10
Ватников против желания расхохотался. Пациенты, проходившие мимо, взглянули на него озадаченно: они никогда не видели, чтобы психиатр хохотал над чужим безумием. Ватников прикрыл рот ладонью.
- Еще кого-то допросить? Это мило, честное слово. У вас, любезный, умственная жвачка намечается.
Хомский непонимающе покрутил головой.
- Виноват? - осведомился он осторожно. - Что намечается?
Ватников закатил глаза.
- В психологии и психиатрии, да и в быту, - начал он терпеливо, - хорошо известно такое состояние: пережевывание мыслей. Ужасная напасть, помноженная на беспросветность.
- Масло гоняют, - дробно рассмеялся Хомский.
- ???
- Так в зоне выражаются, - пояснил тот. - Войдешь в хату - и сразу видишь, кто новенький. Он сидит и думает. Все думает и думает. В смысле - не обо всем думает, а все думает. Месяц, второй, третий. Только и вертится в голове: что делать, что делать. А что делать? Нечего! Про таких и говорят: масло гоняет. Сидел один дед и все-то курсовые писал по высшей математике, для всех. Там же учатся. Контрольные для охранниковых деток. Тоже масло гонял.
Ватников не к месту подумал, что Чернышевский, получается, неспроста написал "Что делать?". Ничего он делать не собирался, ни к чему не призывал, никаких идей не высказывал, никакого светлого будущего не прозревал. Просто гонял масло.
"При чем тут Чернышевский?" - одернул он себя на пике домыслов. И, желая поскорее покончить с мороком, спросил:
- Кого же мне нужно допросить?
- Да казачка нашего, - небрежно ответил сыщик, отсмеявшись над маслом. - Сдается мне, что весь цирк разыграли для него одного. Он был единственным зрителем. Свидетелем, - поправил себя Хомский. - Разве что Мишка еще подвернулся, очень кстати…
- Для него? Кто он такой? Кто его слушает? - Ватников сунул руки в карманы и нахохлился, усы встопорщились. Заныла старая афганская рана. - О чем же мне его спрашивать?
- Обо всем. Пусть расскажет, как пришел сюда и что увидел. В мельчайших подробностях. Он тогда пришел, говорят, достаточно тверезый и должен все вспомнить.
Ватников покачал головой в отчаянии.
- Вы не имеете никакого представления об уровнях общения, Хомский. Я еще могу навести какие-то справки среди коллег. Но беседовать с охранником на отвлеченные темы!.. Как вы себе это представляете? Я с ним за все время, что он у нас торчит, и словом не перемолвился. А теперь вдруг приступлю и спрошу: а что там вы увидели, в отделении…
Хомский тонко улыбнулся:
- Так побеседуйте с ним как специалист! Какие проблемы?
- Почему - специалист? Он у меня не лечится!
- Вот именно. А ему давно пора. Напугайте его. Скажите, что пришли с серьезным разговором. Проверять память. Что поступили жалобы, что вы должны его… допустим, освидетельствовать. Выяснить, в состоянии ли такая пьянь работать дальше.
- Он откажется и будет прав! Он имеет право отказаться от освидетельствования…
- А он об этом знает? Вы что, права ему будете зачитывать?
- Знает он все! В приемник постоянно тягают пьяную шоферню, менты привозят. Там многие отказываются даже перед ментами. Не буду освидетельствоваться - и точка. Он в этом смысле наверняка опытный…
- Ни черта! - возбудился Хомский. - Мало ли, кого туда тягают! Только на себя он такое дело не мерил… Попробуйте - это же очень просто. А вдруг получится?
11
В приемном покое царило болезненное оживление.
Во-первых, только что запеленали Вертера.
Вертером был юный женственный человек с утонченными манерами. Его в "Чеховке" знали давно. Начинал он с того, что спускал штаны под окнами гинекологического отделения и оставлял записку с подписью: "Леопольд". Не помогали ни казак, ни милиция: беднягу хватали, вязали, волокли в участок, немножко били ногами - без толку, через пару дней все начиналось заново. Но около полугода тому назад страдания Вертера приобрели иную направленность. Он распрощался с гинекологией и стал регулярно захаживать в приемный покой. Входил и начинал монотонно умолять: "Запеленайте меня! Запеленайте меня!"
Его выгнали раз, выгнали другой, а потом запеленали. Вертер полежал и ушел совершенно удовлетворенный.
Так и повадился приходить. Сегодня пеленанием руководил лично Мозель.
Не успели спровадить Вертера, как приехал Кузовлев.
Доктор Кузовлев, врач скорой помощи, привез аппендицит, будучи одет в синий рабочий комбинезон на загорелое голое тело, где намертво отпечатались белые полосы от лямок.
Когда в приемник спустился Ватников, он как раз демонстрировал свой наряд во всех ракурсах.
- На руки встать? - задорно спросил Кузовлев.
- Встать!! - заревело приемное отделение.
