- В людских, что ли, живешь? - спросил Пила. На втором ярусе хоромины, где разместили дружину Смирнонрава, обычно жили княжеские отроки, на третьем - прислуга.
- В людских, да не как все. - сказала девушка - У нас тут особые покои, не хуже боярских! Нам княжеские холопы самим прислуживают!
- Понятно. Слушай, ну мне идти надо, князь звал.
- Ух, важный какой! - рассмеялась наверху собеседница - Князь его звал, да наверное, еще сам лично позвал. Ну иди, Пила-горюченец, иди до князя!
- Ладно, пойду…
"Интересно, какая она из себя? По голосу кажется, что красивая" - подумал почему-то Пила, когда выходил из хоромины.
На дворе слуги уже выводили оседланных коней из конюшен - и Рассветнику с товарищами, и Смирнонраву. Подвели коней и для Стройны - к самому княжескому терему. Приехал Волкодав, собирались большие бояре.
- А что стряслось-то? - спросил Коршун.
- На восходной стороне к воротам приехали люди, которые уходили с князем в поход. - сказал Рассветник - Княгиня велела таких, без особого разрешения в город не пускать, а сейчас сама поедет допрашивать.
- Всего-то делов? - удивился Коршун - Какая нужда княгине к ним ехать? Нужно допросить - так самих бы сюда привели, здесь бы и допросили.
- Значит, есть нужда, раз сама едет, да еще и нам всем сказала при этом быть.
Собравшись, князь и княгиня - деверь и невестка, поехали со Струга по длинному мосту на восходную часть города. С ними вместе скакали еще дюжина бояр и слуг.
У ворот, где задержали беглецов, их дожидался Мореход. Тут же успела собраться немалая толпа народа, и прибывали еще и еще. Все торопились взглянуть на чудом спасшихся и узнать наконец толком, что и как случилось с войском, с ушедшими в поход мужьями, отцами и братьями.
Для княгини перед воротами отчистили от людей пятачок, обхватов в десять.
- Сколько их там? - спросила Стройна Морехода.
- Шестеро, государыня!
- Хорошо. Один пусть спешится и заходит.
Через приоткрытые ворота прошел человек. Едва взглянув на него, Пила ужаснулся - так зияла пустота в глазах этого дрожащего, осунувшегося людского подобия! Какая черная колдовская сила смогла так изувечить человека! Бедняга едва переставлял дрожащие ноги и смотрел по сторонам диким рассеянным взглядом. Челюсть его ходила в стороны, словно он бормотал про себя что-то, руки тряслись и беспокойно растирали и царапали одна другую. Пройдя пять или шесть шаркающих шагов, он остановился, озираясь на собравшийся народ. Все молчали.
Вдруг взгляд бедняги уставился на Стройну. Человек мгновение посмотрел в глаза княгине, а потом вдруг разрыдался, осел с воплем наземь и ударил челом.
- Княгиня… - стонал он, валяясь в пыли.
- Не бойся. - сказала княгиня - встань, и говори, что видел.
Человек поднял голову, и чуть выпрямился, но с колен не встал.
- Светлая княгиня! Светлая… - бормотал он.
- Говори толком! Кто ты, откуда? - велела Стройна.
- Злыдни, светлая княгиня! - закричал беглец, глаза его снова наполнились слезами - Огнем дышали в лицо… в глаза как ледяными иглами, на лету прямо мне в глаза… на кого только посмотрят - тот сразу каменеет! Все погибли… Нельзя с ними биться! Нету сил… Небо на землю уронили… на нас… молниями сыпали… ыкунов без числа со всех сторон… Нет такой силы… Не справиться…
- Нет, говоришь? - спросила Стройна - Подойди-ка ближе. Мореход, помоги ему!
Мореход поднял с земли дрожащего боярина и подвел к Стройне. Княгиня с седла схватила бедолагу за бороду, и пристально посмотрела в его лицо. Беглец глядел княгине в глаза, и ничего больше не кричал, лишь громко всхлипывал.
- Значит, злыдень тебе огнем в лицо дышал, так говоришь? - спросила княгиня злобно - Что ж ты не обгорел нисколько?! Я на твоей роже трусливой ни одного ожога не вижу, и борода целая! Или ты неопалимый!? Говоришь, превращали в камень взглядом? Что-то резво ты бегаешь на каменных ногах, раз из каильской степи здесь очутился!
- Светлая… Светлая… - скулил несчастный. Оставив в кулаке Стройны клок бороды, он снова рухнул на колени, руками ухватился за стремя. Княгиня отпихнула его каблуком.
- Пес трусливый! Тебя пустыми мороками напугали, чтобы ты здесь других пугал! Позор земли! Мореход! Задери на него рубаху, да отсчитай плетей побольше - и в яму к остальным! Пусть остудит голову, тогда, глядишь, и расскажет все толком!
Мореход подошел к лежащему под конем человеку, и хорошенько поддал ему под ребра ногой.
- Вставай, щучий сын! Вставай, падаль! Эй, отроки! А ну растянуть его!
Бояре подняли беглеца из пыли - он не сопротивлялся, не просил пощады, только трясся, скулил, и лил ручьями слезы. Мигом его подвесили за руки к воротам, разорвали рубаху. Мореход закатал рукава, тут же слуги принесли и подали воеводе треххвостую плетку.
