- Ей-бо, сколько живу на свете, первый раз такого встречаю. Как дитя малое, вроде Петьки. Что ж ты думаешь, он не такой выжига, как Георгий Иннокентьевич? Точно такой, но поменьше. А суть одна. Только Георгий - большой хозяин, а этот - маленький. Усек? Что опять уставился, как бычок на новые ворота? Я ж тебе суть жизни растолковываю. Понял, в чем она?
- Вы сказали "кто - кого"? И еще - "использовать"? У меня уже есть один печальный опыт. Большой хозяин, маленький хозяин - суть одна, так?
- Так точно, сэ-эр! Каждый хочет себе побольше, другому - поменьше. А мы грабанем - на всех наших хватит. Тебе, Петьке, мне с "боцманом"...
- Всем участникам игры? Разве есть такие игры?
- Есть, есть. Тебе немало достанется.
- Мне не надо. Арсению Семеновичу.
- Твоя доля, кому захочешь - отдашь. А теперь слушай, какая твоя роль. Как сирену заслышишь, киоск этот поперек дороги поставишь и будешь "боцмана" ждать. Он скажет, что делать дальше.
- А вы не обманываете? Вы - хороший человек?
- Я? Лучше некуда. За меня, сэр, не переживай, будь спок.
- А то ведь все равно выйдет так, как я говорил вам: хорошим людям бывает хорошо, а плохим - плохо. Иначе не получается, понимаете?
- Понимаю. А ты, сэр, никак насквозь религиозный, не из проповедников ли будешь? Ей-бо, ох и дурня я свалял, не скумекал, откуда эти твои детские заповеди - опиум для народа!
- Это не детские заповеди, а простые истины. Их можно вычислить математически. Если бы люди запоминали их с детства, скольких бед можно было бы избежать! Представляете?
- Представляю.
Штыря почему-то больше не смешит наивность Варида. Он не понимает, в чем дело, но неприятный холодок ползет по спине. Даже на допросах такого не бывало. Неужели за наивными прямосуждениями этого силача все-таки спрятана злая подначка? Не похоже... Однако же надо быть с ним начеку... Он говорит назидательно:
- Всегда слушайся меня, и не натворишь лишнего. Варид подходит к нему еще ближе, доверительно спрашивает:
- Вы так уверены в себе? Вы никогда не совершали ошибок?
- Никогда,- твердо произносит Штырь.
- Хорошо вам. Ведь, даже поступая согласно логике и заповедям, с которыми меня познакомил Арсений Семенович, не удается избежать ошибок...
Штырь улавливает в его голосе нотки мучительного раздумья и спешит воспользоваться моментом:
- Заповеди заповедями, вера - оно дело дорогое, проповедничек, а в жизни все оборачивается не так, а то и вовсе наизнанку. Надо законы жизни знать назубок, тогда подфартит.
- Вы знаете? - с надеждой спрашивает Варид.
- Не только знаю, а соблюдаю.
- Тогда скажите мне вот что... Если подозревают человека, а вам известно, что он невиновен, как быть?
Штырь понимает его по-своему:
- Вот оно что, проповедничек, значит, и ты где-то наследил. Ну, ладно, не требую, чтобы выкладывал всю правду. У каждого - своя игра и свой интерес. А если подозревают другого, это всегда хорошо для тебя. Пусть гончаки поплутают, а ты помалкивай в рукав и тихо радуйся. Они время понапрасну потеряют, а время бывает дороже монет. Стало быть, затаись и жди, как дальше повернется...
- Но это нечестно!
- Да не опасайся меня, дурачок! Я в твои дела залезать не собираюсь.
- Смотрите, вон идет сюда Катя, "фея здешних мест"! - внезапно выкрикивает Варид и мчится к воротам.
Увидев его, женщина останавливается и спрашивает:
- Георгия Иннокентьевича там нет?
- Нет,- отвечает Варид.- Но сейчас для всех нас гораздо важнее другое. Только что мне сказали, что Георгий Иннокентьевич... как это слово... ах, да, прохиндей!
Двое из бригадников поспешно отвернулись, будто ничего и не расслышали. Но по их вздрагивающим спинам можно определить, что они хохочут. Мельком и презрительно глянув на эти спины, женщина спокойно произносит:
- Подумаешь, Америку открыли! Георгий Иннокентьевич - деловой человек. Все это знают. А чего же к нему липнут? - Она выразительно пожимает плечами.- Ну, делец, ну, авантюрист. Стихи помнишь: "Был человек тот авантюрист, но самой высокой и лучшей марки..."
- Вам он нравится?
Она снизу вверх заглядывает ему в лицо, шепчет очень тихо и очень серьезно:
- Вы мне нравитесь больше.
- Тогда уйдите от него. Жулики - плохие люди.
- А куда мне идти? Вы возьмете?
- Не можете устроиться на работу?
- На какую? Сызнова на фабрику? А известно ли вам, мил человек, что это такое? Семь часов каждодневно у ткацкого станка, одни и те же стереотипные движения, одни и те же осточертевшие разговоры, та же пища в столовой, пререкания с мастером, езда в переполненном автобусе, где тебя давят, к тебе прижимаются слюнявые подростки, пытаются осчастливить вниманием бодрящиеся бессильные старички... Зарплата, которой вечно не хватает...
