- Могли бы и сами догадаться, - проворочал профессор. - Обыкновенно попал, с Лубянки. Тридцать седьмой, "дело волшебников". Я оттуда еле выбрался. Пришлось подписать кучу всяких мерзких бумажек.
- Кровью, - напомнил сыч.
- Да, кровью! А какова была альтернатива? Чтобы меня в конце концов транклювировали, как Ивана Арнольдовича? - тут же вскипел профессор, приподымаясь в волнении. - Да хоть бы и не транклювировали. Но камера! Эта лубянская камера! Грязь, хамство, отсутствие элементарных удобств! Расстрелы по утрам! Бесконечные расстрелы по утрам!
- Всего-то раза три и расстреляли, - проворчал сыч. - И ни разу не набивали чучело.
- Во-первых, не три, а пять раз в течении недели, - завёлся профессор. - А за чучело этот местечковый комиссаришко ещё ответит. Я ему этого не забуду.
- Я тоже, - не по-птичьи вздохнул Люцифер.
Привалов отчего-то решил, что речь идёт о Кристобале Хозевиче.
- И ведь я здесь ещё неплохо держался, - продолжал профессор гневно. - Ну, Выбегалло, борода эта мерзкая... Но я хотя бы сохранил квалификацию! А посмотрите на Мориса! Во что его превратили эти подонки! А Хома Брут? Какой ассистент был! И так бездарно спиться...
- Киврин, - напомнил Люцифер.
- Киврин другое дело, - тон профессора, однако же, стал менее резким. - Он подвижник, его только наука волнует. Большой ребёнок. К таким даже порча ихняя не липнет. А я, увы, человек грешный. Мечтал о славе, о признании европейском... Комфорт, опять же, люблю. Не могу жить в свинстве. Вот через эти-то слабости... ну да ладно. Ещё вопросы есть?
- Есть, - сказал Привалов. - Что со мной такое сегодня?
- Гм... - профессор задумчиво потеребил бороду. Саша поймал себя на мысли, что знакомый ему Выбегалло делал то же самое, но выглядело это не как изящный интеллигентский жест, а как непристойное ковыряние в грязных патлах.
Сыч посмотрел на него укоризненно, но ничего не сказал.
- Что с вами такое... - протянул Преображенский. - А, понял. День какой-то необычный, мысли всякие в голову лезут, события странные случаются? Так?
Привалов кивнул.
- Это они вчера отсекатель отключили, - объяснил профессор. - Который блокировал определённую часть вашего разума. Ну вот она и заработала. Через недельку-другую вы бы совсем оклемались. Но недельки-другой вам никто не даст.
- А кресло под Витькой вы сегодня убрали? Ну, утром? - почему-то именно этот дурацкий вопрос вылез поперёк прочих.
- Ну, я, - признался профессор не без некоторого самодовольства. - Говорю же: Витька - дрянь ещё та. Я мимо его кутка без шуток не хожу.
Саша не очень понял, что такое "куток", но общий смысл уловил.
- Так это из-за вас у Витьки рыбы дохли? - уточнил он.
- Научной работе мешать нельзя, - строго сказал профессор, - даже если её ведёт отъявленный негодяй. Наука есть наука. Я бы себе такого никогда не позволил.
- Шнурки на ботинках кто ему в червяков превращал? - как бы между прочим поинтересовался Люцифер. - А спирт с ослиной мочой мешал?
- Допустим! Но в опыты не вмешивался. А рыб ему Почкин травил.
- Почкин? Почему? - удивился Привалов.
- Да чтобы Витька, не дай Боже, не защитился. Ну и вообще обязан был гадить. Почкин-то ванёк, как и Витька твой. А ванёк, если уж подняли его до жизни настоящей, должен оправдывать доверие. То есть гадить другим ванькам и строить им пакости.
Про "ванька" Саша тоже не очень понял, но каким-то образом почувствовал, что слово это, во-первых, плохое, и, во-вторых, может иметь какое-то отношение и к нему лично.
- У меня бабушка украинка, - вылетела из него. Почему - он сам не понимал, но вылетело почему-то именно это.
Профессор посмотрел на него с неудовольствием.
- Выдрессировали-то вас, - сказал он презрительно. - Украинка, тоже ещё придумали. Да и не работает оно. Для них вы всё равно ванёк. Ещё вопросы? Только не по этой теме, пожалуйста, - быстро добавил он. - Тут вы не готовы.
- Что такое отсекатель? - подумав, спросил Саша.
- М-м-м... - профессор Преображенский снова взялся за бороду. - Тут придётся лекцию читать... В общем и целом так. Отсекатель - это такой магический прибор массового поражения. Работает с мыслями. Усиливает одни за счёт отсечения других. Ну вот например. До сегодняшнего дня отсекатель блокировал мысли эгоистические.
