После ареста Аверьяна Несторовского в полку все оставалось по-прежнему. Ежедневно проводились учения, и муштра, и словесность. Дежурные роты ходили в караул в Зимний дворец, им приходилось сменять роты других гвардейских полков. Третье отделение личной его императорского величества канцелярии через подчиненный ему корпус жандармерии бдительно следило за охраной царя и его приближенных. Хотя в караулы на посты при Зимнем дворце, как внешние, так и внутренние, назначались только гвардейские части, однако жандармы придирчиво проверяли всех без исключения солдат и офицеров. Никита боялся, что его могут не допустить к охране царского дворца, и тогда его отчислят из гвардии в обычную пехотную часть и переведут в другой гарнизон, далеко от столицы. Но земляк Петрушенков, благоволивший к послушному солдату, дал на него жандармскому полковнику прекрасную аттестацию. Поначалу Никита не догадывался, почему фельдфебель так благосклонно относится к нему, но со временем понял, что они крепко связаны веревочкой амурных дел. Когда однажды Никита понес очередную "передачу" на Малый проспект, в знакомой квартире ему открыл дверь не длиннобородый мещанин, как обычно, а выпорхнула навстречу молодуха с насмешливыми глазами и вздернутым носиком. Статная, пышущая здоровьем женщина.
- Папаши нет дома. Заходите! - пропела она приятным голоском.
Никита смешался.
- Я… Вы понимаете… Времени нет.
- Не краснейте… Я все знаю… Где конвертик, который передал Феофил Семенович?
Видя, что солдат смутился, она захохотала:
- Ха-ха-ха! Не знаете, кто такой Феофил Семенович? Так это же ваш фельдфебель Петрушенков! А! Солдаты знают его только по фамилии. Так вот знайте, что его зовут Феофил Семенович.
Никита в замешательстве пожал плечами и поклонился.
- Какой вы манерный и застенчивый, как граф, о котором я прочитала в книжке. Может, еще станете на колени? Вы никогда не падали на колени перед дамами и мадемуазелями?
- Перед какими мадемуазелями?
- Фи! Вы наивный мальчик. Не краснейте. Выходит, вы не знаете, как обращаться с дамами, как поклониться, как целовать ручку? - И прошла мимо Никиты, шелестя пышным шелковым платьем. - Пардон. Я загляну в соседнюю комнату, не готов ли кофий.
Вернувшись из кухни, названной комнатой, она взяла Никиту за руку, повела за собой и насильно усадила на стул.
- Садитесь! И прошу вас, не краснейте. Вы ведь не мальчик. Наверно, уже знаете, чем привораживают дамы мужчин! А может быть, вы еще не женаты, господин гвардеец?
- Женатый! - буркнул он.
- А! Так, значит, вы знаете о дамах и мадемуазелях. Так где же конвертик?
Никита тотчас достал из-за обшлага мундира письмо и быстро сунул его в руки бесцеремонной хозяйки. И тут же порывисто поднялся.
- Подождите, солдатик. Я же обещала кофий. Отдохните, ведь до вашего проспекта дорога не близкая.
Но он попятился к порогу, поблагодарив за любезное приглашение.
- Спасибо, спасибо. Я скажу господину фельдфебелю, что вы благодарите его за письмо, которое я принес. Хороший человек наш фельдфебель, дай бог ему здоровья.
…Торопясь с Малого проспекта на Садовую улицу, Никита думал о фельдфебеле и о его возлюбленной. Ишь, какая франтиха, да еще щеголяет французским словом "пардон"!
В первые дни пребывания в полку Никита услышал это слово и спросил тогда у бывалых солдат, что оно означает. И седой унтер, сплюнув на песчаную дорожку в казарменном дворе, объяснил:
- Из Хранции привезли, когда наши солдаты прогнали Наполеона и вошли в Париж. Пардон означает извините или простите.
Никита подумал, что Петрушенкова краля, наверное, только одно французское слово и знает. Чего только на свете не бывает! Вот поди ты, эта сорока-стрекотуха взяла такую власть над фельдфебелем. А что она собой представляет, только и того, что бросается словами, как орехами, да телом вышла, а сама пустышка. Никите казалось, что Петрушенков лишь генералов и офицеров боится, а выходит, что им командует вот такое ничтожное тонкоголосое существо. У фельдфебеля один голос чего стоит - зычный, как у диакона. Как гаркнет да нахмурит брови, сотню солдат охватывает дрожь, всех их в кулаке держит. Грозный, грозный, а оказался под каблуком у балаболки. Никита не знал, что Петрушенкова прельстила приятная будущность. Чем возвращаться в нищее село, лучше остаться здесь, в Петербурге, ведь отец этой цокотухи намекал, что к будущему зятю перейдет его торговое "дело" - лавчонка на Выборгской стороне. Сиди себе за прилавком да не спускай глаз с мальчишек-приказчиков.
…Как всегда, Маша ожидала Никиту. Она даже выбегала на улицу. Волновалась, ей казалось, что в это воскресенье строгий фельдфебель не отпустит Никиту. Стояла у окна, заглядывала в темный двор-колодец, хотя Никите незачем заходить туда. "Но все же, - думала она, - а вдруг он захочет посмотреть вверх, чтобы увидеть ее в окне". И как же обрадовалась, услышав теньканье звонка. Это Никита! Только он так звонит - один звонок длинный, а второй короткий.
