- Разумеется, не мне учить тебя физике, Исаак, но, по-моему, это задача как раз для интегрального исчисления, так зачем ты решаешь её геометрически?
- Почему бы нет?
- Потому что Соломон не знал интегрального исчисления?
- Интегральное исчисление, как некоторые его называют, - грубый и некрасивый метод. Я предпочитаю строить доказательства на геометрии.
- Потому что геометрия идёт из древности, а всё древнее - хорошо?
- Пустой разговор. Итог, как всякий может увидеть из моего чертежа, состоит в том, что любое шарообразное тело - планета, луна, звезда, - состоящее из определённого вещества, притягивает так же, как если бы всё вещество было сосредоточено в геометрической точке - его центре.
- Так же? Ты хочешь сказать - в точности так же?
- Это доказано геометрически, - просто сказал Исаак. - То, что частицы распределены внутри шара, ничего не меняет, ибо такова геометрия сферы.
Даниелю пришлось отыскать стул; казалось, вся кровь от ног прихлынула к голове.
- Если так, - проговорил он, - то всё, что ты доказал прежде для точечных объектов - например, что они движутся по коническим сечениям…
- Без всяких изменений приложимо к сферическим телам.
- Реальным объектам. - Даниелю предстало странное видение: храм, восстающий из праха. Колонны поднимаются над руинами, обломки камня собираются в херувимов и серафимов, пламя вспыхивает на алтаре…
- Так, значит… ты создал Систему Мира.
- Её создал Господь. Я лишь её нашёл. Заново открыл позабытое. Взгляни на чертёж, Даниель. Всё здесь. Это явленная истина. Откровение.
- А ты говорил, что ищешь Бога там, где геометрия бессильна.
- Разумеется. Здесь нет выбора, - сказал Исаак, похлопывая по чертежу измождённой рукой. - Даже Бог не мог бы создать мир иначе. Бог, заключённый здесь, - он с силой ударил по листу, - Бог Спинозы, Бог, который есть всё и, следовательно, ничто.
- Однако, мне кажется, ты объяснил всё.
- Я не объяснил закон обратных квадратов.
- Ты доказал, что если тяготение следует закону обратных квадратов, то спутники движутся по коническим сечениям.
- А Флемстид подтверждает, что так оно и есть. - Исаак вытащил бумаги из кармана у Даниеля. Не обращая внимания на сопроводительное письмо, он сорвал печать и начал просматривать листки. - Значит, тяготение подчиняется закону обратных квадратов. Однако мы вправе сделать это утверждение лишь потому, что оно согласуется с наблюдениями Флемстида. Если завтра Флемстид обнаружит комету, летящую по спирали, он докажет, что я не прав.
- Ты говоришь: зачем нам вообще нужен Флемстид?
- Я говорю: самый факт, что он нам нужен, доказывает, что Бог делает выбор.
- Или сделал.
Лицо Исаака брезгливо скривилось. Он закрыл глаза и покачал головой.
- Я не верю, будто Бог сотворил мир и почил от дел, что Ему больше нечего выбирать и Его присутствие в мире неощутимо. Я убеждён: Он повсюду и всё время принимает решения.
- Но лишь потому, что не всё можешь объяснить с помощью геометрии.
- Я сказал тебе, что ищу Бога там, где она бессильна.
- Может быть, есть неизвестное доказательство закона обратных квадратов. Может быть, он как-то связан с эфирными вихрями.
- Никто ещё не сказал ничего вразумительного про эфирные вихри.
- Тогда с неким взаимодействием частиц?
- Частиц, несущихся от Солнца к Сатурну и назад, с бесконечной скоростью, не встречая сопротивления эфира?
- Ты прав, всерьёз об этом говорить не приходится. Какова же твоя гипотеза, Исаак?
- Hypotheses non fingo.
- Неправда. Ты начинаешь с гипотезы - я видел некоторые на гравии внизу. Потом рисуешь чертёж. Не знаю, как тебе это удаётся, разве что сам Господь водит твоей рукой. Когда ты заканчиваешь, это уже не гипотеза, а доказанная истина.
- Геометрия никогда не объяснит тяготения.
- Может быть, метод флюксий?
- Метод флюксий - лишь подручное средство для геометрии.
- И то, что недоступно геометрии, недоступно методу флюксий.
- Да, по определению.
- По-твоему выходит, что внутренняя сущность тяготения недоступна натурфилософии. Так к кому мы должны обратиться? К метафизикам? Теологам? Чародеям?
- Для меня они все едины, - сказал Исаак. - И я - один из них.
Побережье к северу от Схевенингена
октябрь 1685
Казалось, Вильгельм Оранский прочесал весь мир в поисках места, наименее похожего на Версаль, и велел Элизе дожидаться его там. В Версале всё задумано и воплощено человеком, здесь взгляду представали только вода и песок. Каждую песчинку принесли сюда волны, рождающиеся в океане по неведомым законам, понятным, быть может, доктору, но не Элизе.
