Колдуны повернулись к смуглолицему, ожидая, что тот скажет, как если бы от его слова зависело само будущее.
- Почему вы видите во всем только черное? - промолвил тот. - Неужели в бесконечности дорог нельзя найти ту, что была бы освящена светом надежд и любви? - его взгляд остановился на жене трактирщика: - Ты права: я чувствую ответственность за тех, кого спас. Ты и твой сын перенесли тяжелую болезнь. Вы - живые люди, а не призраки, и не выдержите дороги, да еще в конце осени, перед снежной зимой.
- Но ведь вы уносите в мороз едва родившегося младенца!
- Мы - другие. Нам дано создавать теп-ло. Лишь миг рождения нуждается в огне жилья, тишине и крыше над головой.
- Но где ж нам оставаться? - трактирщик с грустью взглянул на догоравшие головешки.
- Я могу восстановить ваше жилище, - глядя ему прямо в глаза, сказал смуглолицый. - Если вы согласитесь.
- Не престало отцу отказываться, бросая судьбу своего ре-бенка на чашу весов судьбы, - вздохнул Горивек.
В тот же миг на том месте, где еще мгновение назад дымились развалины трактира, встал новый дом. Внешне он мало чем отличался от прежнего, разве что казался подновленным и более прочным.
- Чудо! - прошептала Тая, в то время как взрослые застыли на месте, не смея промолвить и звука.
- Только не для колдуна! - в голосе стоявшей рядом с ней Полеси слышалась гордость.
- Но… - немного придя в себя, пробормотал трактирщик. - Разве можем мы остаться здесь, после всего, что произошло?
- Почему бы нет? - пожал плечами молодой колдун. - Даже если вы станете рассказывать правду каждому гостю, вам никто не поверит, ибо во всей этой истории слишком много такого, что кажется лишенным дара нереальным.
- А как мы объясним смерть священника? - тихо спросила жена трактирщика. Ей очень хотелось остаться, и, все же, она боялась.
- Вас никто не станет расспрашивать об этом, - устало улыбнулся колдун. - Мы не можем прибегать к помощи дара для того, чтобы защитить себя, но нет такого закона, который запретил бы нам вос-пользоваться им во благо добрых людей.
- Спасибо, спасибо вам за все! - Горивек почувствовал, как сердце наполняется покоем и счастьем. - Ни мы, ни наши потомки ни-когда не забудем того, что вы для нас сделали! Двери нашего дома всегда будут открыты для вас и ваших соплеменников!
Колдуны улыбнулись, принимая искреннюю благодарность.
- Я… - начала наделенная даром, затем, не до конца уверенная в том, что поступает правильно, на миг замолчала, заглянула в глаза молодого колдуна, словно ища в них поддержку в том, что она соби-ралась сделать, а потом, наконец, решившись, продолжила, обращаясь к жене трактирщика: - Я хочу оставить тебе кое-что на память о ночи, которая, по собственной, независящей от смертных, воле породнила нас, возвращая к жизни, - она сняла с шее цепочку. На ней висел небольшой камень-талис-ман. Он казался таким невзрачным, что взгляд обходил его стороной. Но стоило колдунье коснуться камня пальцами, как он ожил, забился, как сердце, залучился множеством красок. - Возьми. И если когда-нибудь тебе понадобится моя помощь - подумай обо мне, согрей камень своим дыханием. И я приду.
Та с волнением приняла подарок, вздрогнула, почувствовав его живой трепет у себя в руках, замерла на миг, купаясь в покое, ко-торым тот встречал свою новую хозяйку. Потом, с надеждой и страстной мольбой она повернулась к мужу, спрашивая его согласия, когда же тот еле заметно кивнул, вздох облегчения легким облаком сорвался с губ женщины. Ее глаза наполнились счастьем.
- А теперь нам пора отправляться в путь, - колдунья расправила плащ, прикрывая им укутанного в одеяльце младенца.
- Подождите! - встрепенулся трактирщик. - Куда же вы? Оставайтесь у нас! Мы будем рады…
- Мы не можем, - качнула головой колдунья.
- Но… - Горивек даже растерялся, когда ему казалось само собой разумеющимся, что гости примут его приглашение и пробудут в трактире достаточно времени, чтобы он смог их отблагодарить. - Вы не должны! Только не сейчас! Он не сможет идти с обожженными но-гами! - Горивек повернулся к смуглолицему, который уже медленно, тяжело опираясь о плечи колдунов, поднялся и с трудом, сильно хромая, сделал несколько шагов в сторону леса.
В глазах женщины отразилась глубокая боль. Но она лишь пок-репче прижала дочку к груди и качнула головой: - Ему придет-ся. Мы не можем ждать, пока раны заживут. Пойми: ребенку мало войти в мир, ему надо стать в нем своим. Ведь вы тоже, ожидая рождения, зовете священника, а потом он ведет родителей и малыша в храм, чтобы в тело вошла святая душа. Почти так же делаем и мы… - она двинулась вслед за мужчинами, увлекая за собой замеш-кавшуюся возле сверстницы воспитанницу.
- Спасибо… Спасибо вас за все! - люди низко, до самой земли поклонились колдунам.
И те на миг остановились, обернулись.
