- Не замерзнете. У нас легко простудиться. Осень. Обманчивая осень.
- А где вы сами, Сандра?
- С изобретением телефоном этот вопрос становится все больше неуместным. И бестактным. Зато я поняла, как надо было назвать ваш отель.
- И как же? Если у него вообще может быть название. Здесь только ночь и тишина. Мы отгорожены от столицы стеной и ночным портье. Кстати, ваша помада все еще валяется на столике...
Легкий вздох имитации облегчения. Возвращенной потери искусственного лица. Я усаживаюсь на светлый стул. Пожалуй здесь даже лучше, чем в номере. Повод для бодрствования в то время, когда спать уже нельзя. Главное - не обращать внимания на запредельность над головой, прибежище светлячков, бесстыдно обнаженное упавшим солнцем. Где есть такое место покоя с незаходящим светилом?
- Wahnstimmung.
- Что?
- Wahnstimmung. Волнующий опыт психических модификаций. Все люди, если повет наблюдать их в подходящий момент, описывают это как изменение чувствительности, как модификацию опыта собственного тела, собственного мышления, как нарушение отношений, связывающих их с другими, порядка и вольности в обращении с миром природы или, говоря проще, искажение окружающей их обстановки.
- О чем вы, Сандра? О чем?
- Мне хочется вас предупредить. Предупредить хотя бы вот так, в холодной тьме телефонной болтовни. Это первоначальное "пережитое" - необычное и причудливое - и есть сам опыт процесса несоответствия. Это и есть то фантастическое сияние, которое странным облаком окутывает все внутренние и внешние события.
- А, так вы читаете, - догадываюсь я.
- Ставлю диагноз, - легкий смешок не разрушает серьезность, только оттеняет всю ту же ночь. Так и представляется выпирающая из темноты белая кровать, шелковистое белье. Спит ли она обнаженной? Или это тот самый багаж фантастических стереотипов со сто второго канала стеклянной сиськи, притаившейся в шкафу? - Порой интермиттирующая, порой прогрессирующая, зачастую также способная регрессировать, эта волна, идущая из глубин, которую называют "кинестезическим нарушением", "психическим автоматизмом", "регрессией", "аффективными нарушениями", "нарушениями настроения", являются либо основанием для беспокойства и замешательства, либо теми молниеносными интуициями, которым соответствует достаточно точная, чтобы быть описанной, семиология. Вы слушаете?
- Я в грезах, я в грезах.
Затем приходит свет. Тот самый, всепроницающий и окутывающий, где одиночество шершавым языком вылизывает реальность, сладким мороженым стекающей в подставленные руки. Откуда им все известно? Почему им не трудно пройти по миллионам нитям, пронизывающим мозг когерентностью социальных правил, электромагнитной шпаной вечных новостей, взрывами сдергивающих луну с внутренних небес Китая и погружающих три одиноких тела в светлое безбрежье идиотической насмешки! Полный хаос знакового наполнения видовых обзоров, рухнувшая плотина традиционной слепоты только затем, чтобы длинный и пупырчатый язык принялся уже за меня, растворяя физику тела, трансформируя и трансмутируя великим магистерием свинец воображения. Мне приходится двоиться в ртутном лабиринте, который ввинчивается в голову маленькими многоразмерными карликами Эшера, прикидываясь скрученной размерностью ломких костей.
Никто не знает возможной тайны преображения реальности, даже я сомневаюсь в сонливом одиночестве вечного пепла чужих мозгов. Чьи ваши имена, странники и путешественники запредельного мира Откровения?! Сколько готово отдать репутацию, дабы взглянуть - что представляет собой скольжение без кораблей и оазисов, ибо все здесь равны. Страх спускается на глаза надоедливой вороной, вычерпывает жестким клювом, ужас распада и исчезновения, не такого мягкого и отпускающего, за которыми деревянное вместилище баюкает жидкий прах, а лишь страшный дракон небес, выискивающий не жертву, но спасенного. Тебя разрывают как бумагу. Ты и есть ветхая бумага с уже истершимися письменами, негодная и лживая, потому что не может правда иметь обличье. Травоядное жало прорастает джунглями блистающих лезвий, испускающих вой и кислоту, липкая клетка распадается по внешнему измерению и не нужно замка, дабы отгородить новый палимпсест от проявки стеклянных банальностей.
