Есть картина, очень популярная в настоящее время. Вы можете видеть ее во многих магазинах. Картина эта носит название "Сон любви" и представляет совсем раздетую очаровательную молодую девушку, спящую в роскошной постели. Предполагается, что в комнате тепло и ниоткуда не дует, иначе спящая могла бы жестоко простудиться. Из окна сквозь кружевные занавески виднеется световая лестница, по которой спускается толпа купидонов, каждый из которых тащит какой-нибудь "залог любви". Двое нагружены мешками с драгоценными каменьями, которые они опорожняют прямо на пол. Четверо других несут по богатому платью с очень низкою вырезкою на груди и длиннейшим шлейфом. Другие тащат картонки, наполненные самыми модными и стильными токами и очаровательными капорами. Еще некоторые, очевидно являющиеся представителями универсальных магазинов, сгибаются под тяжестью целых кусков бархата, шелка и атласа. Есть посланцы и от башмачника с самой изящной обувью; есть и от бельевых магазинов и от галантереи. Ничто не забыто. Купидоны несут все, что только может приглянуться молодой девушке: всякого рода шкатулочки и корзиночки с парфюмерией и разными безделушками, веера, зонтики, перчатки, шарфы - всего и не перечесть! Вообще видно, что и божества любви следят за духом времени и превратились в нечто вроде торговых приказчиков в храме любви, изображающем из себя торговый склад. И в довершение прелести описываемой картины последний из спускающихся к спящей красавице купидонов влечет за собой на веревке огромное сердце, видимо страдающее ожирением.
Вы, принцесса Золушка, могли бы теперь подать хороший совет этой спящей красавице, сказав ей: "Стряхни с себя этот искусительный сон. Превращение твоего жилища в универсальный магазин или подобие ломбарда, где берут в заклад всевозможные товары, никогда не дает тебе счастья. Пусть тебе снится действительно одна чистая любовь; ведь она хороша и тогда, когда навсегда остается только сном. Но вся эта пестрая и блестящая дребедень, эти продукты жадной промышленности и торговли, неужели они достойны того, чтобы ты грезила о них? Неужели ты, наследница веков, еще не ушла от степени живущей одними глазами дикарки, которую можно соблазнить пестрою тряпкою, ниткою блестящих бус и осколком зеркала? Ведь между тобою и ею разница лишь в количестве и цене цацек, за которые вы продаете свое сердце и душу, а суть-то все одна и та же. Брось же мечты об этом хламе; ведь он может занимать и забавлять тебя всего только несколько жалких дней, после чего так опротивеет тебе, что ты с радостью готова будешь переменить весь этот блеск, всю эту пестроту и мишуру на самую простую крестьянскую одежду, лишь бы было удовлетворено твое сердце…"
Да и сам я мог бы теперь сказать молодому человеку, томящемуся в своей конуре по писательской карьере, ведущей к богатству и славе: "Напрасно вы, молодой человек, думаете, что этот путь безошибочно ведет к тому, что принято у людей называть счастьем. Неужели вы полагаете, что благоприятные о вас отзывы в разных еженедельниках и ежедневниках будут постоянно доставлять вам удовлетворение? Неужели вы воображаете, что та истеричная женщина, которая восхищается вашими произведениями и гонится за вами, как за какою-нибудь зоологическою новинкою, не покажется вам отвратительною после первых же встреч? И неужели вы полагаете, что легко держаться на той скользкой покатой плоскости, которая именуется "угождением вкусам публики"? Ведь один неверный шаг, одно необдуманное движение - и вы полетите вниз головой, в тину общего осуждения или презрительного равнодушия. Неужели вы находите, что жизнь "популярного" писателя отличается от положения преступника, осужденного изо дня в день приводить в движение колесо машины и бьющегося из-за одной надежды не упасть? Бросьте эту глупую мечту, мой дорогой молодой друг! Исполнение ее не стоит тех трудов, которые на это тратятся, да и не отвечает тем представлениям, которые связаны с такими мечтами. Женитесь лучше на любимой и любящей вас девушке, устройте ей маленькое уютное гнездышко, соберите вокруг себя двух-трех верных друзей, трудитесь на том поприще, на которое поставила вас судьба, каким бы маленьким и скромным оно ни было, вглядывайтесь в жизнь, наслаждайтесь тем хорошим, что в ней есть, не ищите чужого - и вы узнаете настоящее счастье. Бегите как от чумы от того ярмарочного балагана, который так громко называется "миром искусства и словесности". Не завидуйте тем клоунам и кривлякам, которые вывертываются наизнанку в погоне за рукоплесканиями толпы и жалкими грошами. Бегите вообще от шумливой, крикливой и полной всякого обмана ярмарки человеческого тщеславия, обратитесь лучше к природе, потому что только одна она может дать полное удовлетворение, покой и счастье вашей душе…"
Да, принцесса Золушка, мы с вами теперь, как люди опытные, отлично могли бы давать мудрые советы другим, но будут ли нас слушать? Не будут, уверяю вас. Нам ответят, что каждому свое счастье, и что не все принцы и писатели одинаковы, и что если нам с вами не повезло в наших мечтах, то еще не значит, чтобы мечты других оказались ошибочными. И кроме того, дорогая Золушка, ведь, пожалуй, наши советы и в самом деле не будут иметь большой цены, потому что мы сами едва ли будем в силах расстаться с теми цацками и настроениями, к которым мы уже привыкли: вы - с вашей золотой коронкой, дворцом, пышностью и подобострастностью ваших блестящих придворных, а я - с моим шутовским колпаком и с теми взрывами безудержного хохота и бешеных рукоплесканий, какими одаривает меня толпа при каждом звоне моих побрякушек.
