Глава 15. БЛАГО И БЛАГОУСТРОЙСТВО
Лучшего названия для "Утиной будки", чем вырезанное на доске над ее входом, невозможно было придумать. Ветхое деревянное строение, прилепившееся полипом к Утиному мосту, напоминало перекошенный гриб-поганку: тонкая "ножка" основания с двухэтажной балансирующей на подпорках "шляпкой", в которой располагались "Меблированные комнаты и каморы по сходным ценам" (как гласила надпись на той же вывеске).
Цены и действительно были сходными. Мало кто в здравом рассудке рисковал поселиться в этом карточном домике, который того и гляди обрушится в мутные воды Вены. Одно время верхний этаж нанимал "Клуб столичных самоубийц", члены которого весьма рассчитывали проститься с миром во сне, погребенные досками и маслянистыми волнами реки, для чего еженощно до беспамятства напивались в своей резиденции. Но терпение "самоубийц" иссякло, поскольку год за годом, несмотря на штормовой ветер и подтопления, "Утиная будка" стояла, попирая законы мироустройства. К тому же площади весьма понадобились для вновь образованного "Клуба столичных алкоголиков", основной состав которого перешел по наследству от предшественника.
В одной из таких "камор" поселился Кир, пока его товарищи как могли завоевывали столичные подмостки. Жилище содержало окно, что выгодно отличало его от двух соседних, а также уложенный на доски "патентованный" матрац, шаткий стул и узкую настенную полку. Кир трижды расписался (отдельно за каждую деталь гарнитура) и был допущен в "Будку" в качестве жильца.
Вторым шагом после обретения крыши над головой следовало пройти регистрацию в мэрии, дававшую право топтать грязные столичные мостовые (чтобы топтать чистые, нужно было обзавестись нешуточным состоянием).
* * *
"Управление учета и регистрации прибывших" столичной мэрии располагалось в безликом каменном доме, в который с проезжей улицы вели три совершенно одинаковых подъезда без вывесок. По закону подлости Кир сунулся в каждый из них и в каждом был обруган за тупость, потому что в первом располагалось "Муниципальное бюро нечистот", во втором скрывался "Комитет мостов и водопроводов", в третьем же действительно регистрировали прибывших в столицу - но только гужевых животных и ульи.
Пойдя самым верным путем, юноша за медный грош испросил дорогу у нищего и был препровожден за угол того же здания в узкий и зловонный проулок. Там располагался еще один вход, у которого мялись несколько подозрительного пошиба оборванцев, каждый из которых предложил Киру "фантастический заработок за непыльную работенку в ночную смену".
Нервы молодого человека были натянуты до предела. Он скользнул, спасаясь, под рваный козырек учреждения, обруганный вдогонку стояльцами, и оказался в темном коридоре, все двери из которого были заперты, кроме одной - наиболее удаленной от входа. За ней его встретила боковина громоздкого шкафа, о которую нельзя было не удариться в полутьме, а уже дальше - серый человек в нарукавниках за столом с кипой бумаг и гроссбухов. Россыпи тусклых железных баночек без наклеек наводили на мысль о каком-то дьявольском варенье, что варили здесь по ночам. Где-то на границе слуха бранились из-за околевшей беспаспортной лошади: очевидно, пункт регистрации гужевых животных находился за стенкой рядом. И (о, счастье!) здесь именно была вожделенная Киром вывеска - на оштукатуренной стене за спинкой стула сурового регистратора, напоминавшая, быть может, ему самому род вмененных мэрией занятий.
- Так вы… э-э-э… что вы тут? А? - вопросил чиновник, макая перо в полную мух чернильницу.
Перо это, занесенное над пустым канцелярским бланком, нависало дамокловым мечом, нить от которого вот-вот прервется, прекратив официальное существования регистрируемой фигуры. У Кира зашевелились пальцы на ногах от страха. Он беззвучно кивнул на вывеску, едва заметную из-за плеча служащего.
- Ам-м… - проскрипел тот. - Вообще-то, скоро обеденный перерыв, - добавил он с вызовом. - Присаживайтесь, давайте уже там, ладно… - брезгливо заключил регистратор, снова ткнув пером в медную ступку.
"Первая буква решит в этом деле все", - прошептал Кир себе под нос, глядя на безликий стол регистратора. Его словно специально терли и царапали годами, чтобы отучить от тени даже того добродушного участия, на которое рассчитывает всяк сюда входящий. Такая мебель, если опалить с углов, годилась, несомненно, в контору преисподней. Подобно назиданию всяк входящему оставить за порогом надежду, оказавшимся в городском Управлении учета и регистрации уместно отринуть любые намеки на милосердие.