Быть в пепле не страшно, если не цепляться за то, без чего ты не сможешь жить, тайна тайн клетки в том, что ее и нет, абсолютно, это толкует каждый странник, обреченный считать знаки на коже. Тут многое открывается, под сенью высохшего древа, каждая ветвь которого - путь, уходящий в пустоту. Как обрывистые флаги наколоты на отравленные шипы спасительных игл шпионы, предатели, имаго несотворенного, тщетно вникающих в надписи честной борьбы: "...моя рука раздваивается", "нога проходит над головой", "мой череп светится как лампа", "мое тело полупрозрачно и обескровлено, вода и вещество вытекают из него", "слова в мозгу оставляют волны, которые нас перехлестывают", "мои мысли перебраны и нанизаны как жемчужинки". Вот вам проводники в тщетно скрываемый портал нескончаемой работы. Сюда не добраться на дозах мескалина, который слишком уж человеческий, чрезмерно рационален и презирает импровизацию. Подгонять наслаждением - ввергаться в ад, а там много декораций на все вкусы.
Обманщики, вот страшное имя современности. Она смотрит под ноги и не видит творящееся в небесах. Потусторонних небесах прихода светлячков, ибо у них есть свой ответ. Я знаю природу страха, страх - холод чужого ответа на незаданный вопрос. Нас здесь много, слишком много, мы одиноки и цепляемся за локти, за вывороченные кости и опустошенные черепа, бельма глаз и исколотые локти, как будто что-то может задержать от побега. Но мы не знаем, что и страх кончается, выключается севшей батарейкой и я бреду сквозь толпу дурно пахнущих животных новой эры, сквозь обреченных жить из-за своей отваги, прочь от лоскутков влюбленного анчара, через барханы перемолотых костей и чистейшего песка сгоревших душ. Вот уж что им точно не нужно, так это наших историй, тел, заросших броневых плит силурийских чудовищ. Что испытывает металл при переплавки? Что отдает душа, выпариваемая из тела? Заживо, без анестезии, в пустоту.
На столе поселяется лягушонок - физический и физиологический, с лапами, длинным ртом и зеленоватой кожей. Так он должен выглядеть, крохотное создание в тени кирпичной стены, ограждающей от рассудка спящего города. Внутри номера зажигаются тусклые огоньки. Костюмная пара даже идет созданию болот и воображения. Оно пододвигает взявшееся из проката бреда кресло, выщелкивает сигару и заявляет:
- Я не бред.
Даже не заявляет, в этом слишком много было бы неприятной настойчивости. Уведомляет. Санкционирует собственную объективность.
- Примите это, - вроде как виновато лапы расходятся, выдергивая сигару из беззубого рта. - Не лучший облик, не лучшие времена. Хотя вам ли говорить об обманчивости первого разумения.
Сигара повисает в лапе, существо дергается и громадный москит с хрустом погружается во влажную бездну.
- Наверное вы ждете предупреждений? Откровений? Предсказаний? - спросило существо и рассмеялось непонятной шутке. - Ну конечно же! Зачем еще являются такие образины! Говорящие кузнечики, любвеобильные ангелы? Нет, - грустное качание головой, - этот мир в вас обречен. Искать повода в том, что беспричинно... Среди ваших коллег очень много фобий. Это мешает, знаете ли. Ну, зеленые человечки, это, согласно канону, еще куда не шло. Хотел бы я, скажу по секрету, быть зеленым человечком. Завидую этим фантастическим созданиям. Их можно бояться, их можно принимать всерьез. А кто готов принять всерьез говорящую жабу?! И только не надо меня целовать!
Смех. Это был самый настоящий лягушачий смех. Так должны были смеяться разумные лягушки, если бы таковые существовали. С квакающими подвываниями, надуванием живота, так что костюм начинал жутко трещать. Крохотные пуговички впивались в студенистую материю, на дрожащих передних лапах сверкали неземным огнем красные запонки в белоснежных манжетах.
- Вообще, в этом много непонятного, - доверительно сказало существо, отправляя очередную порцию дыма в путешествие к звездам. - Казалось бы, все ясно - дискордант, делирантность, аутистичность, спалтунг и прочие интропсихические атаксии. Клиент готов? Клиент готов. Что там, что там? Полистаем, полистаем.
Существо в непонятном волнении даже встало со своего кресла и пропутешествовало по столешнице, листая воображаемую книгу.
- Ага, ага. Читаем, интересуемся... Быть действительно собой означает уже не быть интропсихически атаксированным, дискордантным, поскольку его существование уже не является существованием личности или является только лишь существованием личности, которая в нем не одна. Вещь располагает собой лишь в отдельных гранях; каждая из них соответствует образу, "маске", которая является как бы частью личности. Здесь нет возможности обеспечить преемственности собственного "Я" вследствие его рассеянности, а иногда уничтожения, превращения в некий агрегат идеоаффективных блоков.
На краю стола оно замерло - застыло маленькой нелепой скульптурой национального лягушачьего праздника. Мгновение реальности прокатилось по плоской голове волной неподобающих морщин, сдирая с существа все остатки правдоподобия. Лапка поскребла по брюшку.