Берест не расслышал, как опустилась рядом с ним бесшумная лесовица. Она положила около себя хлеб, протянула руку и коснулась его лба. Берест вздрогнул, быстро привстал - и ее рука соскользнула.
- Это ты…
- Тебе стало хуже, - Ирица не спросила, просто сказала.
- К ночи всегда хуже, - отговорился Берест и вдруг добавил. - У тебя глаза светятся! Ты знаешь?
У лесовицы и вправду в темноте блестели глаза, как у совы или кошки.
- У нас у всех так, - Ирица видела, как глаза светятся у ее лесных сестер и братьев.
Берест только качнул головой: с непривычки это было ему жутковато.
- Я принесла нож и человеческую еду… Тебе плохо. Надо резать сейчас, да? - Ирица бросила взгляд на лежащую во мху половину каравая и чуть блестящее от костра лезвие ножа. - Где ты взял огонь?
- Хлеб? - спросил Берест.
Ирица кивнула.
- Я была в человеческом доме, - начала рассказывать она, но, заметив, что ему совсем плохо, замолчала.
От начинавшейся лихорадки Бересту не хотелось есть, но он понимал, что без еды не протянет.
- Хлеб - это хорошо. А огонь… - он показал лесовице камень, который отыскал в ручье. - Вот кремень. А вот и огниво, - Берест поднял руку: запястье охватывал железный браслет, на котором болтался обрывок цепи.
Ожидая возвращения Ирицы, он сделал трут, растеребив клочок от своей рубахи на нитки. Потом Берест долго высекал искру браслетом о кремень, и теперь на разбитом запястье виднелись потеки крови. Ирица потрогала цепь. Как можно добыть этим огонь, она все равно не понимала.
- Придется ждать утра, - сказал Берест. - Как вырежешь наконечник, когда такая темень?
Но он чувствовал, что рана воспаляется. А Берест должен был быть в сознании, чтобы говорить Ирице, что ей предстоит делать с ножом. Костерок был небольшой, тусклый. Пока Ирица ходила в деревню, Берест собрал окрест сухих веток, но у него не было сил много ходить.
- Я вижу. Мне не темно, - сказала Ирица, решительно сжав узкой ладонью деревянную рукоятку ножа.
- Храбрая ты какая, - одобрил Берест.
Он приподнялся и сел поудобнее, прислонившись к стволу дерева.
- Давай, снимай повязку.
Ирица начала осторожно снимать холстину. Повязка снова была в крови:
наконечник стрелы не давал ране закрыться.
- Ничего, еще не больно, смелей, - ободрял ее Берест. - Теперь грей лезвие на огне, чтобы оно покраснело.
Он знал, что говорил: раскаленный металл одновременно прижег бы рану и не дал хлынуть крови. Ирица, стараясь не поддаваться боязни, сунула широкое лезвие в пламя костра, держа нож в вытянутой, насколько было возможно, руке.
- А теперь режь смелее, как если бы не по живому, - велел Берест. - Не бойся, не крикну, стерплю. Железко, я чую, глубоко засело… Как достанешь его, подцепишь ножом. Так что, справишься?
- Да, - обещала лесовица.
- Ты хоть нож-то до сих пор в руках держала? - Берест невольно покривил губы, поддаваясь слабости, но взял себя в руки. - Не беда, Ирица. Бывает хуже. Режь сейчас!
Глаза Ирицы засверкали, как у пойманной дикой кошки. Стараясь, чтобы не дрогнула рука, она полоснула раскаленным лезвием по ране. Берест слабо дернулся и замер, смолчал; он, кажется, даже задержал дыхание… Когда железко стрелы оказалось у Ирицы в испачканных кровью пальцах, Берест стал дышать с хрипом, точно ему не хватало воздуха.
- Все! - Ирица отбросила наконечник в сторону.
Берест ничего не ответил.
Ирица уронила нож.
- Сейчас, сейчас! Скоро уже совсем не будет больно.
Теперь рану можно было исцелить так, как умела лесовица: железко стрелы больше не мешало. Лесовица могла брать силу жизни из любого дерева, травы, из леса вообще, хотя больше ей давала ее собственная трава - белая ирица. Ирица, не вставая с колен, накрыла обеими руками окровавленное плечо Береста.
- Потерпи еще немножко, - уговаривала она.
Теперь Берест чувствовал только тепло ее рук. Казалось это ему или в самом деле боль ослабела? Ирица убрала руки. Лицо Береста с плотно сомкнутыми побелевшими губами и закрытыми глазами пугало ее.
- Теперь хорошо… Теперь все заживет.
Берест с трудом разжал зубы и медленно повернул голову, чтобы видеть свое плечо. Ирица обмывала ему кровь: в рожке, свернутом из коры, она принесла воды из ручья. На месте открытой раны кожу стягивал свежий рубец. Берест коснулся его рукой:
- Это ты?!
- Я. Раньше железо мешало, а теперь нет, - ответила лесовица. - Больше не будет больно.
