Черт! Саша насторожился - это еще откуда? Вроде ничью мозоль не оттаптывал, пыли в глаза никому не пускал, даже челяди не держал, что и Катя одобряла целиком и полностью, - что они, рабовладельцы, что ли? В отличие от прочих - слыхал, слыхал много раз, как некие баре-чиновнички, дачники из соседней деревни, хозяйственно покрикивали на прислугу. Саша, кстати, ясно представлял себе, откуда ноги растут - от вертикали власти. Нет, чиновные баре ею вовсе по простоте душевной не упивались, тут дело несколько другое, более, так сказать, тонкое. И вся суть в той же вертикали власти. Ведь все знают, как именно управляется Российская Федерация - по принципу типичной древневосточной деспотии. Никто тут велосипед не изобретал и ничего нового не придумывал. Каждый более мелкий начальник - раб более крупного, агнец, и лев рыкающий - для собственных подчиненных, которые, в свою очередь… И те, кто над ним, - тоже в свою очередь… Такая вот вертикаль. Один и тот же человек - одновременно и агнец и лев, какая тут психика выдержит? Вот и не выдерживает, и большая часть российских государственных управленцев больна типичной вялотекущей шизофренией - это вам любой врач-психиатр скажет. Отсюда и пьяные загулы с девками, и непомерное чванство и барство - все от нее, от пораженной психики. И ругань безбожная, наезды на тех, кто ниже, - оттуда же. Ведь что уж говорить, даже понятие такое издавна бытует - "дать гвоздя". И даже более верное словцо для того существует, матерное, когда всерьез считается, что без начальственного окрика никто нормально работать не будет, с места не сдвинется. И среди шизофреников управленцев иногда, и довольно часто, именно за это - за умение глотку рвать - люди и ценятся! Умеешь - ори, правь! А что же подчиненные? А подчиненные гнусны и противны не менее, ибо все делается с их молчаливого одобрения. Согласен, что тебя матерком поливают, орут, ногами топочут? Этакий вот садомазохизм. Психиатр, психиатр каждому управленцу нужен, и чем скорее, тем лучше. Что же касаемо подчиненных, так называемых простых людей, то тут уж вообще помолчать лучше.
- Тут вот диванчик, можете отдохнуть с дороги…
Поставив саквояж в угол, профессор уселся в кресло и, заговорщически подмигнув, произнес лишь одно слово, причем по-русски:
- Ну?
- Заметьте, не я это предложил! - засмеялся Александр, живенько вытаскивая из бара бутылку водки.
Заранее порезанный лимончик, огурчики и все такое прочее уже стояли, дожидаясь, на столике - Саша хоть и в деревне давно жил, а совсем уж варваром не сделался, несмотря на висевший в гостиной меч.
- О, - увидев водку, засмеялся гость. - У меня же есть кальвадос!
- Кальвадос после бани выпьем… Ну, вздрогнули!
Часика через полтора, укрыв умаявшегося с дороги профессора клетчатым шотландским пледом, Александр смог наконец заняться баней. Включив насос, налил в баки воду, затопил, уселся на лавочку, глядя, как с потрескиванием занялись радостным огоньком дровишки.
Ох, бывало, с Катькой парились… а потом - по зиме - в снег!
Чу!
Саша вдруг насторожился, привстал - почудилось, будто за воротами кричит кто-то. Показалось? Да нет…
- Эй, дядя Саша! Ты дома?
- Дома, дома. Как жизнь, парни?
За воротами стояли двое местных подростков, из числа тех дачников, кои живут здесь аж до белых мух - город-то рядом. Один, лет шестнадцати, темненький, с едва пробивающимися усиками, держал в руке ведро, похоже с белой краской; другой, чуть младше, блондинчик, - матерчатую сумку. Оба были одеты одинаково - в спортивные штаны и мешковатые майки навыпуск. Младшего, кстати, Саша хорошо знал - это был Эдик, Катькин двоюродный братец.
- Здорово, Эдик. Как мать?
- Да ничего, спасибо. Дядь Саша, - парни переглянулись, - мы ведь это… вину закрасить пришли, вон и побелку взяли…
Александр ухмыльнулся:
- Вину, парни, вообще-то не закрашивают, а заглаживают, так и говорят.
- Не, дядя Саша. Тут загладить никак, тут красить нужно. - Эдик виновато потупился, и разговор взял на себя его старший приятель.
- Мы, дядь Саша, ночью вчера перепутали. Хотели в забор козлу тому попасть, да вот тебе в гараж угодили.
- Случайно, дядь Саша.
- А-а-а! - Александр наконец понял, что к чему. - Так это вы, значит, кляксу-то… Чем это, краской?
- Навозом…
- То-то я и чувствую - пахнет.
- Так мы сейчас закрасим, вмиг! Эдька, доставай кисти…
- Ладно. - Саша махнул рукой. - Красьте. Только громко не орите, у меня тут гость… спит.
Отрядив подростков "закрашивать вину", молодой человек спустился в погреб, откуда раздобыл жбан с домашним кваском, принес в баню, поставил. Потом, чуть подумав, налил в большую кружку, угостил подростков:
- Пейте, парни. Мало будет, я еще налью…
Вообще-то зря он им налил. К обеду солнышко выскочило, разжарило, а квасок-то хмельной оказался - вот и развезло ребятишек. Нет, кляксу-то навозную они замазали, да вот после этого обоих потянуло на подвиги, прямо вот сейчас, вечера или ночи не дожидаясь.