Чиновник критически осмотрел юношу, все так же занеся над бумагою перо, каждый грамм чернил на котором стоил судьбы человека.
- Так что же вы? Не задерживайте… - просипел он с раздражением, вынимая из коробка скрепку.
- Меня зовут Кир, - прошелестел с другого, враждебного всему законному рубежа, молодой человек в перепачканной рубахе.
"Еще это пятно от краски! И надо ж было… Вот досада!" - сердце Кира сжалось подобно грелке, представляя нелепый вид своего обладателя снаружи. Сердце вообще орган ранимый и хрупкий, привычный к работе в темных узлах артерий, а вовсе не к публичному обозрению. Оттого ли оно так трепещет, стоит лишь подумать человеку о своем виде со стороны?
- Фамилия ваша как? - спросил чиновник, понимая наперед, с каким фруктом имеет дело и что непременно последует задержка со следующей фразой. И она тут же наступила.
Регистратор склонил голову к плечу, почесав ухо о твидовую заношенную блузу. По выражению лица это вызвало у него страдания.
Кир уставился на шевелящееся плечо канцелярского божества, словно не веря своим глазам, обнаружившим в теле представителя власти иные подвижные фрагменты, помимо руки с пером. Удивление было столь велико, что он выпалил с запасом:
- Кир Ведроссон… Три Благополучных Пруда… Северный кантон… двадцать лет… не женатый я… в детстве болел краснухой…
Чиновник с облегчением вздохнул, вылущив из мутного потока важнейшее.
- Профессия ваша?.. Маляр? Нынче много из маляров приехало на стройку, - неожиданно поделился чиновник, оттягивая нижнее веко пальцем.
Достав соринку, он аккуратно отметил в графах, что нужно, и уже было начал писать "маляр", но тут Кир снова разочаровал мэрию:
- Я… как бы это сказать… общественный деятель. Выборный голова деревни.
Чиновник удивленно посмотрел на него и даже покачал головой, отнюдь не выборной. Затем сложил трубочкой губы, далеко выдохнул через них и потер о нарукавник перо:
- Это интересно… Где остановились в столице? - сказал он, глядя прямо на оробевшего общественника, и достал другой бланк, живо перечеркнув старый.
На новом в верхнем правом углу значилась какая-то подозрительная клякса в кружке, внушавшая нервическое любопытство. Рассмотреть ее Киру никоим образом не удавалось, и от того внутреннее его состояние сделалось вовсе шатким.
Сурово и молча регистратор переписал со старого бланка в новый, а затем передал Киру другой со словами: "Заполняется лично. Там внизу, где черточка, подпись. Сумеешь?" Юноша принял из рук служителя карандаш и переступил ту воющую угрозой черту, за которой невозможно спасение, обнаружив себя в официальных бумагах мэрии. Ноги его сделались словно вата, ладони и шея взмокли.
После удушливой вечности в конторе Кир, сам не помня как, оказался на улице, стоящим у перил какого-то шаткого крыльца, с которого шагали вездесущие тетушки с кульками, отчаянно мешая взбираться туда тетушкам без оных.
Сколь же велико было его удивление, когда в графе "род занятий" на регистрационном бланке, выданном им серым распорядителем, значилось убористое "маляр". Подозрительная клякса в углу бланка содержала загадочное "ЛОСТ", расшифровать которое помог давешний нищий за кружку отдающего мочой пива. Его единственный зуб, цеплявший за верхнюю губу, делил надвое радостную улыбку, словно тот сообщал парню о выигрыше в лотерею:
- Лицо с ограниченной способностью к труду! - и тут уличный прощелыга достал из кармана штанов такую же справку, по виду побывавшую в желудке минимум трех овец с проблемами перистальтики. На ней среди полос и пятен читалось едва различимое "Л…С…". - Давай, братишка, махнем еще по одной! Нам, неполноценным, лучше держаться вместе.
* * *
Уже в сумерках, наступавших в дымном густо застроенном городе быстрее, чем на равнине, он бежал к мосту, плечами расталкивая дома. Чужой неприютный угол в "Утиной будке" казался ему теперь родным, как родительская колыбель, ибо то было место, куда его пускали без пытки и где он мог найти краткий покой ото всей мучительной дневной круговерти.
Кир прижался лбом к шершавой боковой двери, глубоко вздохнул и потянул ее на себя, шагнув на узкую лестницу, ведущую к съемным квартирам, чтоб забыться сном.