- Прими последний совет, - тихо проговорил молодой колдун. - Ес-ли хочешь, чтобы удача пришла в твой дом, испроси у бога для себя другое имя. Все твои беды не от судьбы, а лишь от него.
Они ушли, скрылись за деревьями, а люди все продолжали молча смотреть им вослед.
- Да, - вздохнул, наконец, трактирщик. - Кто бы мог подумать… - и он двинулся к дому, прикидывая, как будет лучше поступить: самому сходить в ближайшую церковь, или не искушать судьбу и дождать-ся, когда бродячий монах или проповедник остановится в их тракти-ре.
Во всяком случае, он решил сменить имя как можно скорее, и, кто знает, может быть, тогда удача действительно повернется к нему лицом.
Старуха подошла к девочке, обняла ее за худые, острые плечи.
- Что с тобой, Таюшка? - ласково, как никогда раньше, спросила она.
- Не знаю, бабушка. Наверное, будь я посмелее, ушла бы с ни-ми. Они такие… волшебные! Когда они рядом, на душе спокойно и тепло.
- Они бы не взяли тебя. И правильно б сделали. Ты же зна-ешь, чем закон грозит вероотступникам.
- Но почему? Это же несправедливо!
- Ох, Тая, Тая… В мире много несправедливого… Пойдем, стано-вится холодно.
- Бабушка, они ведь еще вернутся?
- Кто знает… - начала она, но в глазах девочки горел та-кой яркий огонь веры и надежды, что старуха не посмела погасить его. - Может, придут другие. Колдуны - не редкие гости в трактирах.
- Нет, эти были особенные.
"Да, дитетко, - думала старуха, глядя на девочку. - Особенные. И мы не сможем теперь жить так, как раньше, ибо горящий в их серд-цах огонь отогрел наши души, которые, научившись заботиться и лю-бить, уже не смогут замерзнуть вновь".
Глава 2
Колдуны уходили все дальше и дальше в лес.
Насквозь промокшие, поседевшие и потерявшие половину своих роскошных шевелюр деревья расступались перед ними, втягивая длин-ные, похожие на огромных дождевых червей корни под землю. Кусты отодвигали колючие ветки, боясь ненароком поранить желанных гос-тей. Земля вокруг лежала жирной, чавкающей кашей, но узкая тропка под ногами странников оставалась совершенно сухой и такой чистой, словно добрая хозяйка, готовясь к встрече, расстелила дорожку.
Где-то после полудня они вышли на небольшую, окруженную хо-роводом берез, полянку. Видя, что раненый, держась из последних сил, все сильнее наваливается на плечи поддерживавших его колду-нов, Дубрава решительно остановилась:
- Всё. Нужно передохнуть, - она передала дочку в руки воспитан-ницы, а сама подошла к молодому колдуну, которого спутники успели усадить на ствол поваленного ветром дерева, взглянула на набухшие, пропи-тавшись кровью, тряпицы, укрывавшие ступни босых ног, когда любая обувь, сколь мягкой и удобной ни была, обернулась б лишь новой пыткой.
- Я сменю повязки, - сказала она.
- У нас нет на это времени, - переведя дыхание, ответил тот. Он быстро провел ладонью по лбу, смахивая пот.
- Ты устал…! - не в силах дольше скрывать боль, горевшую у нее в глазах, взмолилась Дубрава.
- И что же? До заката нам еще много предстоит пройти.
- Тогда позови драконов, ты же можешь, я знаю! Пусть они пе-ренесут нас. Или прикажи Ясеню и Власу сделать носилки…
- Послушай, женщина, - он, наконец, поднял черные, глубокие как бездна глаза, устремив пристальный взгляд на колдунью, - ты что же, хочешь, чтобы твоя дочь осталась безымянной? Если нет, не мешай мне! - и отвернулся.
- Я не могу смотреть, как ты страдаешь…! Черногор, я очень люблю дочку. Но ты… Ты так много для всех нас значишь! Ради те-бя я готова…
- Замолчи! - его голос стал резким, словно порыв ветра. - И даже думать не смей! Я должен ввести ребенка в храм! Ее судьба - превыше всего!
- Мне трудно спорить с сильнейшим из Старших… - прошептала Дубрава. Она склонила голову, пряча катившиеся по лицу слезы.
- Тебе и не следует. Пора, - он подозвал к себе спутников, которые помогли ему подняться и, поддерживая, повели дальше вглубь леса.
А женщина, тяжело вздохнув, вернулась к девочке. Передавая ей младенца, Полеся робко спросила:
- Наставница, Старший рассердился на тебя?
- Да, милая.
- Но почему? Разве ты в чем-то провинилась?
- Да. Ему пришлось напоминать мне, что самым важным для меня теперь должна стать жизнь моей девочки, ибо в ней мое буду-щее, будущее моего умершего мужа и грядущее всего нашего ро-да… Идем, Полеся.
Путь был мучительно долгим, но, несмотря ни на что, странники не позволили себе больше ни мгновения остановки. На закате они вышли к храму.
Древние, как сам мир, колонны, словно соединявшие небо с землей, образовывали круг, одновременно закрывая помещенный в его центре алтарь от всех несчастий мира и открывая ста ветрам, ста дорогам.