- А ты что, лучше? - проговорила она сдавленным голосом. - Ты такой же убойца, изувер, как и он! Тебе-то что от меня надобно? Сам ведь меня преследуешь. Неужто баб других в Сеяжске нет, окромя меня, несчастной? Да и краше и моложе есть, хоть отбавляй!
- Нету краше и милее! - твердо возразил Вышата, выдав свои чувства. - Послушай меня, я тебя и пальцем не трону. Клянусь светлой памятью моей матушки, вот тебе крест! Сейчас, погоди маленько, охолонь! Сейчас ….
Хромая, гридин доковылял до ворот, приоткрыл створку и высунул голову. Уже стемнело, и на улице не было ни души. Вышата затворил ворота и повернулся к Лебеди.
- Телега есть у тебя? - спросил он.
Лебедь удивленно уставилась на гридня, не сразу поняв его вопрос.
- Что? Какая телега? Зачем? Ну есть… За кузней стоит. Но что толку от нее, коня ведь нету.
- Конь - моя забота! - перебил он. - Тащи самый большой мешок, аль сукна кусок побольше! А ледник у вас есть?
- Есть, в подкетье. Да о чем ты все толкуешь? Какое тебе дело?
- Будем молиться, чтобы никто с улицы не подглядел и не подслушал. Авось пронесет. А мертвяка на себя беру. Обставлю так, что я его не у тебя, а где-нибудь подальше отсюда прирезал, ну а тебе и рядом не было.
- Брось, дружиный! Негоже над мертвыми глумиться, грех это смертный! - возразила Лебедь.
- Сама же сказала, что житья вам не дадут, ежели люд прознает. О дочке подумай, ей ведь тоже достанется. А грех весь на себя беру. Я один виновный в этом, мне и разгребать.
Глава 11. Суди меня, воевода!
Укрытый могучим тыном не хуже небольшого острога, дом Дмитрия дремал неподалеку от детинца. Жилище было просторно и основательно. Каменная одноэтажная подклеть, ломившаяся от снеди и скарба, походила на замок Кощея - серая грубая кладка, не окон, не дверей. Сверху на нее уселась дубовая изба в два жилья, а тесовая двускатная кровля завершалась дощатым теремком. Точно молодая поросль у подножья могучего дуба, вокруг ютились хозяйственные срубы: амбары, мыльни, кузни, конюшни, людские избы.
Признаться, назвать дом красивым язык не поворачивался. Подобно своему хозяину, он был крепок, невзрачен и плешив. Никаких крылец и гульбищ; вместо резных наличников косящатые окна обрамляли простые доски. Почти все пространство между зданиями занимали яблони, но и они украшали двор разве что в весеннем цвету. Сейчас же лысые деревья сучили на ветру своими тонкими прутьями, словно какие-то гигантские опрокинутые пауки.
- Господи ты Боже! Кого это ни свет ни заря принесло? Никак кархарны у городских стен, раз в такой час по его душу явился кто-то! - заворчала Марфа Тимофеевна, продирая глаза спросонья и поднимаясь с ложа.
Подобрав подол исподней сорочицы, она подошла к окошку и приподняла ставни. Охальник холодок тут же забрался в сумрачную ложницу, ущипнул воеводскую жену за пухлые щеки и ляжки, окончательно прогнав ее сон. Она увидела, как старый ключник, в тулупе прямо поверх ночной рубахи, выполз из людской и нехотя поплелся к воротам. Снова раздался настойчивый стук, от которого старик невольно вздрогнул.
- Хтоо тамаааа? Воевооода спит еще! - отозвался ключник сквозь глухие ворота.
- Я Вышата, гридин княжий, - послышалось с улицы. - Передай хозяину, что преступление свершилось лютое, и он немедля должен о нем узнать.
- Преступление, говоришь? А до рассвета преступление твое не подождет?
- Да как же оно подождет, ежели уже свершилось?