- Ты? - спросила, открыв дверь, и коснулась головой намокшего под майским дождем мундира.
"И сегодня зовет на "ты", - подумал и обнял счастливую Машу. Теперь не боялся, что их увидит мать, и стал целовать ее. Она отвечала ему, горячо целуя и приговаривая сквозь слезы: "Любимый мой! Дорогой!"
Так, обнявшись, они вошли в комнату.
- Мама! - позвала Маша. - Никита пришел. Слышите?
Постанывая, Олимпиада Михайловна повернула лицо к ним и кивнула:
- Здравствуйте. А Машенька думала, что вы уже и не придете.
- Да я… Я немного опоздал. Бегал на Малый проспект по поручению фельдфебеля.
- Маша! Может, угостишь гостя чайком? Только, простите, нет ничего к чаю. Остался кусочек хлеба. Я больна, не хожу подрабатывать, а Маше все обещают заплатить за вышитые рубашки, да…
- Мама! - с укором глянула на мать.
- А ничего, дочка, пусть гость знает, как мы живем. Это не позор для бедных.
- Мама! Оставьте. Зачем Никите знать… - И умолкла.
А он стоял в растерянности. Как же он не подумал об этом раньше! Аверьян даже ни одним словом не обмолвился, что они нуждаются. И вдруг Никита вспомнил, что у него в кармане лежит серебряный рубль, названный солдатами неразменным, все берегли его как подарок самого царя.
- Маша! Олимпиада Михайловна! Я сейчас сбегаю в лавку, куплю что-нибудь из продуктов. Скажите, что взять? А может, и ты, Маша, пойдешь со мной?
- Не нужно! Не нужно! - замахала исхудалой рукой Олимпиада Михайловна. - Зачем! Разве у вас лишние деньги? Откуда они у солдата.
- Не лишние, но есть. Целый рубль. Серебряный. Подаренный на параде в Царском Селе самим царем. Вот он! - Никита вынул из кармана платок, в его уголке был завязан рубль.
- Это память для вас, - продолжала Олимпиада Михайловна. - Не нужно!
А Никита разошелся:
- Пусть этот рубль будет для вас памятью, а мне наградой. Маша, - решительно взял ее за руку, - пойдем!
Держа в руках маленькую корзинку, Маша прыгала по ступенькам вниз, ей было так весело и приятно идти вместе с Никитой. Она не подумала, что скажут соседки, увидев ее с солдатом. Пускай сплетничают. Ей никто не нужен! Только Никита! А как он нежно поддерживает ее под руку, чтобы она не поскользнулась на выщербленных и стертых ступеньках. Еще никогда не ощущала она такой радости, выходя из дома. Оказывается, человек может быть счастливым!
Покупала Маша на свой выбор и вкус. И сахару взяла, и печенья, а для матери какую-то копченую рыбку. ("Мама так соскучилась по копчености", - шепнула Никите на ухо.) А когда шли домой, вдруг сказала:
- Ой! Я и забыла тебя предупредить - мы этот долг вернем. Как только мне заплатят за вышивку, я спрячу в шкаф такой же рубль и отдам тебе…
Он не дал ей договорить. Оглянулся, нет ли кого на лестнице, и поцеловал.
- Чтоб больше я этого не слышал!
- А я не сама придумала. Это мне мама шепнула, когда мы выходили из комнаты.
Он пристально посмотрел на нее и воинственно поднял руку.
- Не буду! Не буду, Никитушка!
Никита заметил, с каким наслаждением обедала мать, как она лакомилась рыбой, да и Маша за чаем накинулась на печенье, а перед этим с аппетитом поела вкусной колбасы.
Был доволен: сделал приятное людям, ставшим для него близкими и родными.
Близкие! Родные! Не знал, не ведал Никита, что мать день и ночь грызет непослушную дочь, все время заводит разговор о степенном, почтенном господине, титулярном советнике Никодиме Даниловиче. Вот это был бы муж для Маши! А что этот голодранец солдат, да еще и мужик!
После обеда Маша потащила Никиту в кухню. Прикрыв дверь, села рядом и склонила голову ему на плечо.
- Любимый! Как я ждала тебя все эти дни… Знаешь, и ночью несколько раз просыпалась, прислушивалась, не идешь ли ты. Что это такое? Скажи, Никитушка, почему девушка должна так страдать?
Он молча смотрел на нее, внезапно изменился в лице. И глаза заволокло туманом. Руки у него безвольно опустились.
- Никитушка! - испуганно спросила. - Что с тобой? Что случилось?
- Ничего не случилось, любимая моя.
- Нет! Что-то скрываешь от меня. Чует мое сердце. Скажи! Скажи!
- Хочу повиниться перед тобой… Я… я тебя обманул. Но не сердись. Я не хотел этого делать… Я не виноват. Я не мог заставить себя не ходить к вам, не видеться с тобой, меня тянуло сюда, звали глаза твои, и я ходил… Не мог иначе. Я полюбил тебя!
- Полюбил? Любимый мой! - Обнимала, целовала, ласкала. И все же чувствовала какой-то холодок. - Никита! Ты не такой, как был в прошлое воскресенье. Сидишь рядом, а на самом деле далекий… И руки не такие!