Они пошли по коридору, направляясь к лестнице. Привалов мучительно размышлял, потянет ли он бухгалтерию. В принципе, рыбзаводовская калькуляция дала ему в этом плане достаточно много. По крайней мере, для того, чтобы не быть грубо обманутым. "Надо взять девочку толковую" - решил он.
- Первая Профессиональная Студия, - предложил Привалов, спускаясь вниз. - Вот так и назовёмся.
- А это не слишком в лоб? - потеребил нос блондин. - Хотя... Но тогда уж фотостудия. Просто студия - это мало ли чего...
- Нормально будет... - Александр с недоумением оглянулся. Каким-то образом он попал не на этаж ниже, а на этаж выше.
Похоже, кто-то колданул с пространством, решил он. Думать об этом не хотелось: мысленно он уже был в Ленинграде.
- Тут пройдём, - сказал он и пошёл по коридору.
- Как-то пусто, - заметил Дрозд. - Народу нет никого.
Тревожное чувство потянуло Привалова за краешек души. Привалов его отогнал. "Скорей бы со всем этим развязаться" - подумал он, - "и в Ленинград".
Краем глаза он поймал знакомую дверь: это была корнеевская лаборатория.
Ему на какую-то секунду стало жаль Витьку. Ну да, думало что-то в Александре, Витька злобный, опустившийся, матерится постоянно... ну так ведь ему тоже плохо... но ведь мы с ним пили вместе... и вообще он ведь парень, в сущности, добрый...
Дверь открылась. На пороге стоял Витька Корнеев. Какой-то очень незнакомый Витька Корнеев.
Александр сначала было подумал, что Витька успел надраться до состояния зомби. Потом понял, что прошло слишком мало времени. Похоже, решил он, тут не обошлось без очень сильного колдовства. Потому что у Корнеева были стеклянные глаза и остановившийся взгляд, полный ненависти. Мрачной, страшной, лютой ненависти.
"Беги, идиот" - застучало в голове. Вместо этого Привалов остановился. Во-первых, потому, что бежать было невежливо и смешно. Во-вторых, у него отнялись ноги.
- А вот ты и пришёл, Саша, - Корнеев ухмыльнулся так, что у Александра потёк холодный пот по спине. - Очень я рад тебя видеть. По гроб жизни.
Ничего не понимающий Дрозд беспомощно оглянулся. Привалов сделал ему знак рукой - иди, мол, иди, потом догоню.
Корнеев заметил.
- Эх, - сказал он с какой-то задушевной тоской, - я бы вас обоих прихватил. Да вот беда, меня на одного только хватит. Мчись мухой, пиздорванец, - посоветовал он Дрозду.
- В-виктор, - набрался смелости Дрозд. - Что с вами? Вы больны?
- А вот и неееет, - мерзкая ухмылка перекосила витькино лицо. - Это я раньше нездоровый был...
Привалову пришла в голову мысль, что Витька свихнулся из-за какого-то неудачного научного опыта. Мысль прожила ровно секунду: что-что, а техника безопасности у Корнеева всегда была на первом месте.
Он собрался с духом и сказал:
- Корнеев. Что тебе надо?
Глаза Витька вспыхнули.
- Смерти, - сказал Корнеев ласково. - Смерти твоей хочу. Как ты моей хотел. Только я сильнее. Пиздец тебе. Мы тебя тут породили, мы тебя здесь и убьём.
В этот момент до Привалова, наконец, дошло, почему Кристобаль Хозевич его так легко отпустил. Хунта уже вычеркнул его из числа живых - и просто подыскивал того, кто сделает это на самом деле. А может, просто проверял готовность давно назначенного и заранее приставленного к нему, Александру Привалову, исполнителя.
"Не могут же они так" - пискнул голосок в голове Привалова - и потух, как сырая спичка.
Дрозд издал какой-то интеллигентный, беспомощный звук. Ему очень хотелось смыться, но приличия не позволяли.
- Иди, - сказал ему Привалов. - Беги! - заорал он, видя, что Дрозд мнётся.
Блондин в свитере отпрянул, споткнулся, испугался наконец, побежал. Удары ног отдавались в пустом коридоре - бум, бум.
- Благородненький какой, - ещё гаже ухмыльнулся Корнеев, перебирая пальцами в воздухе. - Чё, сучёныш мелкий, говно ебучее? Помнишь, что с утреца было? Закончим дельце?
- Витька, - попробовал Привалов. - Ты хоть понимаешь, что тебя замагичили?
- А вот и нет, - ухмылка Корнеева растянулась на всё лицо, превратившись в оскал. - Меня размагичили. Намордник блядь сняли. До чего пиздато... Я тебя, поёбыша, всегда любил особенно, говнюшок ты наш курощавый... Ссыкотно, падаль? Из родных говён на волю захотел? В беленькие-чистенькие? Мы блядь вас, чистеньких, душили-душили... - он подходил всё ближе к оцепеневшему Александру. - В патоку шлёпнуть, в патоку, всё семя ваше резать, резать... Я сам подохну, а тебя блядь не отпущу, выдрист, сучила... сволочь, вас всех нужно без конца убивать, без конца, резать, расправляться, расстреливать... Да погибнет моя душа с тобой, - начал он читать "самсоново слово", простирая руки. - Да погибнешь ты худой смертью...