У меня есть маленькая знакомая, которая уже умеет читать, писать и знает наизусть таблицу умножения, да и рассуждать она уже мастерица. Недавно я подслушал ее беседу с вырастившей ее няней.
- Няня, ведь я сегодня весь день была умницей?
- Да, моя пташечка, совсем была умницей.
- А как ты думаешь, возьмет меня за это папа в цирк вечером?
- Возьмет, если ты до тех пор не напроказишь чего.
Маленькая пауза, потом новый вопрос девочки:
- Я и в понедельник была хорошая, помнишь, няня?
- Да… не очень шалила…
- Нет, ты говорила, что я была очень хорошая весь день.
- Может быть, не помню…
- Да, все говорили, что я была умницей и что вечером меня возьмут смотреть пантомиму. А вот не взяли… Почему это, няня?
- Потому, моя рыбка, что приехала тетя и ее нужно было взять с собой, чтобы не обидеть, а папа не мог достать нового билета и отдал тете твой. Вот как вышло дело.
- А тетя хорошая?
- Хорошая, очень хорошая, и папа с мамой очень любят ее.
- А ты не знаешь, няня, приедет она и сегодня?
- Не знаю, но думаю, что не приедет.
- А вдруг она возьмет да и приедет опять перед тем, как нам ехать в цирк?
- Нет, моя цыпочка, зачем же так? Она ведь не часто у нас бывает.
- Дай-то, Боженька, чтобы она не приезжала и чтобы я сегодня попала в цирк, а то знаешь, няня, я буду в отчаянии…
И все мы также готовы отчаиваться, если не попадем в цирк, который мерещится нам таким местом, где мы вечно хотели бы быть. Но, побывав в нем несколько раз, мы начинаем скучать, и если заставят нас оставаться там безвыходно, мы опять будем отчаиваться, потому что пожелаем чего-нибудь другого, нового…
III
Об особенном значении вещей, которые мы намеревались сделать
Когда-то издавался журнал под названием "Любитель". Он задавался благородной целью - научить читателя самостоятельности, самопомощи.
Так, например, в одной из своих статей он наставлял, как делать цветочные горшки из австралийского сахарного тростника: в другой - как превращать бочонки из-под масла в табуретки к рояли; в третьей - как делать из лучинок шторы, и т. д. Вообще этот журнал учил, как делать что-нибудь из самых неподходящих материалов и превращать в совершенно негодное то, что в своем естественном виде все-таки на что-нибудь годилось.
Две страницы этого журнала были посвящены выделке из сломанных газовых трубочек стоек для шляп, зонтиков и тростей.
Трудно было придумать что-нибудь еще более неудобное, а гениальный журнальный изобретатель все-таки придумал.
По наставлению этого "общеполезного" журнала вы могли выделывать картинные рамы из… пивных пробок. Сколько нужно было выпить бутылок пива, раньше чем набрать достаточное количество пробок, - это, по-видимому, совсем не интересовало добросердечных светодателей. Я высчитал, что для рамки картины средних размеров нужно, по крайней мере, шестнадцать дюжин пробок. Очень сомнительно, что человек, потребивший шестнадцать дюжин крепкого пива (пробки которого особенно рекомендовались), может оказаться способным к выделке рамы; после такого подвига у него, вернее всего, пропадет сам интерес к картинам, и он не захочет не только делать для них рамки, а даже и смотреть на них. Но "Любитель" глядел на свою задачу не с этой точки зрения.
Один знакомый мне молодой человек устроил было из пробок рамку для портрета своего деда. Но результат получился далеко не блестящий. По крайней мере, его мать очень неодобрительно отнеслась к этому произведению, состряпанному по рецепту "Любителя". Увидев "рамку", она с удивлением воскликнула:
- Боже мой! Это что такое?.. Что ты сделал с портретом дедушки?
- Разве вы не видите? - немного свысока отозвался сын: - Новая рамка.
- Рамка?.. Но для чего же понатыканы эти пробки?
- Да из них-то и сделана рамка, как сказано в журнале.
- Совсем не похоже стало на отца! - горестно качая головой, вздохнула почтенная женщина.
- На кого же он похож, по-вашему? - раздражительно спросил сын, оскорбленный в своих лучших чувствах.
- На ежа, утыканного сливами! - безапелляционно решила мать.