- Ни на кого я не буду указывать. Главный злодей давно известен. Я вам его называл, это Александр Павлович. Зачем мне собирать участников?
Психиатр откашлялся в кулак.
- Отлично. И что же вы… собираетесь делать с этой информацией? - спросил он осторожно.
Хомский еле заметно повел плечами.
- Это наше дело… Поживем - увидим. Зависит от обстоятельств.
- Шантажировать собираетесь? - сообразил Ватников.
- Можно и так сказать.
- То есть ваше молчание - в обмен на больничную кашу? И больничную койку?
- Ага, - Хомский нагло улыбнулся.
- Да кто вам поверит? Какие у вас доказательства? Сплошные домыслы, - Ватников, сам себе не отдавая в этом отчета, начинал горячиться.
- Мне наплевать, - сказал Хомский. - Мое дело маленькое. Расскажу следаку, что видел и что слышал - а дальше пусть власть решает… Мы люди мелкие.
Тут уже Ватников возмутился:
- Это же нахальное вранье! Вы ничего не видели! Видеть-то было нечего!
- Ну и что? У меня богатая фантазия. Все так и маячит перед глазами, как наяву.
- Видения появились? Давно пора! Говорящие животные не навещают?
Обвиняя Хомского в галлюцинациях, Ватников всячески оттягивал момент истины. Хомский это хорошо уловил. Он подался вперед и дотронулся до его колена. Психиатр отдернул ногу.
- Вам же, доктор, самому интересно узнать, как оно было? Могу рассказать.
- Для истории болезни, - раздраженно буркнул Ватников. - Берегитесь, Хомский. Выбирайте слова. Вы уже достаточно наговорили, чтобы я вас упек очень и очень далеко. Надолго.
- Не получится. Нет на то моего согласия, - осклабился тот.
Иван Павлович подавленно замолчал. Хомский говорил сущую правду. Процедура госпитализации психиатрических больных значительно усложнились.
- Не будем ругаться, доктор, - умиротворенно промурлыкал Хомский. В нем, очевидно, заработали какие-то внутренние алкогольные резервы, и ему стало хорошо. - Я вам все объясню. Вы же мне от души помогали, по велению сердца. А это дорогого стоит. Устраивайтесь поудобнее и слушайте.
16
- На самом деле и базарить-то долго не о чем, - Хомский сбился на привычный лексикон. Но быстро спохватился и вернулся к более или менее изысканному слогу. В нем словно поселилась другая личность, которая и приняла на себя власть.
"Демон из пузырька с овсянкой", - вдруг подумал об этой неустановленной фигуре Ватников.
- Все было до неприличия просто, - продолжал сыщик. - Покойник угрожал Александру Павловичу жалобой. Доктор у нас молодой, желторотый. Для него жалоба, да еще от блатного клиента, подобна смерти. Да и поднадоел тот ему, как я вам намекал… - Он вдруг приобрел трагический вид и постарел на десять лет. - Это ведь так понятно, как кто-то из нашего брата надоедает… Мы же не слепые, мы все это подмечаем. И болеем душой то за себя, то за вас, докторов…
- Намекали, да. По-вашему, этого достаточно - укокошить больного, если тот надоел? - перебил его психиатр. - Ну, если так… у меня руки давно были бы по локоть в крови…
- И тем не менее, - Хомский стоял на своем. - Наш брат умеет достать… Так что и эту причину я бы не скидывал со счетов. Психика у доктора податливая, неокрепшая… Он впечатлительный, удар не держит…
- Странно слышать рассуждения о психике от вас, - не удержался Ватников. Тон его был неприязненным.
- Не вредно и послушать, - отозвался тот. - Вы же специалист…
Иван Павлович не без труда взял себя в руки и вымученно улыбнулся.
- Продолжайте, Хомский. Пока я слышал одни слова и туманные намеки. Никаких версий, не говоря уже о фактах.
- Версия одна, - сказал Хомский. - Первая и последняя. Дело было так. Доктор Прятов хотел убить нашего соседа с самого первого дня. Между ними искры летали, вся палата чувствовала. Но хотеть - одно, а убить взаправду - другое. По моему разумению, замысел у него окончательно созрел после двух событий. Первое - жалоба. Наверно, доктор прямо-таки заметался, не зная, как быть. И тут подоспело второе событие: напился Кирилл Иваныч. И лег спать в ботинках.
Ватников ударил себя кулаком в ладонь:
- Я больше не могу слышать про эти ботинки! - воскликнул он. - Что они вам дались?
- Дело даже не в самих ботинках, - спокойно продолжал Хомский. Было, однако, видно, что его распирает от гордости и торжества. Голос его, недавно еще хриплый и надтреснутый, уже звенел, как натянутая струна. - Дело в том, что авторитетный доктор лежал на больничной койке. И кемарил, как последний алкаш в обезьяннике. Я думаю, что не ошибусь, если скажу: в это мгновение в мозгу Александра Павловича сверкнула молния. Он понял, что ему нужно делать. Риск был велик, но Прятов считал, что игра стоит свеч. Возможно, он малость рехнулся. Это уж вам проверять, - Хомский состроил озорную гримасу.