Взошла луна, по траве скользили тени сплетенных веток - их едва качал слабый ветер. Ночь была такой тихой, что слышался даже звон ручья неподалеку. Земля медленно отдавала тепло, стоял запах нагретых за день солнцем трав и хвои. Берест прислонился к стволу сосны, слегка запрокинув голову. Он дышал глубоко, отдыхая от пережитой боли. Рядом с Берестом замерла лесовица - ее волосы при луне казались белыми. Чудилось, что она - неподвижный столбик тумана, вставшего в ночном лесу над травой, только в глазах отражалось неяркое пламя костерка.
- Тебе нужно спать, и ты выздоровеешь, - сказала Ирица. - Я знаю.
Она хотела помочь Бересту лечь, но тот вдруг порывистым движением то ли обнял ее, то ли сам прижался к ней, опустив голову ей на плечо.
- Сколько же у тебя хлопот со мной, милая. Выходит, ты и погоню сбила со следу?
Ирица на миг замерла, а потом сама обняла Береста, провела рукой по влажным от росы волосам.
- И погоню, - подтвердила она. - Я стала на твой след, и свора тебя не почуяла.
Скоро Берест уснул. Ирица никогда не спала всю ночь, как люди. Она сидела около Береста и пыталась понять, чем он, человек, отличается от нее, лесовицы, и от ее братьев-дубровников. Они не дают друг другу имена, а он дал ей имя. И у него самого есть имя. Как это - быть человеком? Она уже научилась говорить словами. Это получилось почти что само собой.
Ирица всматривалась в лицо спящего человека и прислушивалась к его снам. В них все было спокойно. Он выздоровел. Под самое утро Ирица легла рядом с Берестом, положив голову ему на грудь. Он спал так крепко, что ничего не почувствовал.
Вместе с солнцем Ирица проснулась. Она пошла к ручью, у истока которого образовалось небольшое озерцо - скорее, яма, наполненная водой. Прихватив взятую в деревенском доме ленту, она спустилась к яме и заглянула в воду. Платье, которое Ирица сшила себе зимой, было изрядно потрепано, да и подол она разорвала, чтобы перевязать Бересту рану, а ткать и шить новое прямо сейчас было негде. Ирица взяла ленту и обвязала вокруг лба, как делают человеческие женщины. Некоторое время лесовица внимательно смотрела на свое отражение: лучше с лентой, чем без нее, или хуже? И так, и этак было хорошо. Наконец она решила: раз человеческие женщины носят ленты, значит с лентой она будет больше нравиться Бересту. Ирица поспешила обратно к месту ночевки. Возвращаясь, она почувствовала, что тянет дымком. Берест проснулся и раздул костер.
- Вот ты где! - окликнул он, увидав Ирицу. - Ты к ручью ходила?
Берест широко улыбнулся, не в силах скрыть радости от того, что рука его снова слушается, а лихорадка прекратилась. Его радость передалась Ирице. Она поймала себя на том, что улыбается так же широко.
- Ну вот, ты совсем здоров… Тебе ночью не было холодно?
- Не помню. Ничего не помню! - засмеялся Берест. - Спал как убитый.
- Я ходила к озеру посмотреть на себя, - она показала на ленту. - А где хлеб?.. Я еще ягод наберу.
Ирица поискала взглядом завернутую в лопухи половину каравая. Берест постоял молча, как будто в коротком, но глубоком раздумье. Затем он сделал то, чего лесовица никак не ожидала: быстро подошел к ней, взял за руки и сказал:
- Ирица, а пойдешь за меня замуж? Я незлой человек, всегда буду с тобой по-хорошему. А?
Ирица не поняла. Не отнимая рук, спросила:
- Я знаю, что ты не злой. А что значит - "пойти за тебя замуж"?
Берест сперва только приоткрыл рот, а потом рассмеялся снова:
- Что за чудо ты лесное? Не дитё ведь, должна знать.
- Должна знать, а не знаю, - твердо сказала Ирица. Она понимала, что это что-то важное. - Скажи мне.
Берест поднял брови.
- Да как же это объяснить? У людей есть мать и отец. А мать и отец - это и есть жена и муж друг для друга.
- Мать, отец… - повторила Ирица. - Они кто?
- Постой… Ведь ты как-то родилась на свет? - ласково спросил Берест, как спрашивают, пытаясь вразумить, ребенка.
- Я не родилась. Я в чаще из травы появилась, когда был самый длинный день в году. Моя трава - ирица, ты же сам меня так назвал.
- Как это - появилась?
- Как туман над травой.
Берест покачал головой:
- Вот диво! - и в раздумье взялся за свой обросший подбородок. - Ты же не дух… вон, и руки у тебя теплые, и ленту ты себе в волосы вплела, как наши девушки. Травинка ты лесная…
Ирица улыбнулась, потрогала свои почти совсем белые волосы:
- Травинка зеленая, а я… такой трава бывает, когда летом на солнце выгорит.
Берест пошел к ручью умыться, а потом стал помогать Ирице собирать ягоды. Она нашла куст ежевики. После своего мгновенного выздоровления Берест был голоден. Он нетерпеливо срывал ежевику, царапая шипами руки. В его огрубевших пальцах ягоды мялись, пачкая ладони лиловым и красным соком. И когда они с Ирицей сложили свои ягоды вместе, то с первого взгляда было видно, где сорванные им, а где - ей. Ее ежевика была целой, а его - мятой, и она набрала больше.