А цвести-то мне не так уж и много осталось. Еще лет десять - пятнадцать, и прости-прощай, молодость. Вышедшая в тираж, кому я тогда нужна? Нет, ни за что, слышите, ни за что!
- Плохой человек плохо кончит. А это отразится и на вас, на вашей гордости, чести...
Она дышит тяжело, неровно, продолжает в том же тоне:
- Пускай! Хуже худшего не будет. Вот вы говорите о гордости, о чести. Гордость - это роскошь в наше время, ее не каждый себе позволит, не каждому она по карману.
- Роскошь, говорите...- задумывается Варид.
Катя по-своему понимает паузу:
- Знаю, скажете: эту роскошь себе позволяют и бедные. Пускай! Я не могу, не желаю стать такой...
Она говорит уже с ненавистью, словно это он заставил ее заглянуть в себя попристальнее и разглядеть то, чего она пыталась не замечать.
- Катя, ты меня ищешь? - раздается оклик.
Из только что подъехавшего автомобиля вылезает и картинно распрямляется Георгий Иннокентьевич. Варид поворачивается к нему:
- Я ухожу от вас. Оказывается, вы просто использовали меня в своих целях.
Георгий Иннокентьевич подбоченивается, кося взглядом на Катю и остальных, говорит тихо, но с вызовом:
- А почему бы и не использовать простаивающее оборудование? Ведь ты же робот, машина...
- Робот? - отшатывается Катя и вдруг со злой радостью проговаривает: - Тогда понятно... Пионерский устав выучил, да? Тоже мне, машина, а учить вздумал человека, затвердил как по писаному...
- Да, машина, робот,- злорадно подтверждает Георгий Иннокентьевич.- А ты уж и влюбиться готова, небось, в красивую куклу. Да его уже, наверное, разыскивает владелец.
- Не робот, а кибернетический двойник в период становления сигомом.
- Ну это, как я полагаю, не так уж далеко одно от другого и для нас не имеет никакого значения.
- Напрасно вы так полагаете,- круто повернувшись, Варид выходит из двора.
19
- Не хочу больше вас видеть! И вы, и капитан мне противны! - говорит Петя боцману Робинзону.- С Австралией вы меня обманывали, но обмануть так и не смогли!
- Может, обманывали, а может, нет. Только б одно дельце выгорело - возьмем столько монет, что и до Австралии хватит.
- Терпеть не могу лгунов! - кричит Петя и топает ногой, подражая тете Вере.
- Цыц, шкет, а то зенки выколю! - Робинзон тыкает расставленными пальцами, будто собирается немедленно выполнить угрозу.- Хозяин хазы шума не выносит. Правда, Крот?
- Долго возишься с ним, вот он и озорует,- ворчит Крот, его глаза, как серые мышки, на мгновение выглядывают из своих норок и снова прячутся под набрякшие веки.
- Долго-недолго, а Штырь наказал сохранять. Использовать как живца хочет.
- Ежли Штырь, дело другое. Он знает, что к чему. Ты, пацан, старших слушайся, а то не ровен час...
- Человек не вещь, его нельзя использовать,- утверждает Петя словами Арсения Семеновича.
- Э-эх, пацан, кого же использовать, как не человека! На том и свет стоит. Человек животину использует в хозяйстве и друг дружку. Ты покедова присматривайся, кумекай, что к чему. А то пропадешь со своей школьной наукой.
Так еще никто никогда с Петей не говорил. "Разбойники! - думает он, вспоминая страшные рассказы, и украдкой приглядывается к Кроту.- Жаль, Варида здесь нет. Доверился тогда Георгию Иннокентьевичу, а он - самый первый обманщик. Штыря и Робинзона отпустил - это раз, меня обещал домой отвезти, а отдал им. Что же теперь делать?"
Он вспоминал различные подсказки, читанные в книгах, слышанные от товарищей и взрослых, но ни одна не подходила. Откуда взяться, к примеру, коню, на спину которого он прыгнул бы с третьего этажа! Еще рекомендовалось вырвать пистолет или автомат из рук бандитов и направить на них, но у этих нет ни пистолета, ни автомата. В комнате нет и ничего напоминающего оружие, которое можно бы выдать за настоящее и напугать бандитов, чтобы потом их связать. А голыми руками, даже вспомнив все Витькины приемы самбо, "боцмана" - он это знал на печальном опыте - не осилишь.
- Не горюй, шкет, возьмем монеты, тебе долю выделим,- утешает его "боцман".- Купишь себе билет до Австралии.
Если бы Петя мог поверить ему! Но паруса на бригантине бессильно повисли...
- Деньги надо зарабатывать честным трудом,- раздельно и назидательно произносит Петя, вызвав взрыв хохота у своих "опекунов". Но хохот его не смущает, и он продолжает поучения с той же твердостью: - Нечестные приносят одни лишь...
Его речь прерывает звонок: длинный и три коротких.
- Штырь! - восклицает "боцман", и Крот, кряхтя и почесываясь, идет открывать. Возвращается один, наклоняется к уху "боцмана", шепчет:
- Штырь велел передать: дуй мигом к машине, жди его, где условились. А мальца я посторожу.