаясь не на крепость рук, но более того на крепость выражений.
- Ну а тогда каковы твои функции… прости, обязанности? - сказала Барба. - Если, конечно, ты не против нам поведать.
- Это мой долг, - сокрушённо вздохнул старик. - В некоей мере - искупление грехов. Всякий раз, едва спросят, излагать историю, древнюю, как мох на крутых стенах нашей твердыни.
- А мы спросили? - сказала Олли.
- Увы или к счастью, нет.
- Какой-то ты амбивалентный, дядюшка Торки. Ты не против, что мы тебя подсократили?
- Ничего, при жизни со мной бывало и не такое, - с лёгким унынием ответил старец.
- Тогда в знак нашего или твоего покаяния - мы готовы послушать твою повесть, - торжественно произнесла Барбара.
- Всегда готов есмь, - со вздохом ответил старец. - Так слушайте же!
Видно было, что эпос уже почти завладел его голосом и манерой исполнения текстов.
- "Испокон веку попеременно дружили и враждовали роды Октомбер и Шарменуаз, оттого и воздвигли башни совсем рядом друг от друга, но на противоположных берегах буйной реки. Друг легко переходит воду в мелком месте и стучится открытой ладонью в кованую дверь. В огне войны брода не ищут - враг лишь кусает кулак, затянутый в латную перчатку, при виде отвесной стены, в одно и то же время близкой и недоступной.
Прайм да Октомбер и Згонд да Шарменуаз, не наследники, но вторые сыновья, коим сами боги велели отдать себя мирному служению, родились от жён-чужеземок, взятых то ли в залог мира, то ли в качестве военного трофея. Кровь обоих родов кипела в младенцах, то извиваясь клубком разъярённых змей, то расстилаясь речною гладью. Источником раздора могли послужить сами имена - одна и та же повитуха поневоле принимала роды, упокоив подруг по несчастью в одной из малых спален замка Октомбер, и будущий Прайм родился на мгновенье раньше будущего Згонда, тут же заорав во всю глотку. Згонд подождал, пока его отделят от пуповины, и - случайно или нет, тут мнения расходятся - с кряхтеньем вцепился соседу в куцые волосишки прямо на пеленальном столе.
- Ишь, первый во всём ладит вперёд поспешать, - сказала женщина про младенца. - А второй тихоня получился, хоть и настырный.
Все вокруг подумали, что повитуха, как у них, колдуний, бывало в заводе, угадала верные имена, очень кстати совпавшие с прозваниями оттичей и дедичей.
Может быть, обоих ребятишек впоследствии нарекли куда более пышно, но звали обычно по первому сказанному слову, и его же сохранило время.
Нравы в те времена были простые, и обычай отдавать сыновей сюзерена в дом вассала, чтобы знать им жизнь тех, кто ниже ступенью, был в большом почёте. Прайм со Згондом едва от соска кормилицы обретались вне замковых стен, и первый урок их нарисован был не пером на бумаге и стилом на восковой дощечке, а пастушьим посохом по ковылю и копытами скакуна по степному бездорожью. Не раз им случалось нападать друг на друга или, стоя во главе, натравливать одну ватагу сверстников на другую, а потом залечивать синяки, зализывать кровоподтёки, вправлять вывихнутые пальцы, носы и прочие члены тела. Что изрядно печалило родню, ибо юнцы были хороши собой и казались отлиты в одной форме, как близнецы. Чёрные гладкие косы до пояса, серые глаза, изменчивостью своей сходные с грозовой тучей, светлая, как бы мерцающая в темноте кожа - полное подобие своих матерей-чужеземок, что и вовсе казались белокурым северянам на одно лицо.
Всё сказанное происходило в мирное время, когда отцы-владыки ещё кое-как терпели угон скота и умыкания невест противобережной стороной. Когда же терпение заканчивалось и с обеих сторон через воду начинали переправляться оружные отряды - броды заваливали ржавым боевым железом, а наших отроков разводили по их покоям, откуда они хмуро любовались друг другом через гневно бурлящее ущелье. Как-то само собой вышло, что оба выбрали для себя комнаты, находящиеся прямо напротив, окно к окну.
Подросши, Прайм и Згонд сумели несколько усмирить свой нрав, а их отцы - амбиции. Обоим старшим пришло в голову, что настало время готовить вторых сыновей к будущей деятельности: клириков и грамотеев, сведущих в политике. Тогда нередки были случаи, что пока старший вникал в дела управления отцовым поместьем и учился его защищать, младшему удавалось дослужиться до орденского генерала или даже нунция.