Все "старшие", кроме картографа, поднялись со своих кресел, заложили руки за спину и понурили головы.
Капитан и Константин обменялись приветственными кивками, и тут же потеряли интерес друг к другу. Константин затушил сигару, достал из кармана и принялся раскуривать трубку, капитан же не спеша рассматривал своих покорных подчиненных, подошел к игральному столу, полюбопытствовал у кого какие карты, наконец произнес:
- Благодарю друзья. Садитесь, отдыхайте, не обращайте на меня внимания.
"Старшие" стали усаживаться в кресла; капитан добавил к сказанному:
- Вы знаете, я люблю вашу непринужденность, легкость. Общайтесь друзья, общайтесь.
- Приветствуем вас капитан.
- Наше почтение месье Женьо.
- Капитан Женьо, вы всегда неотразимы, но сегодня как-то особенно.
- Как ваше самочувствие месье Женьо?
- Усталость. Усталость господа. Заноси! - крикнул капитан, и в дверях появились грузчики: двое несли красное кожаное кресло, еще двое круглый лакированный столик, последний пятый, держал в руках подсвечник, свечи и кожаную сумку.
Центр зала - любимое место капитана; он сел на кончик кресла, расслабил узелок на сумке и принялся вызволять свое сокровище: упаковку с надфилями, ножи с лезвиями треугольной и четырехугольной формы, миниатюрный лобзик, зубило. Последним вытащил небольшое полено; из середины деревяшки выпирала медвежья голова над ней угадывались очертания лапы. Капитан взял нож с треугольным лезвием, положил на колени заготовку, и…
- Не обижайтесь месье Константин, - прошептал смотритель музея. - Вы, признаюсь, гораздо симпатичней всей этой мелюзги. Вы и капитан, все остальное мусор, слякоть, скучная, неинтересная… Вы только не обольщайтесь, это отнюдь не уменьшает вашей бездарности. Папуас среди папуасов хе-хе… Отличайтесь от собратьев тем, что скажем, умеете перемножать в голове семизначные числа. Скажите, какой от вас прок? Сколько вам, тридцать четыре? Жаль. Господа папуасы. - Несколько раз махнул рукой в сторону присутствующих. - Господа папуасы скоро вас съедят, месье Константин. И я им помогу.
- Я, кажется потерял нить. Не улавливаю мысли.
- Вы ни в чем не виноваты. Запомните эти слова. Больше вы их не услышите. Через две недели, когда я надышусь этой кислятиной. Вы уже чувствуете запах? нет? Так вот, когда я начну сплевывать на эти самые графины, - небрежно подтолкнул к Константину графин с фруктами, - куски свих легких. Кстати, не хотите винограда? Ну, дело ваше. И когда орден на моей груди расплавится, и обуглятся алые нашивки на рукавах, вот тогда… я обвиню во всем вас. И буду искренен.
Подошел бармен, поставил на стол рюмку.
- Еще что-нибудь?
- Спасибо, не надо.
- Пока еще я объективен, - смотритель выпил коньяк, занюхал кулаком, и добавил, - но скоро избавлюсь от этого порока. Слабею с каждым днем. У слабых тысяча претензий к окружающим.
К полуночи у медведя появилась еще одна лапа, морда обросла шерстью, пасть стала зубастой, злой; наконец капитан громко выдохнул, сладко потянулся в кресле и принялся складывать инструменты в сумку. Когда закончил, как того требуют правила, попросил у "старших" разрешения уйти, и после всех церемоний, уже на пороге, вспомнив о чем-то остановился, коснулся ладонью лба и посмотрел на Константина.
- Господин картограф, можно вас на пару минут?
- Я допью кофе?
- Конечно. Только не затягивайте, сами знаете: время дорого: счет на секунды. Я буду у себя. Еще раз, приятных сновидений господа.
- И вам месье Женьо!
- Капитан Женьо, пусть вам приснится пристань!
- И пусть на пристани ждут вас верные ваши слуги!
Капитан улыбнулся на прощание, шагнул в коридор, но там увидел кого-то и…
- Почему в таком виде?! - грохнуло в коридоре. Голос капитана почти не узнать, в нем было столько непривычной злобы, даже ненависти, что в зале вздрогнули все… или, почти все.
- Виноват, - прохрипел кто-то в ответ и закашлял.
Месье Женьо еще гневался, но дверь захлопнулась, и слов уже было не разобрать.
Потом послышались глухие затихающие шаги, и Константин, наскоро допив кофе, поднялся. Человека с хриплым голосом он конечно узнал.
В коридоре дожидался, черный от копоти, в обгорелых лохмотьях, с кровавыми подтеками на плечах и шее, второй помощник картографа, и верный его товарищ, Эрик Мушито.
… и огонь обходит буферные осеки. В них воздух, если бы тонули, другое дело, а тут… сгорим, ахнуть не успеем. - Эрик еле поспевал за Константином, левая, прожженная до мяса ступня распухла, каждый шаг причинял боль. Кабы ни темнота, и ни этот, забытый кем-то слесарный ящик, другая нога осталась бы целой, но…
За спиной у Константина загрохотало, упал подвесной шкафчик с инструментами, раздался стон.
- Ну что еще? - недовольно бросил картограф.
