Уинстон стоял под ярким холодным солнцем - руки по бокам, глаза опущены, губы сжаты. На скулах у него перекатывались желваки. Он оказался не таким красным, как я представлял, но не требовалось особого таланта, чтобы понять, что он разозлен до крайности. Проходившим мимо хотелось поговорить с приезжим, но они видели его лицо и не решались. Даже двое детишек, захотевших было приблизиться к нему, передумали, и, проходя мимо меня, один из них спросил другого:
- Что за демон у него в сердце?
Я встал перед ним и стал ждать.
Он не реагировал.
Поблизости никого не было, и лишь мы стояли на площади. Я не знал, что сказать, но как только заговорил, нужные слова нашлись сами.
- Семьи, - сказал я с легким презрением. - С ними всегда нелегко. - Потом добавил парочку ругательств, подготавливая почву, и признался: - Моя мать была необыкновенной сукой.
Уинстон моргнул и уставился на меня.
Я ждал.
Он снова начал отворачиваться.
- А как насчет твоей бабушки?
Я хотел, чтобы он снова посмотрел на меня, реагируя на вопрос-подсказку. Но он избегал и моего взгляда, и предложенной темы, а мощные ноги понесли его к трейлеру.
Шагая рядом с ним, я заговорил о записях тех старых выпусков новостей. Несколькими сжатыми фразами я попытался рассказать о тех двух днях в классе, о реакции взрослых и о своем гневном презрении.
- Понимаешь, у нас имелось окно в прошлое. И что сделали взрослые? Уничтожили его. Они не увидели никакой ценности в этих дисках, лишь опасность и уничтожили их до того, как кто-нибудь сообразил, как сделать копии. Поэтому нынешние местные дети… они ничего не знают о том, что произошло, - кроме того, о чем им захотят рассказать родители.
Похоже, Уинстон слушал, но отказывался даже взглянуть на меня.
- И вот что забавно, - продолжил я. - Когда мне исполнился двадцать один год, я ушел из Спасения. Была одна местная девушка, Лола, и я любил ее настолько же сильно, насколько моя мать ее ненавидела, и мы решили перебраться в крепкий старый дом на холмах. Жить вдвоем с нашими собаками - и чтобы на много миль вокруг ни одного верующего идиота.
Мы подошли к дому на колесах. Уинстон ухватился за ручку двери и потянул. Зашипел сжатый воздух, помогая двери открыться. Но, поднявшись на ступеньку, Уинстон остановился. Он не удержался, посмотрел на меня и спросил:
- Да почему, черт побери, меня что-либо из этого должно волновать?
- Моя жена умна, но по-своему.
Теперь парню стало слегка любопытно. Но этого хватило. Спустившись из трейлера, он уставился на мою макушку и спросил:
- И что?
- Мы разговариваем. Весь день мы с ней болтаем. Но поскольку других людей мы не видим, а ничего важного в нашей жизни не происходит, то больше всего мы любим говорить о прошлом. О нашем детстве. Она не ходила в школу со мной, но помнит тот день, когда сожгли диски. Я ей об этом рассказал. И пару лет назад, когда мы в сотый раз об этом заговорили, Лола спросила: "А тебе не кажется это странным? С чего вдруг обычному человеку тратить на это столько времени и усилий?"
"Потому что это история, - ответил я. - Вот почему".
"Но тогда это еще не было историей, - заметила она. - Когда все началось, это была лишь эпидемия в Китае. Остальной мир все еще был в безопасности. Тем не менее кто-то начал записывать выпуски новостей про эту болезнь. И они записывали все про вакцину, даже когда остальные в мире думали, что это решение наших проблем. А ведь смысла в этом не было никакого, верно? Если, конечно, не знать заранее о том, что вскоре произойдет".
Я замолчал.
Сейчас Уинстон больше, чем когда-либо, выглядел как мальчишка. Лицо пустое и бледное, мысли затаились где-то глубоко. Но не успел я продолжить, как он спросил:
- Где эти диски лежали?
- В коробке. На ней ничего не было написано. Скорее всего, ее оставили здесь по ошибке.
- Нет. В каком доме они лежали?
- Не знаю.
- В доме моей бабушки?
- Вероятно, нет.
Он презрительно фыркнул:
- Ничего-то ты не знаешь.
- Зато знаю, что старушка спасла мир.
Уинстон шагнул ближе и навис надо мной:
- Она чокнутая.
- Вовсе нет.
Он облизнул губы и посоветовал:
- Забудь об этом.
Я промолчал.
Потом он вспомнил, куда шел. Большая нога снова шагнула на ступеньку, и он для верности повторил:
- Бабушка сумасшедшая.
- Она была ученой?
Он поднялся на вторую ступеньку.
- Наверное, это было нелегко, - заметил я, поднимаясь следом за ним.
Он обернулся и с удивлением обнаружил, что я все еще рядом.
