Я покачал головой и сошел с крыльца, внезапно разозлившись на этого человека, ни разу не сказавшего плохого слова никому из нас. Он был простым и порядочным человеком, много раз помогавшим моей семье за эти годы. По сейчас на меня обрушилось слишком много эмоций для одного дня, который лучше было бы провести в тенечке. Я подошел, остановился перед ним, а он лишь смотрел на меня. Его маленький рот был печально сжат, но в глазах не было и капли тревоги. Он меня не боялся. Ему было жаль меня, и он не отказался бы, если бы эту печальную весть донес до меня кто-то другой. Но ему хватило смелости или упрямства подождать, и, когда мои эмоции стали остывать, он сказал:
- Решать тебе, Ной. Похороны завтра утром, начало в мэрии.
- Меня там не будет, - пообещал я.
Феррис кивнул, забрался на мотоцикл, дважды нажал на стартер и уехал - жилистый человечек, исчезнувший в свежеподнятом облаке пыли.
Вымотанный разговором, я вернулся на крыльцо. К Лоле. Но сочувствие и понимание я получил там лишь от собак, лежавших у ее ног.
- Что? - спросил я.
Она повернулась и вошла в дом.
Я тоже вошел и переспросил:
- Что?
Она вдруг решила, что сейчас важнее всего прибраться на кухне. Лола принялась раскладывать тарелки по шкафчикам, сортировать ложки, вилки и чашки, а я наблюдал за ней, пока не понял, что сама она не скажет, о чем думает. Тогда я забросил удочку, сказав:
- Ты считаешь, что мне надо поехать.
Она не ответила согласием, потому что простое "да" не высказало бы и половины ее эмоций. Для нее важнее оказалось бросить горсть ножей в неправильный ящичек, а затем повернуться ко мне, подняв над головой фарфоровую тарелку, словно решив ее разбить. Мы обзавелись очень хорошими тарелками, отличными сервизами из Германии и Англии, некоторые из них были старше дома, в котором мы поселились. Может быть, из-за этого она сдержалась и не бросила тарелку. А может, не так уж она была разгневана и ей было важнее привлечь мое внимание, прежде чем сказать:
- Она была твоей матерью.
- Кажется, мне это известно.
Лола прикусила нижнюю губу. А затем проговорила несколько слов, которые, наверное, жили в ней, непроизнесенные, уже годами и о которых мужчина, спавший с ней каждую ночь, даже не подозревал:
- Она была лучше твоего отца, Ной. И поэтому я считаю, что злобная старая сука заслуживает, чтобы ты пришел на ее похороны.
Прислонившись к ближайшей стене, я спросил:
- Что ты имеешь в виду?
- Отец тебя бросил. А мать - нет. Отец мог взять тебя с собой, но решил не брать.
- Жить в странствиях? Он не хотел подвергать меня риску.
- А если на то пошло, почему он вообще уехал, черт побери? - Если бы гнев был соревнованием по бегу, Лола сейчас меня обогнала бы. - Он не был изгнан. Его даже не игнорировали.
- Но стали бы.
- Игнорирование не смерть. Сколько лет моя семья прожила в этом жалком городишке, и ни один верующий не предложил нам ничего, кроме секретных слов шепотом.
Никогда за все годы у меня не возникало желания ударить Лолу.
Сейчас я был к этому очень близок, но между желанием и действием все же оставался большой зазор. Однако я стиснул кулаки и тяжело дышал, с колотящимся сердцем, пока она смотрела на меня.
- Что еще? - выдавил я в конце концов.
- Твоя мать осталась. Поверь, она уговорила бы отца взять тебя, если бы этого хотела. Но решила, что для нее и для тебя будет лучше, если ты останешься. И пусть она была плохой матерью и плохим человеком, она наверняка старалась как могла. А это достаточная причина, чтобы ты поехал в город и сделал то, о чем она просила. Заставь себя поверить, что она действительно умерла, а потом можешь делать с ее могилой все что захочешь. Но возвращайся потом ко мне. Хорошо, Ной? Сделаешь это ради меня?
С ясной головой и полный целенаправленной ярости, я торопливо возвращался к дому мэра. Я принял решение. Я готов рассказать то, что знаю, или хотя бы поведать людям то, что я считаю правдой. Большинство мне не поверит. Эти упрямые и лишенные воображения души выбросят из головы мои слова, заявив, что меня ввели в заблуждение, или что я сумасшедший, или и то и другое вместе. Но даже если весь город будет смеяться над моим безумием, сама идея начнет грызть их изнутри: а что, если я прав? Что, если эта странная старуха несет ответственность за смерть миллиардов людей? И что, если ее семья не только знала об этом, но так или иначе одобряет то, что она сделала?
Однако, войдя через главный вход, я обнаружил Мэй и ее отца перед весьма довольными слушателями. Я ожидал, что они будут в соседней комнате, за закрытой дверью. Я и представить не мог, что десятки людей будут хохотать над чем-то невероятно смешным и сказанным лишь секунду назад. Неожиданно оказалось, что я стою на краю громкой и счастливой вечеринки, и несколько человек скользнули по мне взглядом, сразу определив, что я не разделяю их веселья.