- Проверим, - отрезал Ватников. - Давайте дальше. До сих пор, повторяю, я слышал только бредовые построения. Боюсь, что дальше будет хуже…
- Угадали. Итак, Александр Павлович прекрасно знал, что к ночи мы от души накушаемся. Мы ежедневно накушиваемся - почему его дежурство должно было стать исключением? Прятов не стал нам мешать. В его интересах было, чтобы все упились в лежку. А покойничек был покрепче нас, помоложе. И доктор решил, что сумеет его разбудить и выманить из палаты. Довольно зыбкие надежды, но так оно все и вышло. Прятов позвонил в сестринскую, изменил голос. Потребовал себя самого в приемный покой. Спустился туда, прошел мимо дежурных, но дальше ничего не искал - вопреки своим уверениям. Вместо этого он быстро поднялся обратно на этаж. Вошел в палату, все спали. Забрал жалобу. Растолкал Кумаронова. Я не знаю, что он ему сказал. Может быть, сообщил, что явились военные и ищут его. И что ему надо бы пересидеть в туалете. Сосед, спросонья ничего не соображая, потащился за доктором. Тот усадил его на стульчак и врезал по кумполу бутылкой. Бутылок у нас там всегда полно, сами понимаете. Потом выбежал обратно в коридор. Он отчаянно рисковал, но на его счастье Мишка с Ленкой любились и ничего не слышали. Кроме шагов. Это те самые шаги и были. Доктор снова изменил голос и вызвал из приемника казака. Ему был нужен свидетель, показания которого сыграют главную роль. А сам побежал к нам в палату и лег на койку соседа. Укрылся с головой, и только ботинки торчали. Казачок заглянул и увидел, что все на месте, о чем потом и рассказал по простоте душевной… Когда он ушел, Александр Павлович встал и вернулся якобы из приемного… Вот как все было, доктор! Или почти так.
Закончив рассказ, Хомский перевел дыхание.
Воцарилась тишина.
Прогромыхала тележка: привезли обед.
Ватников нарушил молчание первым.
- Бред, - изрек он. - Как я и предполагал - восхитительный, фантастический, складный бред. Не в моих правилах, Хомский, говорить пациентам, что они помешались. Но вам, по-моему, ничего не сделается. От вас не убудет… Я скорее склонюсь к тому, что это все-таки вы сами убили. Поссорились, убили и забыли.
- Да неужто? А кто же звонил?
- Хулиганы, - упрямо сказал Ватников.
- А в ботинках кто лежал?
- Кирилл Иванович, - осенило психиатра. - Бродил по больнице, прилег. Он и звонил! Повышал дисциплину, как ему мнилось…
- Мои слова проверить легко, - смиренно отозвался Хомский. Высказавшись, он сдулся, словно воздушный шарик. Триумф остался позади. Расследование закончено. Впереди были серые будни, разбавленные овсянкой.
- Неужели? И как же?
- Спросите у самого Александра Павловича, - посоветовал Хомский.
17
Прятов встретил Ватникова широкой ухмылкой.
- Как дела? - осведомился он бодро. - Как поживает наш больной? Уже досочинил свою историю?
Иван Павлович и сам был не рад, что поощрял в Прятове подобную веселость. Здесь очень легко перешагнуть невидимую границу. Смеяться над убогими можно, но в меру, с оглядкой на свою медицинскую совесть. Когда остается одна насмешка - это очень нехороший симптом. Пусть даже речь идет о фигуре заведомо юмористической, какой был Хомский. Все-таки тот когда-то был человеком. Жизнь его покатилась по наклонной, и не врачам потешаться над чужим горем…
Но на попятный идти уже тоже было поздно. Если взял неверную ноту, да еще и неоднократно, то пенять приходится себе самому.
- Бред расцвел пышным цветом, - сухо ответил Ватников.
Александр Павлович рассмеялся неприятным, визгливым смехом. Его открытое, юное лицо покрылось сырыми пятнами.
- Не томите, - выдавил он сквозь смех. И вдруг воровато огляделся. Они были одни в ординаторской, без свидетелей.
Ватников, которому почему-то стало немного не по себе, пожал плечами.
- Схема простая. Якобы вы сами себя вызвали в приемное. Тихонько вернулись, выманили пациента, убили, вызвали охранника. И легли на койку больного. В ботинках…
Александра Павловича продолжал душить хохот. Получалось довольно ненатурально. Ни слова не говоря, Прятов выставил из-за письменного стола ногу, обутую в жесткий тапочек.
Ватников сокрушенно уставился на нее.
- Видите? - Прятов игриво покачал носком. - Я переобуваюсь на работе. Откуда взяться ботинкам?
Психиатр уныло кивнул.
Тапочек был совсем новый. Похоже было, что впервые надетый. Ватников скосил глаза в угол, где были свалены потрепанные, лохматые, уже не первый год отвратительные казенные тапки. Он крепко задумался. Нет, он не припоминал, чтобы элегантный Прятов когда-либо пользовался подобной обувью. Тогда Ватников напряг память.
- А давеча, - вымолвил он с виноватым звуком, не поддающимся описанию, - давеча ведь вы все-таки в ботиночках ходили…
Прятов вскинул руки, показывая, что сдается.