Когда все наконец уселись и машина тронулась в направлении Лондона, Нимрод снова раскурил потухшую сигару и выдохнул такое огромное и сизое облако дыма, что близнецы сначала заподозрили, что у машины нелады с выхлопной трубой и часть газов просачивается в салон. Но нет! Дым валил прямо из дядюшкиных ноздрей! Заметив, что дети не сводят глаз с сигары, он сам скосил на нее глаза, проводил взглядом очередную струю дыма и - явно смутился.
- Господи, как же я мог забыть?! Вы ведь американцы! У вас не принято курить! Мои глубочайшие извинения! Мне и в голову не пришло, что вам неприятна моя сигара.
- Почему же? Мы как раз обожаем сигарный дым, - заверила его Филиппа.
- Вот как? В таком случае это наследственное. От вашей матушки. Она всегда была не прочь побаловать себя сигарой.
- Мама курила сигары? Вы шутите?
- Отнюдь! Ваша мать была до сигар большая охотница.
Нимрод пустился в воспоминания, многословные и велеречивые, а "роллс-ройс" тем временем плыл по лондонским улицам, точно крытый ковер-самолет. Филиппа внимательно разглядывала город через затемненные стекла машины, пытаясь составить первое представление. Лондон оказался более раскидист и менее устремлен вверх, чем Нью-Йорк, поэтому небо здесь существовало само по себе, не соревнуясь и не сливаясь с небоскребами. Филиппа смотрела на невысокие здания с облегчением: в этом городе им не придется одолевать пешком десятки лестничных пролетов. Какие милые скверики! Сколько деревьев в парках! А вот и знаменитый красный автобус! И черные лондонские такси!
Джона же занимал не Лондон, а сам автомобиль. Он никогда прежде не сидел в "роллс-ройсе". Эти красные кожаные сиденья, пушистые ковры и столики из орехового дерева напоминали папин кабинет - дома, в Нью-Йорке. Так же чинно и тихо - и не подумаешь, что машина едет по шумным городским улицам.
- У вас потрясающая машина, дядя Нимрод, - сказал Джон.
- Что ж, спасибо за комплимент, мой мальчик, спасибо за комплимент. Качество всегда остается качеством, даже когда ни цен прежних, ни компании, которая это производила, нет и в помине. Я приобрел машину у одного кинорежиссера, чья жена, будучи цветозависимой, под воздействием красного цвета проявляла склонность к клептомании. Несчастному пришлось расстаться с автомобилем - так сказать, в мою пользу.
- А-а… - озадаченно протянул Джон. - А скажите, у вас в Лондоне все так разговаривают? Как вы?
- Ну что ты! Лучше всех по-английски говорят голландцы и немцы. Сами же англичане изъясняются на совершенно искореженном, жалком подобии великого в прошлом языка, так что не поймешь, где кончается одно слово и начинается другое. Шамкают, словно набили рот картофельным пюре, таким, знаешь, вязким и клеклым. Пожуют, пожуют, потом выплюнут тебе в тарелку и - понимай как хочешь. А на севере Англии вообще беда. - Конец своей речи дядюшка обратил в затылок Джалобину и говорил с особым напором. - Что там творят с языком - уму непостижимо!
Поняв, что это камешек в его огород, Джалобин жалобно прикрякнул.
Нимрод жил на Стенхоуп-Террас, в доме 7, неподалеку от Бейсуотер-роуд и совсем близко от Кенсингтонского сада. Когда они проезжали мимо сада, дядя ткнул пальцем в окно:
- Где-то там, в глубине, стоит памятник Питеру Пэну. Мальчику, который не хотел становиться взрослым. - Нимрод говорил вроде бы серьезно, но с издевкой. - Никогда не верьте детям, которые якобы не хотят расти. Это так же странно, как не любить мясо… шоколад… зоопарк… А также цирк, аттракционы, гоночные машины, Рождество или день своего рождения. Знаете, как называют ребенка, который не любит все эти вещи?
Филиппа задумалась:
- Балбес?
- Тепло, но - не жжется. Младенец! Сущий младенец! Вот как мы называем ребенка, который только и знает что сосать соску! - Лицо дяди Нимрода сморщилось от отвращения. - Никаких радостей в жизни не ведает, кроме молока! Терпеть не могу младенцев. Даже тошнит, как вспомню эти лысые головки и красные, с кулачок, мордашки. Только и знают что жрать да спать.
- Нимрод, но ты ведь тоже был когда-то младенцем! - Филиппа решительно перешла с дядей на ТЫ, поскольку ВЫ для увещеваний явно не годилось. Ей очень хотелось защитить младенцев. - Разве ты не был маленьким?
- Лучше не напоминай! - Его аж передернуло. - Как только выдается минута покоя и я пробую предаться воспоминаниям, меня начинает преследовать этот кошмар, точно призрак полководца Банко, который является Макбету.
- Ты что, помнишь, как был младенцем?
