Маэстро был сущим кладезем разнообразнейших талантов, которые он, стосковавшись по общению с "интеллигентными людьми", с удовольствием демонстрировал Халаддину. Он, например, с немыслимой точностью имитировал почерки других людей - что, как легко догадаться, весьма ценно в его профессии. О нет, речь шла не о каком-то там примитивном воспроизведении чужой подписи, отнюдь! Ознакомившись с несколькими страничками, исписанными рукою доктора, Хаддами составил от его имени связный текст, при виде которого у Халаддина в первый момент закралась мысль: да я же небось сам это и написал - просто запамятовал, когда и где, а он нашел листок и теперь дурит мне голову…
Все оказалось проще - и одновременно сложнее. Выяснилось, что Хаддами - гениальный графолог, который по особенностям почерка и стиля составляет абсолютно точный психологический портрет пишущего, а затем фактически перевоплощается в него, так что тексты, которые он пишет от имени других людей, в некотором смысле аутентичны. А когда маэстро выложил доктору все, что узнал о его внутреннем мире, исходя из нескольких написанных строк, тот испытал замешательство, густо замешенное на страхе - это была настоящая магия, и магия недобрая. На миг у Халаддина возник даже дьявольский соблазн - показать маэстро какие-нибудь записи Тангорна, хотя он ясно понимал: это было бы куда большей низостью, чем просто сунуть нос в чужой личный дневник. Никто не вправе знать о другом больше, чем тот сам желает о себе сообщить, и дружба, и любовь умирают одновременно с правом человека на тайну.
Вот тогда-то его и посетила странная идея - дать Хаддами для экспертизы письмо Элоара, найденное среди вещей убитого эльфа. Содержание письма они с бароном разобрали по косточкам еще во время своего хоутийн-хотгорского сидения (надеялись найти в нем хоть какие-нибудь зацепки, как пробраться в Лориен), однако ничего полезного для себя так и не извлекли. И вот теперь Халаддин - сам не зная для чего - пожелал, пользуясь случаем, ознакомиться с психологическим портретом эльфа.
Результаты повергли его в полное изумление. Хаддами соткал из ломких завитков рунического письма образ человека в высшей степени благородного и симпатичного, может быть, излишне мечтательного и открытого до беззащитности. Халаддин возражал - графолог стоял на своем: он проанализировал и другие записи Элоара, его топографические и хозяйственные заметки - результат тот же, ошибка исключена.
- Значит, цена всем вашим измышлениям, маэстро, - ломаный грош! - вышел из себя Халаддин и поведал опешившему эксперту, что он сам застал в Тэшголе, не скупясь на медицинские подробности.
- Послушайте, доктор, - вымолвил после некоторого молчания как-то даже осунувшийся Хаддами, - и все-таки я настаиваю - там, в этом вашем Тэшголе, был не он…
- Что значит "не он"?! Может, и не он сам изнасиловал восьмилетнюю девочку перед тем, как перерезать ей горло, но это сделали те, кем он командовал!..
- Да нет же, Халаддин, я вовсе не об этом! Понимаете, это глубокое, немыслимо - для нас, людей, - глубокое раздвоение личности. Представьте себе, что вам пришлось - ну, так уж сложилось, - участвовать в чем-то подобном Тэшголу. У вас есть мать, которую вы нежно любите, а у эльфов иначе и быть не может: дети наперечет, каждый член социума поистине бесценен… Так вы, надо думать, сделаете все, чтобы избавить ее от знания об этом кошмаре, а при эльфийской проницательности тут не обойдешься враньем или примитивным умолчанием, вам надо и вправду перевоплотиться в иного человека. Две совершенно разные личности в одном существе - так сказать, "для внешнего и для внутреннего потребления"… Вы меня не понимаете?
- Признаться, не совсем… Раздвоение личности - это не по моей части.
Странно, но похоже, что именно этот разговор и натолкнул Халаддина на решение той самой, главной, задачи, над которой он бился, и решение это ужаснуло его своей примитивностью. Оно лежало прямо на поверхности, и ему теперь казалось, будто он все эти дни старательно отводил глаза в сторону, делая вид, что не замечает его… В тот вечер доктор добрался до башни, куда их определили на постой, затемно; хозяева уже легли, но очаг еще не погас, и он теперь сидел перед ним в полной неподвижности, глядя на оранжевую россыпь угольев остановившимся взглядом. Он даже не заметил, как рядом с ним появился барон.
- Послушайте, Халаддин, на вас лица нет. Может, выпьете?
- Да, пожалуй, не откажусь…
Местная водка обожгла рот и прокатилась тягучей судорогой вдоль хребта; он отер выступившие слезы и поискал глазами, куда бы сплюнуть сивушную слюну. Полегчать не полегчало, но какая-то отрешенность и вправду пришла. Тангорн тем временем сходил куда-то в темноту за вторым табуретом.
- Еще?..
- Нет, благодарю.
- Что-то случилось?..
- Случилось. Я нашел решение - как подкинуть эльфам наш подарочек.
- Ну и?..