- Так называемые эгоистические, - уточнил Люцифер.
- Ну да, так называемые... - профессор снова потеребил бороду. - О деньгах, например. Вообще о вознаграждении за труды. О том, как в жизни устроиться. Вот это вот всё.
- Ну да, я по жизни лох... - вздохнул Привалов.
- Никогда! - вскричал профессор. - Никогда не смейте произносить это слово! Вы хоть понимаете?
- Ничего я не понимаю, - напомнил Саша.
- Ну да, вам-то откуда знать... Лох - это рыба. А рыба - символ христианства.
- Э-э, я ни во что такое не верю! - возмутился Привалов.
- Вот поэтому и не говорите!.. В общем, до вчерашнего дня отсекалось всё вышеперечисленное. А теперь они его переключат наоборот. То есть все будут думать только о деньгах и как устроиться. А про остальное забудут. Ну а поскольку без этого остального ничего не бывает, все будут жить в дерьме и себя за это презирать. Да вы, небось, сами почувствовали?
Саша вспомнил и содрогнулся.
- Ещё что-то? - нетерпеливо спросил Преображенский.
- То, что я у Бальзамо видел - это и есть отсекатель? Ну вот эта штука с ведром? Там ещё что-то тёмное лежало...
- Хлеб там лежал, - помрачнел профессор. - В основном ленинградский, блокадный. Его у детишек выманивали. Говорили, что хлебушек товарищу Сталину нужен, товарищ Сталин голодает... Некоторые отдавали.
- Зачем это? - не понял Саша.
- Естественная магия добровольной жертвы, - несколько невнятно сказал Преображенский. - Ну а теперь они туда денежки засыплют. Отнятые силой. Тоже естественная магия, только другого рода.
- А почему на них самих это не действует? Ну, на Хунту, Эдика и прочих? - залюбопытствовал Привалов.
- По разным причинам. Например, на Эдика и Хунту отсекатель влияния не оказывает. Потому что у них есть национальность, а она такие вещи блокирует.
- Ну у меня тоже есть... это... в паспорте написано... - не понял Привалов.
- То, что у вас в паспорте написано - не национальность, а состав преступления, - строго сказал профессор. - Поэтому вы это слово даже выговорить спокойно не можете. Как и все ваньки, в СССР рождённые.
- Нет, ну почему... какой состав... какого преступления? Ну, я это... как все... русский я по паспорту, и что тут такого? - Саша развёл руками.
- Вот-вот. Вы, когда говорите это слово про себя, чувствуете себя виноватым, так ведь? - прищурился Преображенский.
- Да нет же! - возмутился Привалов не вполне искренне, потому что какую-то неловкость и в самом деле ощутил. - Так Витька тоже ведь русский? Или Почкин? Да и вообще, - его вдруг охватило раздражение, - что это вообще за разговоры такие: русский, нерусский... - в этот момент он почувствовал, что профессор ему стал остро несимпатичен и даже подозрителен.
- Филипп Филиппович, - укоризненно сказал сыч. - С ними же так нельзя. У них там в голове на этом месте ужас что.
- И то верно. Откатим назад, - профессор покрутил пальцами, колдуя.
Лампочка мигнула. Минутная стрелка на настенных часах отскочила обратно на одно деление.
- А почему на них самих это не действует? Ну, на Хунту, Эдика и прочих? - залюбопытствовал Привалов.
- У них есть защита, - Преображенский развёл руками. - Обсуждать не будем: долго и ни к чему.
- Ну хорошо, защита. А зачем они это вообще делают? И вообще - кто они? - до Саши, наконец, дошло, что он не понимает даже этого.
- Как кто? - ненатурально удивился профессор. - Вы же их всех знаете. Корнеев, Почкин, Хунта, Камноедов... Янусы, наконец. Они и делают.
- Нет же! Их же что-то всех объединяет? - не отставал Саша.
- Это верно, - Преображенский грустно улыбнулся. - Объединяет. Например, вы. Да-да, именно вы. Вы на них работаете. А они получают за это разные блага. И хотят, чтобы так продолжалось и дальше.
- Но я не про то... - начал было Привалов.
- На вашем уровне этого достаточно, - строго заметил профессор. - Я мог бы объяснить подробнее, но у вас, простите, на этом месте очень серьёзный блок. Так что это вам не нужно. Ещё что-нибудь есть? Спрашивайте поскорее, мне уже тяжеловато время держать.
- Что такое рубидий? - вспомнил Привалов. - И кратер Ричи?