- С ним все в порядке, дочка, - благодушно отозвался он и швырнул огрызком яблока в появившуюся из-за кустов мокрую голову. - Подустал чуток.
- Я сейчас все устрою, - кивнула девушка.
Пока она в полголоса переговаривалась с седым администратором, торжественно восседающим за столом, старик снова загнал паршивца в бассейн теперь уже целым громадным яблоком и прошелся медленно по лобби с полным бокалом коньяка.
- А мне здесь нравится, - кивал он, прихлебывая и разглядывая устройство "Клаузевица", в эпоху забытой девственности бывшим чем-то вроде фабрики, отчего и унаследована была эта щедрая пустота с администратором, столом с фруктами и выпивкой, двумя диванами по сторонам от солидного, как приземистая черепаха, стола, несущего на лакированной поверхности все те же злополучные трехэтажные вазочки с конфетками. Невысокая кирпичная стена отгораживала лобби от комнат. Рядом с фонтаном начиналась лестница на второй уровень, где вблизи от сверкающих труб неясного назначения притаились все такие же широкие двери с номерами.
Старик брезгливо потряс свободной рукой, где рукав клетчатого пальто был усеян крупными пятнами и окаймлен широкой полосой, сочащейся фонтанной водой. Затем прошел за пятнистые, словно кожа удава, диванчики и уселся в плетеное кресло спиной ко мне, таким образом выражая все свое недовольство моим поведением. А я тут причем? Нарушение номер пять. Оставалось только залепить всей пятерней по загривку маленького паршивца. От души, с оттягом, до звона в ладони. Но меня действительно оставили в покое. Окружение потеряло фотографическую отстраненность, слез лаковый глянец, бросающий быстрые блики ложной памяти, грызущего чувства необходимости нечто вспомнить, как-то действовать, куда-то добираться, точно придерживаясь ритуалов автохтонов, несоблюдение которых грозит страшными карами.
Я пробрался к дивану, стащил конфетку и засунул полосатый пятачок за щеку. Спасительная сладость. Одуряющее восхищение возвращения и странный запах чего-то дружественно-механического, удобного гизмо по производству уюта и скромного комфорта.
Сандра уселась напротив, протянула мне небольшой желтый конверт:
- Сто пятый номер. Двухместный, но вы будете там один, конечно же.
- Вы очень добры.
Она пожала плечами.
- Это ведь было ваше пожелание, не так ли? "Пять точек" совсем неплохое место - двести ресторанов в пределах десятиминутной досягаемости. Университет рядом. Если хотите, то завтра можете туда прогуляться.
Я взял пакетик, отлепил клапан, безнадежно хватающийся тягучими белами нитями за клейкую основу, и вытряхнул ключ с номерком. Бронзовый инструмент звякнул, дернулся и остался лежать неуклюжим трупиком пустоты непонимания.
- Все в порядке? - спросила Сандра. Ей несомненно передавалось прерывистое излучение передатчика с обратной стороны Луны, хитрого подсказчика, наития, предпочитающего повелительное молчание, а точнее - безмолвие необходимости совместного плетения пустой беседы. Есть здесь некая ложь сексуального влечения, по недоразумению обряжанная в привычку болтовни о непредсказуемости погоды или географии телесного местопребывания. Мы были везде, мы ничего не видели.
Сандра с удивлением продолжала на меня смотреть и я догадался о вслух произнесенной последней фразе. Или нескольких слов. Задавать вопросы легче. Она ведь не пойдет с тобой в номер, в твою крепость на ближайший остаток ночи.
- Что-то еще?
- Конечно. Мы так и не обсудили наши дела.
Она покопалась в сумочке, вытащила блокнот и ручку.
- Мы договорились вот на такую сумму. Если я не права, поправьте.
Передо мной лег кусочек бумаги со слегка расплывающейся чернильной надписью на рыхлой поверхности. Дырочки от пружины лохматились мелкими, изломанными крылышками. Я закрыл глаза на тот самый опасный момент неконтролируемого подозрения, предвидимой потуги задрать брови и вполне сумасшедшим взглядом уставиться на собеседницу. Снова и снова я оказывался один в собственной скорлупе ясновидения. Хлипкая мыслишка металась в томительном карцере символического ужаса. Единица - это я. Намек на меня. Указание на меня. Острый и небрежный росчерк с каким-то гусиным носом. Моим носом. Пять - моя комната здесь. Указание места. Темная туча угрозы - никуда ты от нас не денешься. Ноль - приговор. Приговор исчезновения, пропажи, бегства. Ноль - отсылка к уже происходившему, обвинение, брошенное в лицо, впечатанное в бумагу неровным движением, жалкий крендель, подплывающий в трауре белизны. Ноль - презрение? Что еще можно ожидать в отношении человека (человека ли?), выпавшего из мириад связей в безвоздушное пространство и каменистую пустыню пастельной серости?