- Ну и вот - размышляю на вечную тему: оправдывает ли цель средства…
- Гм… Бывает и так, а бывает и эдак - "по обстановке"…
- Вот именно; математик сказал бы: "Задача в общем виде нерешаема". И Единый - в своей неизреченной мудрости - вместо однозначной инструкции решил снабдить нас таким капризным и ненадежным прибором, как Совесть.
- И что же сейчас говорит ваша совесть, доктор? - Тангорн глядел на него с чуть насмешливым интересом.
- Совесть - вполне недвусмысленно - говорит: нельзя. А Долг отвечает: надо. Такие вот дела… Славно жить по рыцарскому девизу: "Делай, что должно - и будь что будет", - верно, барон? Особенно если тебе уже Доверительно шепнули на ушко - что именно должно…
- Боюсь, в этом выборе вам никто не помощник.
- А я и не нуждаюсь в чьей-то помощи. Более того, - он отвернулся и, зябко поежившись, протянул руки к остывающим угольям, - я хочу освободить вас от всех обязательств по участию в нашем походе. Если даже мы и победим - следуя моему плану, - это, поверьте, будет не та победа, которой можно гордиться.
- Вот как? - Лицо Тангорна окаменело, и взгляд его внезапно обрел тяжесть горного обвала. - Значит, ваш замысел таких достоинств, что участвовать в нем большее бесчестье, чем бросить в беде своего друга - ведь я до сих пор считал вас за такового? Я весьма ценю вашу заботу о чистоте моей совести, доктор, но, может, вы все же дозволите мне принять решение самому?
- Как угодно, - равнодушно пожал плечами Халаддин. - Можете сперва выслушать мои соображения - и отказаться потом. Это довольно сложная комбинация, и начать тут придется издалека… Как вы полагаете, барон, какие отношения связывают Арагорна с эльфами?
- Арагорна с эльфами? Вы имеете в виду - сейчас, после того как они усадили его на гондорский престол?
- Разумеется. Вы вроде говорили, будто неплохо знаете восходную мифологию: не помните ли, часом, историю про Цепь гномов?
- Признаться, запамятовал…
- Ну, как же… Весьма назидательная история. Когда-то давным-давно боги пытались усмирить Хахти - голодного демона Ада, могущего пожрать весь Мир. Дважды они сажали его на цепь, изготовленную божественным Кузнецом - сперва из стали, потом из мифрила, - и дважды Хахти рвал ее, как паутинку. Когда же у богов осталась последняя - третья - попытка, они унизились до того, что обратились за помощью к гномам. Те не подвели и изготовили по-настоящему несокрушимую цепь - из голоса рыб и звука кошачьих шагов…
- Голос рыб и звук кошачьих шагов?
- Ну да. Ни того, ни другого больше не существует именно потому, что все это - сколько его было в Мире - целиком пошло на ту самую цепь. Только, как мне сдается, на нее потратили и еще некоторые вещи, которых теперь в Мире тоже не сыскать; к примеру, благодарность владык - одна из таких вещей… А кстати: как, по-вашему, боги расплатились с теми гномами?
- Надо думать, ликвидировали их. А какие тут еще могут быть варианты?
- Именно так! Вернее сказать - собирались ликвидировать, но гномы были тоже не лыком шиты… Впрочем, это уже отдельная история. Так вот, возвращаясь к Арагорну и эльфам…
Рассказ его был долог и обстоятелен - он и сам проверял сейчас на прочность свои логические конструкции. Затем наступило молчание, нарушаемое лишь завыванием ветра за стенами башни.
- А вы страшный человек, Халаддин. Кто бы мог подумать… - задумчиво произнес Тангорн; он оглядел доктора с каким-то новым интересом и, пожалуй что, с уважением. - В работе, за которую мы взялись, всякого рода карамельные сопли неуместны, однако если нам и вправду суждено победить так, как вы задумали… Словом, не думаю, чтобы у меня когда-нибудь возникло желание вспоминать с вами эту историю за кубком доброго вина.
- Если нам суждено победить так, как я задумал, - эхом откликнулся Халаддин, - не думаю, чтобы у меня возникло желание видеть свое отражение в зеркале. (А про себя добавил: "И уж во всяком случае, я никогда не посмею взглянуть в глаза Соне".)
- Впрочем, - усмехнулся барон, - я позволю себе вернуть вас на грешную землю: эти разговоры удивительно напоминают скандальный дележ ненайденного сокровища. Вы еще сперва выиграйте этот бой, а уж потом предавайтесь душевным терзаниям… Пока что у нас появился свет в конце тоннеля - и не более того. Не думаю, чтобы наши шансы остаться в живых были выше, чем один к пяти, так что это по-своему честная игра.
- Наши шансы? Значит, вы все-таки остаетесь?
- Куда ж я денусь… Уж не думаете ли вы, что сумеете обойтись без меня? Как вы, к примеру, собрались общаться с Фарамиром? А ведь без его участия, пусть даже и пассивного, вся ваша комбинация окончится не начавшись. Ладно… Теперь вот что. Я полагаю, придуманную вами наживку следует забрасывать не где-нибудь, а именно в Умбаре; эту часть работы я возьму на себя - там вы с Цэрлэгом будете мне только обузой. Давайте ложиться, а детали я продумаю завтра.