- Еще бы! Каждую тарелку каши! Каждый мокрый подгузник!
- Но каким образом?
- Такой уж уродилась наша семейка: чем старше мы становимся, тем отчетливей помним все ужасные подробности нашего детства. В день смерти дед сообщил мне, что только что вспомнил, как появился на свет божий. И откровенно говоря, я почти уверен, что это воспоминание его и доконало.
- Жуть, - сказала Филиппа.
- Ага, - согласился Нимрод. - Причем жутчайшая.
Сочувственно улыбнувшись дяде, Филиппа подумала - может, поэтому Нимрод не общался с ними так долго? До сих пор племянники были для него просто младенцами.
"Роллс-ройс" остановился около высокого и внушительного белого здания с зубчатым гребнем на крыше и с башенками по углам: не городской дом, а прямо-таки крепость, небольшая и только что выстиранная. И Нимрод провел их в свои волшебные владения.
- Добро пожаловать! - воскликнул он. - Да войдет сюда каждый по своей воле, а выходя, щедро оставит дому частицу своей радости.
Джон и Филиппа, непривычные к столь церемонным приветствиям, пообещали, что радостью своей обязательно поделятся.
Изнутри дом показался им еще внушительней, чем снаружи. И какая же тишина в нем царила, хотя рядом бурлила жизнь лондонских улиц! Интерьеры представляли собой полное смешение стилей. Самая старая часть здания словно перенеслась сюда из Средневековья: обшитые деревом стены, выцветшие гобелены, наборный пол черного дерева и обложенные камнем французские камины с полками, на которых стояли резные фигурки - по заверениям Нимрода, древнеримские боги и богини. В обшитой деревянными панелями башне по винтовой лестнице ползла огромная деревянная саламандра, а на перилах сидел вырезанный из дуба улыбающийся, отполированный до блеска бедуин со старинной медной газовой лампой в руках. Голубоватое пламя давало ровный неяркий свет…
Остальная часть дома выглядела более современно, то есть ей можно было дать лет двести-триста от силы. Тут архитекторы и дизайнеры напридумывали кучу трюков с многократными зеркальными отражениями, с потолками в виде небесного свода, книжными шкафами, которые на самом деле были дверями. Зато в стенах, оклеенных странными серебристо-желтыми, точно блеклые осенние листья, обоями, имелись ложные двери, которые на самом деле никуда не вели.
В большинстве комнат попадались разные древнеегипетские штучки, а также бронзовые зверюшки, чучела убитых на охоте животных и даже страусиные яйца. Мягкая мебель была обтянута исключительно красными тканями - Нимрод питал к этому цвету явное пристрастие. Огонь горел практически в каждом камине, а еще горели восковые свечи - в причудливых бра и огромных серебряных канделябрах, чуть не по десятку в каждом. Ощущение утра из-за этого как-то скрадывалось, казалось, что сейчас, наоборот, вечер, почти ночь. Картины, развешенные по стенам, являли исключительно обнаженную натуру, но, по мнению Филиппы, далеко не все изображенные были достойны кисти художника: красотой не блещут, а некоторым, прежде чем позировать, не мешало бы сбросить лишние килограммы. Повсюду виднелись роскошные сигарные ящички со специальными увлажнителями - чтобы хранящиеся в них отборные сигары не пересохли. Ящички были красиво расставлены среди других предметов, чаще всего изящных стеклянных ваз, доисторических зажигалок и римских или этрусских масляных ламп.
Самой любимой комнатой Нимрода, судя по всему, была библиотека, где хранилось несколько сотен томов, а на почетном месте возвышался бескрайний стол черного дерева с ножками, опирающимися на львиные головы. Рядом стоял позолоченный стул, который, как утверждал Нимрод, принадлежал когда-то самому царю Соломону.
- Значит, он очень ценный? - поинтересовался Джон.
- Ценный? В смысле дорого стоит?
- Ну да. Я слыхал, царь Соломон был ужасно богат.
- Распространенное заблуждение, - заметил Нимрод.
- Но он же, кажется, владел алмазными приисками? - уточнила Филиппа.
- А-а, копи царя Соломона. Вы о них наверняка слышали. - Нимрод достал из стола тяжелую книгу и положил перед Джоном. - Вот, почитай.
- Но я не умею. Тут же по-старинному написано.
- Ах да! Разумеется! Я и забыл, что вы еще, в сущности, совершенно безграмотны. Короче, дело было так. У царя Соломона постоянно случались неприятности с подданными. Поэтому он завел дневник и всякий раз, когда люди его чем-нибудь огорчали, делал записи - с присущим ему чувством юмора. Так он собирал, копил эти эпизоды много лет, и получилась книга, которую он назвал "Копилка царя Соломона". Только переводчики недослышали, недопоняли, вот у них и получились "Копи царя Соломона". Так что никаких копей на самом-то деле не было, была только книга-копилка. Копилка Соломонова.
Нимрод погрозил близнецам толстым указательным пальцем.