Не хватало времени, оружия, коней, провизии, но всего больше недоставало людей. Слишком мало воинов вернулось из страшного похода, слишком мало осталось в столице и пригородах. От Кречета и его стреженского отряда не было вестей. Храбровцы тоже все не подходили. На первое утро по прибытии в город Смирнонрава, к Месяцу снова послали гонцов. Скоро был и ответ. Воевода снова извинялся за все промедления, писал что ведет с собой кроме всадников, большой пеший полк с обозом, поэтому и не может быть скоро, но клялся не отдыхать до самого Каяло-Брежицка и лишней минуты.
- Может, приказать ему пеших оставить, а конницу отправить вперед? - спросил Смирнонрав, когда им с княгиней принесли такой ответ - Хоть часть их пускай будет здесь, а то, если Каиль взята, и ыкане сюда идут всей силой…
- Каиль не взята, князь. - сказал Рассветник.
- Откуда ты знаешь? - спросила Стройна.
- Знаю. Молний бы сообщил, если бы табунщики взяли Каиль.
- Да жив ли он сам еще? - спросил Волкодав.
- Жив! Он живой, и он в Каили сейчас - я точно знаю. А если наш Молний в каком-нибудь городе, то злыдням в этот город никак не попасть, пока он жив!
Пиле, среди этого тягостного ожидания, не давали помереть с тоски одни только его упражнения в оружейном бое. Каждый день с утра Пила бегал по двору за Клинком, и каждый раз - одинаково без толку. Пильщик тужился, потел и надрывался, а наставник смотрел на него своим обычным невозмутимым взглядом, чуть ли не зевая. Знай только - аккуратно и неспешно уклонялся от без толку свистящего в воздухе топора, да постукивал иногда дубинкой в самое безрассудно открытое плечо, темя или колено. Синяков у Пилы прибавлялось, но такой усталости как прежде, он уже не чувствовал, хотя каждым новым днем горюченцу удавалось двигаться подольше вчерашнего. Совсем ушла и прежняя резь в мышцах и жилах.
И каждое занятие Клинок стал замечать, хотя и не говорил Пиле, как две пары любопытных глаз тайком следили за их учениями. Он не потому молчал, что хотел сделать из этого какой-то секрет, а просто неохота было открывать рот лишний раз.
9. МОЛНИЙ СМЕЕТСЯ
В Каили на вторую ночь стражи все повторилось, и на третью тоже - та же беспросветная чернота, накрыла город с закатом, жуткая волчья песня, так же ыкане подползали к стенам, и исчезали во тьме при первой тревоге. Но все-таки теперь было полегче. Люди уже знали, что как враг ни пугает их в темноте, но рассвета, от которого теряет власть, он отвратить не в силах - утро наступит, так или иначе. И страха, такого как в первый раз, уже не было.
Днем воины, что несли ночную стражу, отсыпались. Караулили за них почти одни женщины и ребятишки. Ыкане же до заката не приближались к городу. Новых послов к воротам не присылали, и своих степняцких игр, с кровью и без крови, тоже вблизи холма не устраивали. Тем более не решались приступить к стенам.
Молний каждую ночь проводил в своем закутке, окружал себя огненным кольцом и не давал злыдням проникнуть в город, а те своих попыток не оставляли. По двое или по трое они, от последнего вечернего луча солнца до первого утреннего, силились пробить огненную преграду, изводя защитника-одиночку своими чарами. Но черная ночь неизменно отступала перед белым светом. Заклинания, уговоры и колдовские песни не действовали на Молния, и он не давал марам пересечь светлую полосу. А черные мечи, начало которых богатырь знал, не могли его ранить.
С рассвета до середины дня Молний спал беспробудным сном. Потом он шел говорить с Рокотом, узнавал от него новости, советовался, потом только подкреплялся, чем ему давали. Если давали кашу - съедал целый котелок, если курицу - то целую курицу, хлеба на закуску брал целый каравай, а подкрепившись, снова спал до предзакатного времени. Тогда, разбуженный к страже, Молний снова говорил с воеводой.
- Вестей нет со Струга. - сказал ему Рокот.
Дело было перед четвертой ночью.
- Да знаю, что нет, откуда им быть-то! Мимо этих чертей полосатых и мышь не проскочит!
- И мы дать знать ничего не можем. - продолжал воевода. Кругом всадников тыщи, и нас из их становища видно, как на ладони! Днем не выбраться. А если ночью попробовать? Может, по такой темени и проскочат?
- Ночью тем более нельзя. - сказал Молний - Темнота сейчас в помощь только врагам, а никак не нам. Наши если выйдут хоть три шага за ворота - так даже дороги назад не найдут. Ыканцы наутро только их головы подкинут к воротам! Думать нечего, чтобы ночью отправить кого-нибудь.
- Слушай, Молний! А ты говорил, что есть у тебя в Каяло-Брежицке твои братья такие же сведущие. Может, если ты позовешь, они как-нибудь…
- Услышат, что ли? - спросил Молний
- Да. Услышат они тебя?
