- Это не паззл! - отрезал старик. - Это кости Гамарана, боевого коня, мощного и отважного.
- Ну и что? - огрызнулся Манфред. - Каким, таким образом, кучка обглоданных мослов вернет к жизни нашего предка? - Он мрачно и недоверчиво посмотрел на прадеда, и тот сразу потупил глаза. Иезекиилю вовсе не хотелось попасть под гипноз собственного правнука.
Не отрывая взгляда от лошадиных костей, старик подкатил свою коляску ближе к столу. Иезекиилю Блуру исполнился сто один год, а на вид и все двести. Он больше походил на обтянутый пергаментной кожей скелет, чем на человека. Голова у него была как череп, последние зубы - черные, а редкие пряди волос, свисавшие из-под черной бархатной ермолки на лоб, - желтовато-седые. Живыми у Иезекииля оставались только черные глаза, в которых горела неукротимая злоба, честолюбие и адское коварство.
- Материала у нас предостаточно. - Иезекииль обвел костлявым пальцем разложенные на столе кольчугу, шлем, черный меховой плащ и золотую пряжку от плаща. - Все это принадлежало Борлату. Мой дед отыскал эти вещи в замке, в склепе, они были упрятаны в кожаный мешок. Скелета не нашли, к сожалению. Не иначе, крысы постарались. - Пальцы старика погладили черный мех плаща едва ли не ласково, как живое существо.
Принц Борлат был его кумиром еще в детстве: грозный, жестокий воитель воспламенял воображение Иезекииля. Со временем Иезекииль убедил себя в том, что, случись Борлату воскреснуть, тот исцелил бы его от болезни. Иезекииль так и видел, как с грохотом отшвыривает инвалидную коляску и как они с Борлатом наводят ужас на город. Да, будь Борлат жив, это многое бы изменило. И наглому щенку Чарли Бону вместе с его бунтарем-дядюшкой пришлось бы туго!
- А как насчет разряда тока? - хмуро поинтересовался Манфред, косясь на шипящие газовые рожки. - Здесь ведь и электричества-то нет, а без него ничего не выйдет, оно не оживет.
- А, вот ты о чем! - Иезекииль небрежно отмахнулся, затем подкатил коляску к одному из столиков и показал Манфреду какую-то жестянку с торчащими из нее двумя зубчиками. Старик повернул ручку на боку жестянки, и между зубчиками проскочила ослепительно синяя искра. - Вот тебе и ток! - довольно объявил старик. - Давай пошевеливайся. Завтра начинается четверть, а нам совсем ни к чему, чтобы кто-нибудь из этих недорослей пронюхал про наш маленький, скромный эксперимент.
- Особенно Чарли Бон. - Манфред понимающе закивал.
- Ха! Чарли Бон! - как плюнул Иезекииль. - Его бабка обещала, что от парня нам будет прок, а вышло ровно наоборот, он только палки в колеса сует. В прошлом году я, было, подумал, что удалось переманить его на нашу сторону, а он как начал ныть про своего папочку, как начал винить во всем меня!
- Что, в сущности, было чистой правдой, - пробурчал Манфред себе под нос, чтобы прадед его не расслышал.
- Только подумать, чего мы могли бы добиться с помощью его дара! - продолжал Иезекииль. - Мальчишка смотрит на фотографию или там картину - и, аллеоп, он уже внутри, запросто разговаривает с давно умершими людьми. - Старик затряс головой. - А все потому, что унаследовал кровь того страшного валлийского чародея. И волшебную палочку тоже.
- Насчет палочки у меня свои планы, - негромко произнес Манфред. - Вот увидите, скоро она будет у меня в руках.
- Да что ты говоришь? - хохотнул старик, с трудом разворачивая кресло.
Манфред сосредоточенно склеивал между собой лошадиные кости, не поднимая глаз: работа была тонкая.
Иезекииль устроился в дальнем темном углу лаборатории и задумался. Мысли его обратились к Билли Грифу, маленькому очкастому сироте-альбиносу, который раньше прилежно шпионил за Чарли Боном, но в последнее время что-то заупрямился и отказывался доносить о планах Чарли и его компании. Иезекииль насупился: не хватало еще, чтобы ученики академии вышли из-под контроля! Нужно быть в курсе всех их затей, иначе… Да, требуются меры, на Билли надо как-то надавить.
- Родители, - сказал себе Иезекииль, - придется подыскать ему приемных родителей, и сопляк станет как шелковый. Я ведь когда-то обещал ему, но слова не сдержал, вот он теперь и уперся. Отлично, подберем ему славных и добрых папу-маму.
- Только не слишком добрых, - вмешался Манфред, который прекрасно слышал, как прадед разговаривает сам с собой.
- Об этом не волнуйся, у меня есть на примете подходящие люди. Сам не знаю, отчего не вспомнил о них раньше. - Иезекииль прислушался. - А, превосходно, помощь на подходе. В самом деле, в коридоре послышались шаги; через несколько мгновений дверь отворилась, и в лабораторию вошли три женщины. Первой - старшая из теток Чарли Бона, сестра Гризелды Бон, седовласая, с прической кукишем, пристальным взглядом темных глаз, вся в черном. Это была Лукреция Юбим, главная школьная надзирательница, внушавшая трепет ученикам.