Доктор степенно крякнул и сделал стойку. Штанины съехали, обнажая куриные голени. Дыхание доктора Кузовлева смертоносным языком вылизывало пол, подобно огнемету; микробы дохли, как от универсального моющего средства.
По коридору тем временем возбужденно бродил недавно принятый на работу дежурант, доктор, выходец из Средней Азии. Он очень плохо говорил по-русски и только без устали приговаривал, со счастливым урчанием: "Полный фарш! Полный фарш!"
Он не смотрел на Кузовлева и явно намекал на что-то другое.
Казак стоял чуть поодаль и покровительственно усмехался. Кнут угрожающе торчал из-за голенища; фуражка была лихо сбита набекрень, и пышный чуб нависал над бараньими выпуклыми глазами.
Ватников тоже остановился посмотреть на Кузовлева.
Он уже сталкивался с этим доктором в одной деликатной ситуации.
Доктор Кузовлев прославился многим и в частности - розыгрышем водителя скорой. Тот, грешник, взялся бездоказательно утверждать, что посадить человека в дурдом не так-то просто. Кузовлев возражал ему, говоря, что это можно проделать с любым человеком и без особых трудов. Водитель только посмеивался и с видом знатока отмахивался. Доктор замолчал и на какое-то время затаился. А потом, когда водитель и думать забыл про спор, наловил тараканов, которых на подстанции было пруд пруди. На пару с фельдшером доктор выкрасил тараканов в ослепительно-изумрудный цвет. И выпустил прямо в салон машины. Водитель разволновался: тараканы зеленые бегают! Что делать? "Ну, не знаю, - солидно басил Кузовлев. - Это не к нам. Вон психиатры стоят, спроси у них…"
Психиатром, который там стоял, как раз и был Ватников.
Сейчас из нагрудного кармана кузовлевского комбинезона вывалилась закуска: маленькая морковка с чахлым хвостиком. Пожав плечами, психиатр поймал взгляд казака и поманил охранника пальцем.
Тот лениво направился к доктору, имея вид уверенный и услужливый.
- Отойдем в сторонку, любезный, - обратился к нему Ватников. - Пойдемте лучше в смотровую, у меня к вам серьезный и неприятный разговор.
На лице казака появилось обиженное выражение. Разве так можно? Только что было весело, как ребенку - и вот уже какие-то неприятные разговоры.
- А в чем дело-то? - глухо спросил казак на пороге пустующей смотровой.
Ватников указал ему на кушетку.
- Присаживайтесь. Вы сами-то не догадываетесь, о чем пойдет речь? Что, совсем никаких мыслей?
Казак был честен и откровенен:
- Нет. Никаких.
- Привычное состояние, - пробормотал Ватников сквозь зубы.
- Что, извиняюсь?
- Так, пустяки. Вот что я вам скажу, дорогой мой человек. Ваше отношение к своим должностным обязанностям желает лучшего. Меня попросили провести с вами предварительную беседу. Профилактическую. Пока мы с вами говорим неофициально, по-хорошему. Пока. Вы понимаете, о чем я?
Казак сглотнул слюну.
- Не очень, - признался он хрипло.
- Если вы не видите за собой никаких грехов - тем хуже для вас. В психиатрии это называется снижением критики. Это очень показательный симптом.
- Могу дохнуть, - осторожно предложил казак, из чего следовало, что все он понял.
- Увольте, - Ватников отгородился руками. - Я вам и так верю, как самому себе… Но разговора это не отменяет. Понимаете, по больнице гуляют слухи о вашем поведении. Проигнорировать их становится все труднее. Вы сами подогреваете ажиотаж своим видом… - Двумя пальцами он пощупал казака за гимнастерку, покосился на шаровары и сапоги.
Охранник сильно обиделся.
- Моего деда в Сибири…
- Знаю-знаю, не надо так волноваться. Его вещички, небось?
- Зачем же его? У нас договор с фабрикой…
- И отлично. - Ватников на секунду отвлекся, услышав крики: "Убирайся! Чтобы духу твоего здесь не было!" Заведующая приемным отделением, похожая на классную даму женщина в сверкающих очках, выталкивала за дверь хохочущего Кузовлева и совала ему вдогонку растоптанную морковку. - Наряжайтесь, кем хотите, - вернулся он к казаку. - Но прекратите приводить себя в состояние, мешающее адекватному восприятию действительности. Вы даже не можете вспомнить, как мне докладывали, о вещах, которые были накануне.
Казак сильно задумался.
- Вчера, - уточнил Ватников, понимая, что литературное "накануне" не числится в обыденном казачьем словаре.
Казак просветлел.
- Помню! - воскликнул он гордо.
- Допустим. А позавчера? А позапозавчера? А в ночь, когда человека убили? Вы вели себя странно - явились в отделение, куда вас не звали…
Лицо охранника побагровело.
- Меня уже на это дело крутили! Что, опять? Чего ко мне-то прицепились? Дурак какой-то подшутил, я и пошел…
Ватников тонко улыбнулся:
- Может быть, вас позвали какие-нибудь голоса?