Она спешилась и пошла вдоль берега на север, ведя коня в поводу. Плотный мокрый песок был усеян пёстрыми ракушками всех форм и размеров - возможно, они и надоумили первых голландцев пуститься в странствия на поиски заморских богатств. Раковины являли приятный контраст унылой однообразности берега, воды и пасмурного неба. Они зачаровывали Элизу; ей требовалось усилие, чтобы время от времени поднять глаза и оглядеться. Впрочем, видела она лишь росчерки пены, оставленные волнами на песке.
Каждая волна, думала Элиза, уникальна, словно человеческая душа. Каждая набегает на берег, исполненная силы, замедляется, слабеет, растекается шипящею лентою белой пены и захлёстывается следующей. Итог их нескончаемых усилий - берег. Конкретная волна, окончившая здесь свою жизнь, оставила сложный узор песчинок, который можно было бы рассмотреть в лупу, однако Элиза с высоты своего роста видела лишь невыразимо плоский песок - "мерзость запустения в тёмном месте", выражаясь языком Библии.
За спиной раздался громкий треск, как будто рвут ткань. Элиза обернулась к югу, туда, где начиналась выемка в побережье - Схевенингенская гавань. Несколько минут назад там было безлюдно, лишь двое или трое местных жителей собирали моллюсков. Сейчас над песком стремительно двигался парус: треугольник холста, втугую натянутый влажным морским ветром. Ниже располагалась ажурная деревянная конструкция; основу её составлял поперечный брус с двумя тележными колёсами на концах. Конструкция сильно кренилась, и одно колесо висело в воздухе, усиливая впечатление полёта. Оно медленно вращалось, разбрызгивая мокрые комья с широкого - чтобы катиться, а не вязнуть в песке и ракушках - обода. Широкий след от второго колеса вился между согбенными сборщиками моллюсков; ярдах в ста позади его уже смыли волны.
Перед отливом к берегу подвели рыбачью лодку; теперь море отступило, оставив её на песке. Рыбаки подпёрли лодку брусьями и разложили на песке улов. Получился импровизированный рыбный рынок - до вечера, когда прилив разгонит покупателей и поднимет лодку. Горожане приходили с корзинами и приезжали на телегах, дабы подискутировать с рыбаками о стоимости того, что те извлекли из морских глубин.
Многие обернулись взглянуть на песчаный парусник. Он пронёсся мимо Элизы быстрее, чем лошадь на полном скаку. Элиза узнала человека, который управлял тросами и рулём. Узнали его и некоторые покупатели, а кое-кто даже потрудился приподнять шляпу и отвесить поклон. Элиза села на лошадь и поскакала вдогонку.
Берег отделяли от пляжа дюны, похожие не столько на барханы, какие Элиза видела в Сахаре, сколько на помесь дюны с живой изгородью. Их покрывала цепкая растительность, светло-зелёная внизу, кое-где с отливом в голубизну, а на самом гребне густая и тёмная, словно хмурящиеся на море кустистые брови.
Примерно в миле от рыбачьей лодки берег плавно изгибался, скрывая вид на город, и от дюны отходил небольшой поперечный отрог. Дальше о том, что Голландия - обитаемая страна, свидетельствовала лишь высокая сторожевая башня на расстоянии примерно в милю. Здесь песчаный парусник остановился, парус обвис и затрепетал на ветру.
- Я, наверное, должна спросить: "Где ваш двор, о принц, ваша свита, телохранители, придворные историографы, поэты и живописцы?" И выслушать суровую отповедь на тему разложения французского двора.
- Возможно, - сказал Вильгельм Оранский, штатгальтер Голландской республики. Он слез с парусинового сиденья и стоял теперь лицом к морю. Многослойная одежда, мокрая от брызг и облепленная песком, скрадывала щуплость его фигуры. - А может, мне просто нравится кататься в одиночестве, а то, что вы придаёте тому чрезмерное значение, доказывает, что вы слишком долго пробыли в Версале.
- Интересно, почему здесь эта дюна?
- Не знаю. Быть может, завтра её здесь не будет. А что?
- Я смотрю, как волны неустанно трудятся, передвигая песчинки, и дивлюсь, как порою они создают нечто удивительное, например, дюну. Этот песчаный бугор подобен Версалю - чудо мастерства. Волны Индийского океана, встречая товарок с аравийского или малабарского побережья, должно быть, обмениваются слухами о ней и спрашивают о последних вестях из Схевенингена.
- Женщинам свойственно в некоторые дни месяца и в некоторые времена года впадать в подобное настроение, - задумчиво проговорил принц.
- Догадка остроумная, но неверная, - сказала Элиза. - Знаете, христианские невольники в Берберии прилагают огромные усилия, чтобы достичь сущей малости, например, смастерить что-то из мебели в баньёлы.
- Баньёлы?
- Невольничьи лачуги.
- Какая жалобная история.