- А что этот козел наш пляж захапал?
- Козлина - козлина и есть!
- Сейчас мы ему, сейчас…
Оно, конечно, побелкой по серой ограде, может, и не очень-то видно, но те, кому надо, увидели. Вернее - тот, кому надо.
Подкидывая в печку дровишки, Александр краем уха услышал голоса, ругань, собачий лай.
Потом вышел во двор, глянул… Мать честная! Мальчишек-то выручать надобно, тем более Эдик все-таки родственник.
Оба парня стояли, прижимаясь спинами к бетонной ограде соседа, а тот самолично высился перед ними, держа за поводок злющего бультерьера, да еще и издевался:
- А-а-а! Так вы, значит, местные художники? Пикассо недорезанные! Ван Гоги! А я-то думаю, кто мне по ночам забор уродует? Так это вот кто, оказывается. Ну, вы попали, парни!
Вдруг еще появились какие-то девки - блондинка, брюнетка, рыжая.
- Ой-ой, девочки, Пашенька злодеев поймал! Что-то сейчас будет?! Ой!
Судя по крикам, девушки откровенно радовались предстоящему развлечению, а сосед, Паша этот, и бультерьер его долбаный уже заводили несчастных ребят во двор.
- Сейчас придумаем, что с ними делать. А, девчонки, придумаем?
- Придумаем, придумаем, Пашенька, не сомневайся.
- Крапивы им в штаны насовать!
- Или вообще без штанов по деревне пустить бегать!
Саша уже долго не думал - метнулся в дом, краем глаза глянул на безмятежно спящего гостя, зачем-то прихватил со стены меч - какое-никакое, все же оружие, а там злющая псина и бог знает кто еще.
Отличный был меч Хродберг. Клинок его, светлый, словно ранняя заря, был искусно скован из нескольких полос - стальных и железных, которые вначале охлаждали в родниковой воде, закаляли, потом складывали, проковывали, соединяли, чтоб затем отшлифовать с осторожностью и молитвой, отполировать, словно волшебное зеркало, в котором отражается судьба. Если подуть на холодную поверхность клинка, то видно будет, как постепенно, откуда-то изнутри лезвия, проявится искусная гравировка, едва уловимая голубоватая тень, извивающаяся, словно узор на змеиной коже. Да что и говорить, Хродберг - славный подарок! И ножны под стать мечу - красные, отделанные золотом, на столь же роскошной золоченой перевязи.
Когда Александр выбежал на улицу, соседи уже закрыли ворота, и молодой человек не придумал ничего лучше, как перемахнуть через ограду - прямо какой был: всклокоченный, чумазый, с мечом на сверкающей перевязи. Не оставлять же парней на произвол злодеев, в конце концов, сам ведь отчасти виноват, не надо было поить пацанов таким хмельным квасом. Это же сущая брага, а не квас!
Челядь уже окружила юных пленников, хмуро посматривающих по сторонам, - ничего хорошего пойманные подростки для себя здесь не ждали. Сам хозяин - чертов Паша, крепыш с ультракороткой стрижкой и золотой цепью в палец толщиной на мощной, по-настоящему бычьей шее - развалился в выставленном прямо на траву кресле в позе хозяина жизни. Судя по всему, этот не такой уж и молодой мужчина - лет тридцать ему точно есть - принадлежал к той породе людей, что всерьез считают, будто солнце и вся вселенная вращаются исключительно вокруг них. Не так уж и редко встречаются подобные типы, и если один из них перейдет дорожку другому такому же, тут-то и возникнет конфликт, ерундовый, совершенно на пустом месте, однако ни тот ни другой даже в мелочах уступать не желают… М-да-а… все это было написано у крепыша на лице.
Рядом с креслом, по левую руку хозяина, сидела злющего вида псина, бультерьер, и глухо ворчала на парнишек, справа же, опасливо косясь на собаку, толпились три разноцветные девки - брюнетка, блондинка и рыжая, еще какие-то люди - повара, сухощавый тип в белой морской фуражке, пара охранников.
- Ну вот, - ухмыляясь, сообщил Паша, как видно продолжая начатую речь. - Вы, захребетники, - он строго посмотрел на мальчишек, - за свою злостность и неуважение приговариваетесь… приговариваетесь… К чему приговариваются, Жанна?
- К раздеванию, валянию в перьях и выпусканию в городе! - с видимым удовольствием отозвалась блондинка, но тут же переспросила с крайне озабоченным видом: - Ой, Пашенька, а где же мы перья-то возьмем?
- У тебя из хвоста вырвем! - засмеялась рыжая. - Что, подушек, что ль, в доме нету?
- А приклеить? Это ж клей нужен. И каждое перышко…
Тут уж все грохнули смехом, включая и челядь: похоже, эту томную блондиночку тут держали еще и в качестве шута, точнее сказать - шутихи.
- А ведь она права, кстати. - Резко оборвав смех, Паша по-хозяйски посмотрел на охрану. - Ну? Что скажете, парни?
- А что сказать? - Мордовороты растерянно переглянулись.