- Что за преступление?
- Душегубство!
Ключник задумчиво пощипал жидкую мочалку своей бороды и прищурился.
- А чью душу загубили? Хорошего человека аль худого? Ежели душонка черная, так может оно до утра потерпит? А то больно воеводу будить не хочется, - ехидно ответил старик.
- Одному воеводе скажу лично. Впусти, отец! Ей богу, не было бы важно, не тревожил бы Дмитрия так рано.
- Ладно, так и быть. Пойду будить хозяина, но смотри, осерчает поди…
- Конечно, осерчаю. Вы не только меня, а всю улицу небось своими воплями пробудили. И что не спится людям? Больше спишь - меньше грешишь, - вмешался дворский воевода, уже несколько минут стоявший за спиной ключника, одетый и при оружии.
На самом деле Дмитрий кривил душой. В этот раз он даже не ложился в постель: всю ночь так и просидел в передней на мужской половине хором, разбирая донесения и грамоты с юго-восточных рубежей. Ведь днем заниматься своими прямыми обязанностями у воеводы совсем не оставалось времени. Именно на него легло бремя управления княжеством до тех пор, пока наследник не займет свое место на престоле или его матушка, княгиня-регент, не вернется от духовных дел к мирским.
- Ну что же ты, Степан, впускай гостя, пусть нам о душегубстве расскажет, - велел Дмитрий.
- Как скажешь, воевода, - послушно ответил ключник и отворил засов.
- Оооооох ты, красавец-то какой писаный! А ну скорее заходи на двор, а не то сейчас на такую красоту все девки сеяжские слетятся, как орлицы на добычу! - издевательски посмеиваясь, сказал Дмитрий.
Гридин в ответ лишь шмыгнул своим многострадальным носом, который, распухнув на половину лица, еще больше стал похож на белый гриб. Правый глаз молодца потонул в огромной фиолетовой бляхе, вздувшейся от побоев. Бровь его была рассечена до кости, а присохшие ошметки грязи и крови покрывали все лицо - вернее то, что от него осталось.
- Кто же это тебя отделал так? Много их было? Ты вроде богатырь не промах, - продолжил Дмитрий уже с сочувствием в голосе.
Вышата медленно зашел, снял свой засаленный колпак и поклонился.
- Это неважно, воевода, что со мной. Чай, не девица красная, до свадьбы заживет. Хотя, не бывать мне в мужьях уже, ведь я закон преступил и должен быть казнен. Каюсь, воевода, я - душегуб и лиходей. На мне кровь не кого-нибудь - самого гридничего старшего, Драгомира. Суди меня, как честь и закон сеяжский того требуют.
- Так, так, так! О как! Драгомира, говоришь, убил? Сам убил, или помогал кто?
- Сам, воевода. Один лишь повинен.
- Смотри-ка! А ты силен… Это он, знать, тебя так отделать успел?
- Ну а кто же? Конечно, он.
- А тело-то где? - спросил Дмитрий с какой-то странной насмешкой, будто не верил гридню.
- У Струпного вала, в канаве валяется. Пойдем - покажу! - ответил Вышата.
- Покажешь, покажешь, не волнуйся! Но сперва тебе умыться надобно, да подорожник сушеный к брови приложить. Степан! - воевода громко окликнул ключника, который, казалось, задремал прямо стоя. Старик вздрогнул и уставился на Дмитрия.
- Отведи Вышату в людскую, дай ему умыться. Помоги ему раны промыть, да какого-нибудь отвара дай от боли, и подорожник к ранам приложи.
- Ну что, боец-удалец? - воевода снова переключился на гридня. - Приводи себя в порядок, и пойдем на результат твоего подвига ратного смотреть. Драгомира в одиночку убить - это тебе не хухры-мухры! Правда, лучше бы ты, дурень, кархарна так бил, а не старшего своего товарища! Ну да ладно, об этом потом потолкуем.