- Что нелегко?
- Все время быть рядом с ними: со старухой, которая спасла мир, и с отцом, выросшим рядом с легендой. Потому что он-то всегда это знал, не так ли? В семьях не могут хранить секреты. И ты вырос, слушая рассказы о том, как бабушка помогала создавать вирус или вакцину, которые были благом. Великим благом. Без них на планете жило бы слишком много людей и цивилизация все равно рухнула бы. Да тут еще и климат стал ухудшаться, и все стало разваливаться.
Лицо у парня снова покраснело. Я уже стал планировать, как буду действовать, если он замахнется на меня. Спрыгну со ступенек и побегу - таков был мой героический план. Но замахиваться он не стал, а вместо этого сказал:
- Ни черта ты не знаешь.
- Миллиарды людей были убиты, и в этом отчасти виновна наша старушка. - Я улыбнулся и с усмешкой добавил: - Нелегко, наверное, спать под одной крышей с одной из величайших преступниц в мире, ее гордым сыном и сестрой, которая считает бабулю лучшим на свете и уникальным человеком.
Уинстон вздохнул.
Потом выпрямился, поднял руку и уперся широченной ладонью мне в грудь, отчего у меня едва не перехватило дыхание. А он даже не напрягся.
Мне захотелось убежать, но я остался.
- Нет, - заявил он. - Все не так.
- Да ну? - усомнился я. - Какое такое "все"?
Он ухмыльнулся:
- Считай, что я ничего тебе не говорил. Но если бы я знал об этом хоть что-то (учти, я сказал "если бы"), то меня бесили бы вовсе не убийства. Нет, проблема в том, что грохнули совсем не тех людей. Если тебе в руки попадает такое чудесное оружие, то им нельзя убивать своих. Зачем спасать мир, если он потом заполнится идиотами-христианами и черными дикарями? Только зря людей угробили, если хочешь знать мое мнение.
Новость должен был доставить Мясник Джек, но было лето, стояла жуткая жара, а в его главном холодильнике возникли какие-то неполадки. Поэтому вместо него ко мне приехал старый Феррис. Я копался на свалке, что на заднем дворе, - искал трубу, которую можно было бы вставить в нашу растущую оросительную систему. Громкий треск мотора заставил меня вернуться к дому. Я обошел его и увидел на крыльце Лолу в окружении нескольких собак. Возле двери, но внутри стояла у стены ее любимая крупнокалиберная винтовка "бушмастер". Гость еще сидел на небольшом мотоцикле, и поднятая им пыль медленно оседала на утоптанную пыль перед домом. Лола с ним говорила. Приветливее, чем она разговаривала со мной, она поведала Феррису, что он может зайти в дом или хотя бы в тенек на крыльце. И не хочет ли он выпить воды, у нас ее много, и ее совсем не затруднит сходить за ней, ведь ему жарко, и как ему ехалось из города?
Феррис молчал, но вежливо - ни гримас, ни демонстративных взглядов на безоблачное небо. Но даже за много миль от Спасения он отказывался разговаривать с любым человеком, официально и навсегда изгнанным из города.
Я окликнул его.
Он мгновенно просиял. Перенес негнущуюся ногу через сиденье, поставил мотоцикл на ножки и посмотрел на меня, на секунду-другую забыв, для чего приехал. Потом вспомнил. Глаза его наполнились печалью, и тогда я понял, что он привез плохие новости. Нетрудно было угадать, что именно он скажет, но слова меня все-таки проняли.
- Я насчет твоей мамы, Ной, - начал он. Потом, медленно покачав головой, мой старый друг сказал: - Померла она сегодня утром. Как раз перед восходом.
Я промолчал.
Тогда он ответил на вопросы, которые я мог задать:
- Померла она от рака. Мучилась не очень сильно. Правильные молитвы мы прочитали. Я так думаю, под конец она уже не соображала, где находится. Не так уж оно и плохо, ежели подумать.
Он смолк и уставился на меня.
- Что еще? - спросил я.
- Она говорила о тебе. А в последние дни все спрашивала, где ты. Сама уже не помнила.
Я поднялся на крыльцо и положил потную ладонь на влажную спину жены.
- Что ж… - проговорил я и, немного подумав, признал: - Пожалуй, мне следует знать, что она умерла. Так что спасибо.
Феррис хотел смотреть только на меня, но его взгляд упорно цеплялся за Лолу.
- Воды хочешь? - спросил я.
Он почти сказал: "Да". Но он столь последовательно отказывался до этого, что теперь уже не мог согласиться. Поэтому он глубоко вдохнул и выдал оставшуюся важную новость:
- Она спланировала свои похороны. Несколько недель назад, еще когда не шибко сильно болела, она сказала, как для нее важно, чтобы ты приехал и тоже понес ее гроб.
- Нет, - машинально отрезал я.
Лола шевельнулась под моей ладонью.