Оставалось только рассвирепеть, изодрать несчастный клочок в пятнадцать тысяч частей и бросить в лицо придорожной потаскухе, посланнице всего отвратительного, что только и доступно вообразить страху, подозрительности, болезни, но из глубин пустого сознания поднимается, набухает и проливается целительным бальзамом спасительное ничто, связующая бездна, где тонет все, кроме светлячков-однодневок - короткой радости и надежды, обмана во спасение.
Щелчок.
- Мы же договорились, - спокойно говорю я, двигая губами в такт сверкающего клубка крошечных насекомых. - Это мой обычный гонорар. Насколько я понял из предварительных разговоров, дело обстоит несколько... необычно, но не выходит за рамки моей компетенции. Конечно, если все необходимые формальности вами уже соблюдены и официальные власти проинформированы.
Сандра скомкала листок и сунула его в сумку (черная, лакированная могилка для женских тайн).
- Я очень дорогой адвокат, - заметила она. - И если меня нанимают эксклюзивно, то будьте уверены, что я загляну в каждую помойку вместе с вами. Что касается официальных издержек, то можете не беспокоиться. Дело это хотя и связано с определенными внезаконными происшествиями, но в целом носит сугубо личный характер. Мой клиент просил твердо внушить вам эту мысль.
- Дело хотя и связано с определенными внезаконными происшествиями, но в целом носит сугубо личный характер, - повторил я. - Прекрасная формулировка.
Сандра промолчала. Действительно, хороший адвокат.
- Надеюсь у нас будет спокойная ночь, - пробормотал откуда-то из-за спины старик, но алкоголь сделал свое дело. На голоса и коневодов обращать внимания не следовало. Мальчишка, кажется, только зевнул.
- Тогда до завтра, - сказала Сандра, но даже не пошевельнулась, чтобы встать.
- Вы за мной заедете...
- Встреча у клиента назначена на раннее утро. Семь часов. Ранняя пташка клюет червячка.
- Я не просплю, - пообещал я. Старик хмыкнул.
Пауза длилась. А я чего-то не понимал. Сандра непонятно разглядывала меня не делая никаких подготовительных движений к тому, чтобы встать или дать понять, что разговор окончен, положив свою траурную сумочку на траурные колени. Забытая ручка лежала на дешевом блокноте, ноги сведены, сквозь дымчатый чулок проглядывает узкая полоска бинта на левой щиколотке. Застывший поток событий как отражение иссохшего источника внутренних слов, бесконечного монолога, которому пришел долгожданный конец. Предчувствие аварийного перекрытия плотины, когда свежий поток на глазах изумленной марионетки будет истончаться, зеленеть, процветать ряской и отрыгивать с бурого дна слизистые мочалки водорослей. Я протягиваю руку и пододвигаю девушке ее канцелярию. Приходится слегка наклониться, сделать легкое движение этим коленям, бедрам, уходящим в таинственную бездну вечно голодного маленького платья. Ее можно назвать спокойной. За мрачной неподвижностью не чувствуется старого знакомца - "черной кататонии", сладостного погружения в раскрывшиеся персонально для тебя мрачные дыры мертвых планетоидов, лживой надежды легкой бабочки увидеть за поворотом то, что все ангелы - белые.
Сандра делает ответный поклон, более стремительный и глубокий, чтобы дотянуться до моей руки. Чувствуется теплое дыхание, осторожное касание сухих губ, легкий прикус костяшки среднего пальца и непристойная ласка влажного языка. Вижу ее затылок, освобожденный наконец-то от шелкового платка, сползшего к плечам и выпустившего к полу волнистые змейки темных волос. Где-то затерялись шпильки, удерживающие торжествующую густоту в послушном античном коконе. Лишь некоторые удачницы тонущими сводами мелькают в чистых потоках.
Если от меня ждут слов, то я их уже не нахожу. Мне слишком хорошо известна тайна многих жутких поступков. Они совершаются только потому, что они совершаются. Внутренняя свобода, вынуждающая пренебречь свободой внешней - корректной потаскухи хорошего мнения, великолепных характеристик и положения в обществе. Легкий ночной бред в полутемной гостинице тишины и дремлющего портье. Откровенный намек на будущие тайны, которые предстоит разгадать в изрезанной ножами двух тел постели.
Меня отпускают с прощальным поцелуем. Я подношу руку к глазам, но почти ничего не замечаю. Укус с четырьмя отметинами зубов и слабый кант слюны.
- Вот так оно и бывает, - заявляет наглый коневод, незаметно перебравшись ко мне на диван. - Стоит женщине выбросить странный фортель и мужики уже от нее без ума. Может и стоит переспать с таким чудом, но жить с ним невозможно. Уж поверь моему опыту старого мустангера.
- Но вышло у нее это просто замечательно, - прорезался голос у маленького паршивца.
- Если бы не некоторые привходящие обстоятельства, то я принял бы ее за одну из наших коллег.
- Мы не любовники, мы - коллеги! - здорово спародировал паршивец.