- Я убью его…Ссс… неряха косоглазая, - помощник выругался, закашлял.
- Нет времени. Эрик надо идти. Где ты там, поднимайся.
- Не могу, тут шагу ни ступить. Он тут ящики разбрасывает, гад. Разжалую в тароукладчики.
- Нет такой должности.
- Будет.
- Держись за меня.
Константин подошел к помощнику, присел рядом, пошарил рукой в темноте, дотронулся до бедра.
- Вот ты где.
- Дай отдышаться, так скачешь… Фух… Чертова шкатулка, как нарочно все… Говорю тебе, его построили чтоб сжечь. Так корабли не строят. Восемь ярусов, сорок отсеков, корпусы, подкорпусы, и коридоры, бесконечный коридоры… В перегородках сквозняк, откуда? Одно название что буфер… Все задраили и бестолку. Не задушили мы его, Костя… Не задушили… огонь вниз пошел, и третий ярус уже горит: пятнадцатый отсек. Снизу конопатили, но там столько щелей… Все равно воздух есть… Бесполезно все…
- Сколько человек работает?
- Двадцать.
- Всего?
- Сейчас двадцать, по пять на отсек. Десятерых отправил спать. А ты думал!.. Люди не железные. Да, еще двое, Леро и Сиоха задохнулись, час назад, на третьем… Внизу азиата завалило. Он за неделю седьмой.
Азиат, - расстроено произнес Константин. - Я его плыть уговорил…
- Ни только его… Много обгоревших, есть очень тяжелые: уже не очухаются.
- Кто еще?
Помощник промолчал.
- Почему обгорели? - спросил Константин.
- Третий ярус отвоевывали. Пену качаем, как ты сказал - хорошая вещь… порошка, правда мало. Держим… держим, но… Вырвется наверх и все… пары часов хватит. А так, день-два на отсек… может, недели две и продержимся. А надо месяц, да?
- Месяц, - подтвердил картограф.
- Не успеем, бесполезно это. Да и сам-то веришь, что за месяц дойдем? От Сибрея до Тиру "Икар" четыре месяца шел, так он почти пустой был, эх… - откашлялся, и продолжил, - Две недели как отчалили, и еще месяц, ты говоришь, итого полтора… за полтора хочешь добраться. Напрямки, через рифы, с такой-то осадкой. Самоубийство.
- Ничего, выйдем на течение, может и быстрее получится. Больше, все равно ничего ни придумать. Ты отдохнул? Вставай. Не нравятся мне твой настрой… Может, и ты, береями грезишь? - А жрать друг друга по жребию, или сначала добровольцев?
- Там разобрались бы.
Помощник поднялся, придерживаясь за стену.
- Пойдем. Ты мне это… людей давай.
- Через неделю, ни раньше, - сказал Константин. - Через неделю наших тут никого не будет, всех наверх заберу.
- Боюсь, некого будет забирать. Надо сейчас.
- Нет.
Минуту шли молча, наконец Константин, произнес:
- Эрик, мне их жаль не меньше чем тебе. Но давай без сантиментов. Не из кого выбирать, пойми. Эти люди, как и ты, плавали на моих кораблях; они знают меня, верят и готовы подчиняться. Не представляешь, какие там настроения? - картограф поднял вверх палец. - Так они и десятой, того, что происходит не знают. Сразу бунт. Друг друга резать начнут. Первых нас, конечно.
- Думаешь, не знают?
- Нет. Откуда? Сегодня услышал: "На первом ярусе примесь дыма ноль семь процента".
- Как так? - удивленно спросил помощник. - Уже неделя, как перевалила за два.
- А в докладном журнале, для "старших", я до сих пор указываю ноль семь. Как чувствовал. Рыба с головы гниет. Я знаю кто…
- А капитану, что говоришь?
- Все, что знаю я и два моих помощника, известно и ему. Кстати, ты останешься за главного. Вик мне на верху нужен. Он говорит хорошо, и боятся его. В пять построение. Пожара уже не спрячем, но про масштаб пока не будем распространяться. Мне нужна эта неделя, мой друг. Ну, чего ты опять кашляешь? Не останавливайся. Да, ты, так и не сказал, кто обгорел. Чего молчишь?
3
Мертвые лежали у стены. Почти не отличить: обгоревшие, скрюченные, с одинаковым выражением боли на лицах. Но Вика узнать не сложно, по протезу, вместо левой кисти. Константин склонился над телом первого помощника, потрогал опаленные волосы.
- Вик. Друг мой, как же ты меня подвел.
Комната проходная, туда сюда мелькали грязные, потные, с оголенными торсами: с тачками, ведрами, топорами. Когда они замечали Константина, то улыбались, и было странно видеть проявление радости на этих уставших, жестоких лицах. А из коридоров доносилось: "Капитан Рум здесь!.. Наш капитан здесь!.."
От едкого дыма защипали глаза; картограф прижал ко рту платок, вдохнул, и еле сдерживая кашель обратился к Эрику:
- Почему сразу не сказал?
За стонами, топотом, чавканьем насосов, за всей этой шумящей суетой, Эрик не расслышал.
- Почему не сказал? - повторил Константин.
- Когда я уходил, первый помощник еще дышал, - прозвучало в ответ.
Картограф приглядывался к другим обгоревшим, и никого больше не мог узнать.