- В батюшку пошел, братец… Кровь бунтарская. И голова дурная… у тебя, конечно.
Гарм искоса глянул на брата и ничего ему не ответил. Эти братья при всей родственной схожести черт лица были на редкость непохожи. Фенри, одетый строго и безупречно, действительно был похож на молодого бога - красив, статен… уверенный, повелительный взгляд угольно-черных глаз, черные же волосы, облекающие плечи и спину подобием царственной мантии, на голове - венец с двумя зубьями, поднимающимися над висками… И Гарм - одетый в какие-то нелепые одеяния, на плечах - широкий воротник с фестонами, длинные дырявые рукава петлями охватывают пальцы, ткань, вышитая пестро и беспорядочно, явно нуждается в чистке… на руках и на лице бога - рисунки, сделанные соком ядовитых ягод, светлые волосы взлохмачены, а в глазах, светлых как роса небесная, - тоска и нетерпение.
- Ну да, тебе повезло, маменькин сынок… Скажи, чего ты боишься? Сколько раз мы с тобой играли, все обходилось! - и Гарм раздраженно сплюнул в небо.
- Нет, брат, и не напоминай. Не буду я с тобой на огонь и лед играть. Не буду. Хоть убей.
- Дурак.
- Сам такой.
- Ты хуже дурака, ты трус.
- Не заводись, Гарм. - Но руку с плеча брата Фенри убрал. - Сам знаешь, что говоришь неправду. Хочешь, пойдем побьемся? Глядишь, полегчает…
- Нет. Не хочу. - Гарм встал. - Пойду отца поищу. Давно не виделся. Ну, бывай, брат. - И он повернулся и пошел вглубь дома.
Сколько веков минуло в Обитаемом Мире с тех пор, как поселились в нем последние из Богов - никто не ведает. Этот осколок прежнего обширного мира, уютный и невеликий, стал их домом и - увы… тюрьмой.
Большинство в Обитаемом Мире составляли люди - светловолосые и гордые на севере, смуглые и мстительные на юге, скрытные и непонятные на востоке. А на западе этого мира поначалу обосновались альвы. Вернее те из них, что стали эльфами. Пройдя горнило братоубийственной войны, научившись - но не привыкнув - убивать себе подобных, альвы утратили способность летать, одолевая огромные расстояния и обгоняя ветер, разучились взывать к Сущностям, забыли многое из того, что прежде было им ведомо. Все, что осталось им - значительно более долгая, чем у людей, жизнь, почти что бессмертие; способность в минуты крайней опасности различать голоса стихий и обращаться к ним; да еще обрывки воспоминаний о былом величии и могуществе.
Племя отступников, именовавших себя орками, было рассеяно по всем северо-восточным землям; в отличие от эльфов, они не создавали единого государства и не выбирали себе королей. От прежних времен у альвов-отступников не осталось почти ничего. Кожа их приобрела зеленовато-смуглый оттенок, резцы удлинились и заострились, став со временем угрожающими клыками. Такой звероподобный облик не помешал оркам общаться с людьми; они и союзничали, и воевали со смертными гораздо чаще, чем их светлые собратья. Способность орков к магии проявлялась редко, они предпочитали нападать и разъяснять все недоразумения языками мечей, нежели чем вытягивать из противника душу силой тайных знаний.
С того времени, как закончилась война богов, меж эльфами и орками установился настороженный, оскорбительно-недоверчивый нейтралитет. Они либо высокомерно не замечали друг друга, либо - при неизбежной встрече - вели себя как разделенные и спаянные вековечной кровной враждой. Стоит ли упоминать о том, что они никогда более не воевали и каждый из них считал другого предателем.
Кроме пятерых выживших в этом мирке оказались и свои божки, они обитали в море, в горах, а самый приметный из них избрал местом свого пребывания чудовищные леса на юго-западе. Власть этих божков была невелика, возможности - еще меньше, впрочем, как раз по мерке этого мира, вряд ли бы он вынес большее могущество.
Повзрослев, Фенри и Гарм приняли участие в обустройстве Обитаемого Мира. Фенри больше времени проводил с братом матери, Нумом; их сближало пристрастие к порядку и оформленности. Гарм же очень быстро оказался правой рукой Сурта, и если в мире что-то менялось, причем не всегда в лучшую сторону, он всегда оказывался к этому причастен. Гарм по-прежнему частенько позволял себе нелепые, шутовские выходки; он часто общался с людьми. Фенри до подобного не опускался.
- Здравствуй, отец. - Гарм вошел в небольшой покой, похожий на каменный подводный грот. По стенам причудливыми узорами лепились ракушки, змеились ленты водорослей. Сурт сидел, согнувшись, положив подбородок на сцепленные руки. Услышав голос сына, он поднял голову.
- Здравствуй. Опять брата на игру подбивал? - и Сурт жестом пригласил Гарма сесть рядом.
Гарм коротко кивнул и уселся, куда указали. Он мрачно пинал босой ногой зеленый мшистый ковер, безжалостно сминая, растрепывая нежный ворс.
- Ну и дурак. - Необидно хохотнул Сурт. - Ты бы еще Нума пригласил.
- Ну хорошо. - Буркнул в ответ Гарм. - С ними все ясно. Но вы, почему вы отказываетесь играть со мной?