- Государыня-а-а-а-а… - вопил привязанный.
Свистнула в воздухе плетка, и со звонким хлопком пересекла голую спину. Плач бедолаги в миг переменился на пронзительный поросячий визг… Баба рядом с Пилой охнула и закрыла руками лицо.
Мореход "отсчитывал" удар за ударом. Спина боярина-беглеца покрывалась разрезами, глубокими как от ножей, превращалась в нарубку для мясного пирога. Несчастный уже не кричал. При каждом хлопке плети из его горла выдавливался лишь стон, слабее раз от раза. Казалось, что дух по частям покидает тело…
- Сколько ж можно… - всхлипнула женщина - Бедный…
Пила смотрел спокойно. Не беднягу, безумного от страха, полосовал сейчас Мореход на виду у города, нет! Ударами плети он бил и изгонял из города Страх. Это знал наместник восточной окраины, знала княгиня, понял и Пила. Человек, что был привязан к воротам, и другие подобные ему, бежали в город, полные страха, и несли его с собой. Несли внутри себя, точно болезнь, грозя заразить и погубить всех. Для Стройны признать сейчас беглеца невинным - значило объявить во всеуслышание о нечеловеческом могуществе врага, и допустить страх в город, посеять его и дать разрастись. Но осудить и наказать - значило объяснить все трусостью малодушного, который, спасая свою шкуру, бежал из боя и бросил товарищей на смерть. Беглец не был ни в чем виноват, но жестоко с ним обойтись было необходимо.
- То ли еще будет. - сказал вслух Рассветник, или подумав так же как Пила, или услышав его мысли, или невесть к чему вообще.
- Давай следующего! - приказала Стройна Мореходу - Бери того, что ближе к воротам, и тащи сюда.
Мореход скоро вернулся, но вернулся один. Он подбежал к Стройне, и попросив ее приопустить голову, прошептал:
- Светлая княгиня! Тот, что ближе к воротам, он там это… трет сидит…
- Что трет? - не поняла правительница.
- Корешок свой трет. Трет и плачет…
- Тьфу! - сплюнула Стройна - Всех в яму, скопом! Вижу здесь толку не будет! Распоряжайся, Мореход!
И повернув коня, поскакала на Струг.
Дни в Каяло-Брежицке тянулись медленно и тревожно. Толпы людей из сел и городков бежали с восхода, кто в город, кто через город, кто переходил Черок на далеких переправах, и бежал дальше на закат. Рассказывали, что на каильской стороне множество ыканцев, мелкими стаями рассыпаются по всей земле, тут и там показываются под стенами городов, деревни и хутора жгут, а кто не успел оттуда бежать - тех только и видели. Мало кому поодиночке удавалось спастись, и прибившись к какой-нибудь толпе беженцев, добрести до Черока - в Каяло-Брежицке они рассказывали такое, что волосы становились дыбом. В их словах было много горя, испуга, много знака близкой беды - но немного известий важных и определенных. Было ясно доподлинно, что ыкуны неизвестным числом стоят у Каили. Что взят в осаду город Булатов, что брошены жителями Опушка и Щербатый, на полуночи каильской земли. Степняки появлялись у Каменного, у Соколова, у Трехгорска - словом, всюду на восходной стороне Степного Удела. Отряды ыканцев уже не раз переходили реку Сонная - границу струг-миротворских и каильских владений, и также громили все на своем пути, но вблизи Каяло-Брежицка ыкуны не задерживались, и пошарив на окраинах области, уходили обратно. Добычи эти первые ласточки брали мало - почти все поселки между Сонной и Чероком уже стояли брошенные. Разве что табунщикам удавалось застигнуть где-нибудь посреди поля обоз с беглецами…
Но уже были видны с городских стен черные дымные столбы, то здесь то там. И стражники смотрели на восходную сторону с тревогой. Беда была близко.
Смирнонрав со Стройной и боярами каждый день совещались - что сделано для отражения врага, и что еще можно сделать. Ставили в строй селян, бегущих через город, и некоторых бояр, что спаслись из побоища и порознь добирались до столицы - тех, кто хоть сколько-то сохранил рассудок и мужество. Кузницы дымили день и ночь - ковали наконечники стрел, переделывали на оружие косы и сошники. К стенам свозили камни, растаскивали на бревна житницы, сараи, пристройки, а то и некоторые дома. Откуда могли собирали припасы. Поспорив, решили отправить в поля людей, косить траву для скотины.
- Как это, светлая княгиня! - возмутились одни - Чуть ли не два месяца до сенокоса! Трава еще в силу не вошла!
- Если будем сидеть да ждать, пока трава войдет в силу, - ответил Волкодав - то дождемся, что окажемся в осаде без травинки сена. Чем тогда будем коров в городе кормить? В поле на вылазку на чем выедем? На мышах? Косить сейчас, что есть!
- Правильно. - сказала Стройна - У ыкунов коней побольше нашего, и они тоже есть хотят. Чем меньше травы им под городом оставим, тем лучше. Что скосить не успеем, то к их приходу придется поджечь. Дай небо, чтобы сухая жара простояла…