Мэй заметила меня. Я ощутил ее взгляд, но когда попытался встретиться с ней глазами, она отвела их. Рука Мэй коснулась плеча отца, и она завершила историю, которую рассказывала, так:
- Вот так мы в конце концов и перебрались через Миссисипи.
Дружный хохот.
И я вышел на улицу.
Я все еще был готов выполнить задуманное. Да, готов. Мне лишь требовался более подходящий момент. И пожалуй, менее многочисленные и более восприимчивые слушатели. Возможно, мне придется солгать. Уинстон сделал гипотетическое признание. Я лишь чуть изменю его слова, придав ему еще больше высокомерия. Но пока я мысленно репетировал эту речь, из дома вышел Джек и подошел ко мне:
- Что случилось?
Я набрал в грудь воздуху, чтобы ответить. Но голос меня подвел.
- Ты перехватил Уинстона?
Я кивнул.
- Что-то вид у тебя нездоровый, Ной.
Это потому, что меня мутило. У меня в груди кроличье сердце, а я, похоже, не могу дышать достаточно часто, чтобы грудь перестала болеть. Мне хотелось сесть. Хотелось пива в высоком бокале, удобное кресло и тишины. Но еще больше мне хотелось оказаться в другом месте, поэтому я спросил Джека:
- Мое мясо уже разгрузили?
- Почти, но тут объявились наши гости, и мои парни смылись. А что? Хочешь ехать домой прямо сейчас?
- Да.
Он кивнул.
- Тогда пойдем закончим, - решил он. - Не знаю, где сейчас мои парни, но разгружать наверняка осталось немного.
- Нет.
Он выжидательно посмотрел на меня.
Я и сам точно не знал, чего хочу. Но услышал, как произношу:
- Окажи мне другую услугу. Сделаешь?
- Конечно. Какую?
- Когда появится возможность, скажи Мэй… скажи, что я все знаю.
- Что знаешь?
- Скажи ей, что ее брат почти все мне рассказал. А об остальном я догадался сам.
- О чем ты догадался, Ной?
Я лишь покачал головой.
Теперь Джек стал угрюмым и серьезным. Его сильная рука стиснула мне плечо:
- Что этот пацан тебе рассказал?
За дверью снова рассмеялись. Я четырнадцать лет прожил в этом городе и не могу вспомнить, чтобы здесь когда-нибудь так веселились.
- Ной?
Но я стряхнул его руку и направился к магазину Джека.
- Направь Мэй ко мне, хорошо? И не тяни, Джек. Как только разгружу мясо, сразу уеду.
Через три года после смерти матери мы с Лолой в последний раз ездили в мертвый город. К тому времени там уже трудно было найти что-либо полезное - успели поработать ржавчина, пожары и время. Но кое-какая добыча нам все же попалась, и еще мы поняли, что никогда больше сюда не вернемся. Что было очень ценным достижением.
Отчасти по ошибке, отчасти по плану в конце того дня мы остановились возле одной из братских могил. Здесь уже почти два десятилетия стояла целая армада бульдозеров. Могила еще не заросла окончательно, и из земли то здесь, то там торчали обломки костей и упрямые клочки ткани. Разглядывая эту печальную сцену, я вспомнил последние похороны, на которых побывал, и, когда Лола спросила, о чем я думаю, сказал об этом.
Она плакала. Я тоже плакал.
Шмыгнув, она сказала:
- Кто-то этого хотел. Кто-то все это спланировал.
Мне уже и не сосчитать, сколько раз мы про это говорили.
- Знаешь, чего я хочу, Ной?
- Чего?
- Чтобы те, кто это устроил, вышли бы и все рассказали. - Моя милая и грустная женушка прижалась ко мне и объяснила: - Как только началась эпидемия, им следовало бы выступить с официальным заявлением, доказывающим, что они реальные люди, и перечисляющим все те якобы мудрые причины совершить немыслимое.
- Об этих причинах мы и так можем догадаться.
- Но если бы они заявили о них, то сомнений бы не осталось.
- И что бы это изменило?
- А то, что сейчас нам было бы кого винить. Группу, имеющую название. Реальных людей с ясной целью.
- "Трясучка" убила бы тех же самых людей. Все правительства совершили бы те же ошибки. А мы с тобой в конце концов оказались бы здесь или в другом подобном месте, глядя на могилы и мертвецов.
- Но была бы и разница. Если бы они предъявили доказательства и заявили о причинах, то мы бы знали, что все это дело рук людей. Обычных идиотов с большим самомнением. А это значит, что живущие в Спасении обычные идиоты с большим самомнением уже не могли бы убеждать себя, что это был Божий суд или что все они такие уж безгрешные, а поэтому и выжили.
Об этом я как-то прежде не думал.
Лола снова шмыгнула и замолчала, вытирая слезы руками. А я стоял не шевелясь, смотрел на это огромное кладбище и думал: "Вот что при этом чувствуешь. Вот что значит быть могильщиком для всего мира".