- Я привела сестер, - объявила она Иезекиилю. - Ты ведь сказал, что нуждаешься в помощи.
- Почему же вас только трое? - спросил старик. - Где Гризелда?
- На нее теперь лучше не рассчитывать и ничего ей не рассказывать - так безопаснее, - сказала средняя из сестер, ясновидящая Юстасия, - ведь Гризелде приходится жить под одной крышей с этим ужасным Патоном и мальчишкой. Она может проболтаться - ненароком, конечно.
Юстасия подошла к столу и обвела его пристальным взглядом таких же маленьких черных глазок, что и у Лукреции. Сестры вообще были очень похожи, разве что седина в прическе у Юстасии пока лишь поблескивала отдельными прядями. Рассмотрев лошадиные кости, Юстасия оскалилась в усмешке.
- Так вот что ты задумал, старый прохвост! Кого воскрешаем?
- Моего великого предка, принца Борлата, - надменно вздернув подбородок, ответил Иезекииль. - Величайшего из отпрысков Алого короля, а также мудрейшего, сильнейшего и самого воинственного.
- Скорее, самого коварного и кровожадного, - язвительно уточнила третья сестра, Венеция, водружая прямо на стол большую кожаную сумку.
Выглядела она скверно, особенно по сравнению с Юстасией и Лукрецией: растрепанная, неухоженная, с кругами под глазами, в пальто с чужого плеча, в заношенной, посеревшей блузке. Трудно было узнать в ней подтянутую даму, которая раньше щеголяла в красных туфлях и элегантных нарядах. Сестры, судя по всему, не особенно помогали ей после памятного пожара, оставившего от дома Венеции одни головешки.
- Венеция давно ждет, когда подвернется случай отомстить Чарли за пожар, - пояснила Юстасия.
- Разве дом спалил он? Я думал, ваш братец Патон! - вставил Манфред.
- Поджег действительно Патон, - резко сказала Венеция, - но виноват все равно этот юный поганец, и я хочу, чтобы он сдох, и смерть его была долгой! Пусть как следует помучается!
- Успокойся, Венеция, - велел Иезекииль, дергая ее за подол, - мальчишка нужен нам живым, еще пригодится.
- Да какая от него польза? - прошипела Венеция. - Вы хоть представляете себе, что такое потерять дом и все имущество? Все, что я нажила, сгорело дотла!
Иезекииль в сердцах стукнул по столу кулаком.
- Довольно, женщина! - рявкнул он. - Прекратить истерику! Хватить бить на жалость, мы и так все знаем. А Чарли пригодится: я мог бы заставить его перенести меня в прошлое. И тогда я изменил бы историю. Подумайте, какие возможности это дает!
- Историю изменить невозможно, - возразил Манфред.
- А ты откуда знаешь? - огрызнулся Иезекииль. - Никто не пробовал!
Возражать вспыльчивому старику и напоминать, что такие попытки уже были и кончились они крахом, никто не посмел. Венеция кусала губы и злобно щурилась, все еще не в силах расстаться со сладкой мыслью о мести. Ничего, ее час еще настанет, и с Чарли Боном будет покончено.
Неловкое молчание нарушила Лукреция.
- А почему лошадь? - недоуменно спросила она.
- Почему-почему, потому что нашлись ее кости, - свысока объяснил Иезекииль. - Это не просто какая-то там кляча, это Гамаран, могучий боевой конь. Согласно легендам, в свое время он внушал ужас. А уж всадник на таком коне тем более напугает кого угодно. Что скажете?
Присутствующие закивали и поддакнули.
- Мы так запугаем мальчишку, что от него можно будет добиться чего угодно! - победоносно заявил Иезекииль.
- А как вы собираетесь управлять этим… чудищем? - Грязный палец Венеции уперся в лошадиные кости.
Это был тот самый вопрос, которого Иезекииль боялся больше всего, поскольку достойного и веского ответа у него в запасе не имелось. Однако виду старик не подал.
- Борлат - мой предок, - самоуверенно заявил Иезекииль, - так почему бы одному отпрыску королевского рода не помочь другому? Как-нибудь столкуемся. Пока что об этом говорить рано, для начала лошадь надо собрать и оживить, хе-хе-хе!
Лукреция устроилась в поеденном молью кресле, а ее сестры принялись споро распаковывать сумку. На столе выстроились склянки с разноцветными жидкостями, какие-то серебряные щипчики и лопаточки, посверкивающие кусочки кварца, мешочки с травами. Под конец появились ступка, пестик черного мрамора и пять свечей. Иезекииль нетерпеливо наблюдал за приготовлениями, как голодный следит за сервировкой стола.
Прошел час, и на столе возникла часть лошадиного скелета - ноги и хребет. Кольчугу Борлата намазали каким-то вонючим снадобьем, а на черный меховой плащ ровным слоем рассыпали семена некоего таинственного растения. Пять свечей расставили в строго определенном порядке - одну поместили над шлемом, по одной - на конце кольчужных рукавов, а еще две - вместо недостававших передних копыт Гамарана.
Венеция работала как заведенная, не скрывая удовольствия, - только руки мелькали. Что за счастье было наконец-то вновь дорваться до злых чар! Она погладила черный мех, и по нему с легким треском пробежали искры.