Тьма начала сгущаться в коридоре, застя всё - воздух, шаги, голоса.
- Витька, ну зачем? - Александр решил попробовать ещё раз. - Ты же сам умрёшь.
- Да бля мне похуй, это разве жизнь... Да возьмут тебя силы злые, - в голосе Корнеева прорезалось настоящее ликование.
Тьма заклубилась вокруг Привалова. Он почувствовал, как оттуда, из тьмы, на него смотрят чьи-то безжалостные, голодные глаза.
"Господи, как же глупо" - успел подумать он, когда вспыхнула жёлтая молния и тьма разлетелась на клочки.
- Вот примерно этого я и ожидал, - сказал профессор Преображенский, стоящий у стены в свободной позе.
- Странно было бы сомневаться, - подтвердил Люцифер, удобно устроившийся на плече профессора.
Привалов понял, что он жив, и перевёл взгляд на Корнеева. Тот сидел на корточках и мелко-мелко трясся, скалясь. Сощуренные глаза его излучали чёрную злобу.
- Что они с ним сделали? - почему-то шёпотом спросил Александр.
- С цепи спустили, - сказал профессор.
Он сделал пасс и Корнеев застыл. Глаза его обессмыслились.
- Вот за это, - заметил Преображенский, - я их ненавижу больше, чем за расстрелы.
- Спорно, - не согласился Люцифер.
- Что с ним? - Александр никак не мог отвести глаз от Корнеева. Казалось, что даже лицо Витьки изменилось - почернело и как-то вдавилось в себя, сделавшись карикатурно-азиатским, обезьяньим.
- Вы видите перед собой, - сказал профессор тоном экскурсовода в зоопарке, - настоящего потомственного красного. Он же большевик низовой в настоящем своём виде.
- Тот самый тип, - подтвердил Люцифер. Пёрышки его, однако, встопорщились.
- Большевик? - не понял Привалов. - Да Витька эту советскую власть матами крыл регулярно.
- Таким это можно, - махнул рукой профессор. - Даже нужно. Злее чтоб были. Да и за дело. Советская власть их сдерживала. Собственно, вся советская культура на это работала - держать их в состоянии человеческом. Ну, относительно человеческом. Чтоб на улицах людей не ели. Они ещё себя покажут, как отсекатель переключат. Кровью умоетесь, пока на них снова хомут не наденут.
- Нет, ну подождите, - Александру всё это не нравилось, хотелось возразить. - Витьке же учёный. Гуманист, - на этом слове Привалов всё-таки поперхнулся: гуманизма за Витькой он и раньше не замечал.
- Гуманист... - профессор вздохнул. - Я уже говорил, что научной работе мешать нельзя, и я себе подобного не позволял. Но вообще-то... Вы, Александр, никогда не думали, что такое витькины занятия с точки зрения гуманизма?
- А что? Ну, живая вода, ну, рыба дохлая... Ну, допустим, жизнь у неё не настоящая... Но гуманизм-то при чём?
- А вы представьте себе вместо рыбы человека. Выпотрошенного. А ещё лучше - полусгнившего. Из могилки. Витькина вода бы на него подействовала?
- Н-наверное, - Привалова передёрнуло: до него начало доходить.
- Вы ведь по-английски читаете? - спросил сыч. - Как называется живой мертвец?
Александр не ответил.
- Зомби, - наставительно сказал профессор. - Во все времена создание зомби считалось одним из самых мерзких видов магии. Вот этим-то Корнеев и занимался. Точнее, разрабатывал технологию промышленного производства таковых.
Витька пошевелился. Преображенский просмотрел на него строго и тот снова застыл.
Привалов посмотрел на своего спасителя вопросительно. Реакции не дождался и тогда всё-таки сказал:
- Ну хорошо. А меня он за что? Раньше всё вроде нормально было?
- А вы его за что? - напомнил профессор. - Вы сегодня с утра пытались проделать с ним ровно то же самое.
- Достал, - признался Александр. - До края достал, сил никаких не было. Оскорблял, унижал. Я сорвался.
- Вот-вот. А с его точки зрения, это вы его все эти годы оскорбляли. Самим своим видом. Для него вы - белый. В смысле, чистый. Запуганный, заплёванный, глупый - а всё-таки из той породы. Не из чертей. А им надобно, чтобы все были черти. Ну, кроме их хозяев, хозяев они боятся и слушаются. Но хозяева нерусские, нерусские это люди, это совсем другое дело. Большевики на русскую кровь натравлены. Чтоб у русских не было ни богатых, ни умных, ни хороших. Все должны быть такими же чертями, как они сами. А если кто из своих, из ваньков сратых - и вдруг не чёрт? Им такое терпеть никак не возможно. Не для того их предки высшие классы под самый корень извели...
Привалов слушал эту тираду со странным чувством. С одной стороны, он каким-то местом чувствовал, что какой-то смысл в этом есть. С другой - смысл этот был ему неинтересен, а пожалуй что и неприятен. И с каждым повторением слова "русские" это чувство нарастало. "Не нужно мне этого всего" - в конце концов решил Привалов, и тут же в голове голосом Модеста Матвеевича прозвучало: "...во избежание".
- Филипп Филиппович, - сказал Люцифер, - не нужно ему всего этого. Я же говорил: у них там в голове на этом месте ужас что. А он обыватель всё-таки. Ему здесь жить.