- Нет. - покачал головой Молний - Тут не просто. Это дар очень редкий - чтобы на той стороне чей-то другого зов услышать и отозваться. Это надо, чтобы тот другой был - душа, ближе некуда! У учителя нашего есть его названный брат, У брата-Рассветника, что сейчас в Струге - тоже есть. У меня вот такого человека нет.
- А отец, мать? - спросил Рокот.
- Даже мать с отцом - не всякие сумеют услышать, если их позвать через другую сторону. А я своих-то и вовсе не знал.
- Понятно теперь… - сказал Рокот - Что ж, жалко, конечно.
- Жалко. - сказал Молний - Да и все равно, ничего бы не вышло. Больно крепко злыдни вокруг города встали: Все, что не сказал бы я тому, другому, они все бы сразу услышали. И знали бы, что мы тогда задумаем. А я пока что надеюсь, что о моих братьях в Каяло-Брежицке враги еще и не догадываются. Из-за одного этого не посмел бы их выдать! Они должны злыдням показаться неожиданно, потом, когда надо будет.
- Поэтому ты не объявил о них в городе? - спросил Рокот.
- Поэтому, да. Не можем мы знать, кто и какую весть подаст через стену, поэтому и знать о моих братьях никому в городе нельзя.
- Не доверяешь нашим гражданам? - спросил воевода.
- Честный боярин! - ответил Молний - Я ни о ком плохо думать не хочу, видит Небо! Но я, в позорные годы по земле погулял, и столько повидал предательства и подлости, причем ведь не только от низких людей! Зло, которому служат злыдни, имеет большую власть, и кто, когда этому злу поддастся - я угадать не возьмусь!
- Это ты, наверное, правильно говоришь. - сказал воевода.
- Как племянник твой? - спросил Рассветник.
- Ожил. Сегодня пойдет в караул со всеми.
- Рассказывал что-нибудь?
- Говорил. Пленников, говорит, ыкане взяли видимо-невидимо. Многих угнали в степь, но и при войске оставили кое-кого. В первую очередь - бояр. Злыдни всех допрашивали лично. Разговаривали со всеми по-ратайски, хотя с виду - сущие ыкуны, такая же смуглая чернота узкоглазая. Про все узнавали: сколько в каком городе осталось людей, сколько припасов, высоки ли стены, когда строились, когда чинились, где слабые места, откуда в городах ждут подмогу при случае, кто в начальниках - все узнавали, в общем.
- Скверно. - сказал Молний - Конечно, утаить от них никто ничего не смог. Хорошо еще, опять, что мы с братьями уже после в Струг приехали, и про нас никто в войске не знал. Про меня-то теперь знают, а про них вот… Ладно, тут что думать без толку! Надо на стражу готовиться. Как люди-то твои, воевода? Держатся?
- Первую ночь всего тяжелее было. А теперь - ничего, и я, и люди свыклись.
- Ну, хорошо. Три дня мы уже выиграли - большое дело.
- Да считай, четыре!
- Почему?
- Четыре дня, как ты злыдня у ворот заставил показать рожу. Без этого мы, может быть, тогда бы и сдали город.
- А про Острог-Степной ничего не говорил твой племянник? Были оттуда пленники с ними?
- Нет, про это ничего не знает.
Вечером все были готовы к новой тревожной ночи. Снова зажигали на стенах огонь, складывали грудами дрова. Но даже странно: когда солнце закатилось за окоем, заря продолжала освещать закатную сторону, и небо было светло. В свое время, потемнело и небо, но тогда огромная луна так вспыхнула на нем, что поля и холмы вокруг города засияли бледно-серебристым сиянием!
- К чему бы это… - спросил удивленный Рокот, и тут же сам засмеялся своему вопросу. Что, действительно, могло быть здесь необычного!
Люди ликовали, словно город был вовсе спасен от осады. Всюду на стенах и под стенами слышался смех и песни. У костров раздалась музыка, первая с самого ухода княжеских полков. К ополченцам из города набежали сначала ребятишки, потом стали появляться и женщины. Сидели вместе с отцами и мужьями вокруг костров, болтали, пели и радовались. Где-то уже начались и пляски.
У Рокота полегчало на душе, как и у всех. Но переговорив со Свирепым, он решил пока особенно не распоясываться. Собираться и видеться с родными под стеной он разрешил, но самим воинам велел домой от стены не отлучаться, и строго запретил хмельное. Запретил и подниматься посторонним на стену без нужды. Караульных сократил, но оставшимся велел, как обычно, глядеть в оба. Еще воевода велел погасить большинство огней на стене, чтобы лучше было видать подступы к городу, но все очаги и жаровни держать наготове, с сухими дровами и затравкой.
Все тем временем было спокойно. Незаметно подойти к холмам, ыкунам нечего было и думать, хоть бы половина сторожей спала - так ярко сияла луна. Волчий вой доносился изредка, но откуда-то совсем издалека. Рокот, отдав все приказы, и раз обойдя город, велел Свирепому остаться за себя, и около полуночи прилег на воротах отдохнуть. Проспал воевода половину времени до рассвета, после обошел стены еще раз, и остаток ночи, уже при занимавшейся на восходе заре, велел руководить стражей Большаку.