- Я уже объяснял, сын. - Сурт развел руками. - Слишком мне нужна эта партия. И ты не ровня мне, как игрок. А тут нельзя будет ни проиграть, ни выиграть… боюсь, так провести партию ты не сможешь.
- И что теперь? Так и будем штопать прорехи на здешнем небосклоне? Отец, чего бы мы не делали - этого мало.
- И тут ты прав. Сам я давно понял - такими вот стежками-штришками погоды не сделаешь… Да, мы что-то меняем, все больше по мелочам… но незначительные, местные улучшения не исправят тесноты и замкнутости этого мира. Если мы хотим большего - надо взорвать старое и создать новое. Только так.
- И как нам объяснить это семье? - язвительно поинтересовался Гарм.
- Никак. - Сокрушенно пожал плечами его отец. - Сын, не злись. Они сами поймут, со временем.
- И сколько веков мне еще ждать? - Гарм со вздохом распростерся на зеленом мшистом полу навзничь. - Я устал плавать вокруг этого мира, как рыба в садке. Я знаю каждую скалу, каждый корабельный остов… И летать тошно, будто тебя за ногу привязали - наматывай знай круги. Звезды все пересчитаны, все цветы сорваны, и сплетены в венки… и сердце мое молчит в ответ на все голоса этого мира. Тоска, тоска… Отец, я устал ждать, что произойдет хоть что-то новое, небывалое еще под этим солнцем…
Сурт в ответ тихо засмеялся. Как давно это было… когда он сам говорил такие же слова Хакону, своему отцу… и так же рвался в бой… и жаждал преград…
А Гарм продолжал. Он вынул из уха серьгу, плоский изогнутый треугольник, ртутно-зеркальный, ледяной на вид, и раскачивал ее, держа двумя пальцами, у себя перед глазами, будто убаюкивая сам себя.
- Мне тесно, отец… Это не скука и не лень. Да, я часто жалуюсь, мол, делать нечего в эдакой клетушке. Куда ни ткнись - упрешься в стену. Странно быть богом и постоянно ощущать свою ущербность. Этот лживый фронтир каждый день ухмыляется мне в лицо - ну, и как далеко простирается твоя божественность? А как насчет перешагнуть через меня? И еще этот постоянный рикошет… Словно щелчки кто дает. Обидно так, по лбу. Малейшее возмущение здешнего проклятого спокойствия, чуть-чуть божественного произвола, - и Гарм пренебрежительно скривил губы - и тебя тут же ставят на место. Людские маги, и те плачутся на скудость своих сил. Взывают… просят…
- Ты снисходишь до общения со смертными? - поинтересовался Сурт.
- Так же, как и вы. - И Гарм улыбнулся. - Как мой младший брат, тот, в Шаммахе? Уже вырос из пеленок?
- Уже. Способный мальчик, даже слишком.
Они замолчали. Наконец Сурт прервал затянувшуюся паузу.
- Вот что, сын. Про тавлеи ты можешь забыть - никто из нас не станет играть с тобой. А значит, надо искать другой путь… - он присел на колени рядом с лежащим сыном, отвел от его лица раскачивающийся ртутный треугольник. - Ты давно не был у восточных ворот?
- Что? Так туда вообще никто не ходит. - Взгляд Гарма прояснился, стал цепким и любопытным. - Восточные врата, вы говорите?
- Именно. Если мы откроем их… - Сурт подчеркнул первое слово - То получим все и сразу, и быть может, даже больше, чем ожидаем. Или ничего…
- Но как же то, что осталось за вратами?
- Это ты о Прорве беспокоишься? Я думаю, что если бы ее голод не был тогда утолен, вряд ли ее удержали бы наши слабые заклятия. Что-то произошло там тогда… Вот что. Пойдем, я покажу тебе кое-что.
Боги миновали анфиладу покоев, простых и причудливых; коридор вывел их к витой лестнице, ведущей в одну из башен. На самой ее вершине и был тот самый единственный портал Обитаемого Мира - бесполезный и бездействующий. Лестница закончилась, и дальше идти было некуда. Небольшой зал, куда вышли отец и сын, был на удивление скромен - никаких украшений или архитектурных изысков. Черный каменный пол, серые стены, в которых прорублены узкие, длинные окна, заставляющие ветер протискиваться и сердито свистеть, обдирая бока. И одна-единственная дверь. Две створки, обрамленные диким камнем, перекрыты тяжелой деревянной балкой засова, в массивных петлях висят замки.
- Неплохо постарались… - одобрительно говорит Сурт. - Только стражи не хватает. А теперь посмотри… - и он указывает Гарму куда-то вверх. Там, где створки, смыкаясь, образуют острый угол, из каменной обкладки выпал маленький кусочек, а на его месте беспокойно темнеет пустота.
- Ты знал об этом? - Сурт вопросительно заглядывает в глаза сыну.
- Ну… догадывался, в общем. Только не думал, что это именно здесь. Одно время даже искал - думал, правда, что будет что-то более заметное, все-таки выход в Смерть как-никак… Так значит, частицы первородного огня нашли себе лазейку.
- Нашли.
- Отец… - помолчав с минуту, тихо спрашивает Гарм, - Что там, за Вратами?
- Беспредельность… Абсолют великой Пустоты, безвременье и недвиженье, являющие и поглощающие в свой черед.