"Облако" было заведением такого рода, где основная деятельность начиналась вечером и заканчивалась обычно ранним утром. Пока мы с Графопылом ползали по старым катакомбам, времени прошло изрядно, и сейчас в большом зале первого этажа не было никого, кроме прислуги и двух девок, прикорнувших в обнимку на широком диване под стеной. Ни на кого не глядя, троллиха пересекла зал и стала подниматься по лестнице на второй этаж. Своей необъятной грудью она толкнула дверь, прошла по коридору и открыла еще одну дверь. Продефилировав следом, мы очутились в небольшой комнате, меблировка которой состояла из кресла и кровати с веселеньким розовым покрывальцем в ажурных кружевах. В изголовье лежала подушка, на которой вышитые сердечки пронзались длинными эльфийскими дротиками. Больше здесь ничего не было. Окно занавешивала тяжелая штора, а пол скрывал мягкий ковер - эта комната была из дорогих.
Дверь за нами закрылась, я выпустил плечо ошарашенного Дитена. Троллиха развернулась и заключила меня в объятия, я в свою очередь обхватил ее за торс и звонко чмокнул в морщинистый зеленый лоб.
- Красавец! - прогундосила она. - Как же ты поизносился!
- Мамаша Лапута! - воскликнул я. - Как ты постарела!
Эта рыжая, вся в веснушках, в коротком прозрачном платье и сплетенных из узких кожаных полосок сандалиях, стригла получше, чем Большак. Пока я сидел в кресле, накрытый простыней до подбородка, она щелкала ножницами так, что клочья волос летели во все стороны. Мамаша Лапута и Дитен пристроились на кровати и вслух оценивали результаты ее работы. Когда в дело пошла острая бритва, я начал слегка опасаться за целостность своего лица, но рыжая справилась с делом быстро, не оставив повреждений. После этого она обрызгала меня прохладной водой и протерла, словно тарелку, подолом своего платья. Потом притащила откуда-то зеркало и продемонстрировала результат.
Я глянул туда и увидел, что помолодел на несколько лет. Рыжая постояла, смущенно улыбаясь, а когда я сказал: "Спасибо", - почему-то засмущалась еще больше, почесала коленку и убежала, схватив ножницы и бритву, с зеркалом под мышкой.
- Чего она? - удивился я, хлопая себя по щекам. - Она кто такая?
- Кем может быть молодая человеческая самка в моем заведении? - спросила троллиха. - Ты как думаешь, Джа?
- Слишком застенчивая для шлюхи, - пояснил я, выбираясь из кресла. - Стеснительная.
- Потому что дура, - прогундосила она. Нос Лапуты несколько раз ломали в годы боевой юности, и теперь она говорила слегка неразборчиво. - Но клиентам нравится. Вы есть хотите?
Я посмотрел на Большака. Тот явно побаивался хозяйки. Сидел на противоположном от нее конце кровати, положив руки на колени и ссутулясь.
- Хотим, - сказал я. - И пить. Только ничего крепкого, Лапута. У нас дела.
- Ладно… - Троллиха грузно поднялась и шагнула к двери. - Сидите, значит, и не высовывайтесь. Я так понимаю, что вам ни к чему, чтоб вас видели. Своих-то я предупрежу, но если кто другой заглянет… Сейчас я пожрать чего-нибудь принесу.
Дитен зашептал, наклонившись в мою сторону:
- Куда мы попали, Джа? Это что за бабища?
- Ты совсем ее не знаешь? - удивился я. - Ты ж раньше… - Я замолчал, сообразив, что к чему. Дитен был полугномом и, наверное, предпочитал захаживать в соответствующие заведения гномьего анклава Кадиллиц и общаться там с другими самками.
- Ну, она хозяйка борделя, это ты понял? - сказал я. - А юность провела в армии Лысого Ка. Помнишь, как тогда дело было?
Он закивал, серьезно глядя на меня. Лысый Ка, которого в результате то ли утопили, то ли сожгли корсары Архипелага, со своей армией прошел треть континента. Он бы и до сих пор оставался правителем огромных земель, но властолюбие его сравнимо было только с его же алчностью. Ка потянуло на острова. Армада его кораблей начисто исчезла в заводях и речушках Архипелага вместе с большей частью армии и самим Лысым. Лапута к тому времени уже была атаманом бригады и спаслась только тем, что корсары предпочитали самок не топить, а использовать в другом смысле. В юности Лапута, видать, была красивой - на тролличий, конечно, манер - и попала после долгих мытарств в любовницы к одному из Капитанов Архипелага. От него Лапута смоталась спустя какое-то время, предварительно прирезав своего высокого покровителя и прихватив с собой столько жемчуга, сколько влезло ей за пазуху. Влезло, наверное, много. Как она добралась до Кадиллиц, я не знал, но в конце концов она осела здесь и обзавелась этим заведением - одним из самых преуспевающих борделей в городе. "Облаком" Лапута владела безраздельно… Детей у нее не было.
Дверь открылась, и вошла троллиха в сопровождении той же рыжей девицы с подносом в руках. На подносе стояли накрытая крышкой миска, бутыль с тонким длинным горлышком и три стакана. Большак, ощутив запах свежесваренных крабов, тихо заурчал. Рыжая поставила поднос на столик возле кровати, покосилась на меня бессмысленно сияющими глазами и ушла. Я проводил ее взглядом, в то время как Большак схватил краба и, обжигаясь, стал отрывать клешню.
- Хочешь познакомиться с ней поближе? - спросила троллиха. - Забесплатно.
- Бесплатно бывает только в гареме, - откликнулся я.
- Ну-ну, красавец, с тебя-то я денег не потребую. Не хочешь? Ладно, замяли…
Лапута уселась рядом, обняла меня за плечи и повернула к себе:
- Где ты был все это время?
Решив, что ей можно рассказать какую-то часть истории, я сообщил:
- Отсиживался в Старых горах.
- Целых полгода? - поразилась она.
Я кивнул и взялся за краба. Дитен уже откупорил бутыль и разлил содержимое по стаканам.
- Как же ты не свихнулся, Джа? - прогундосила Лапута.
Я пожал плечами:
- А я свихнулся.
Троллиха взяла свой стакан, залпом осушила его; громко рыгнув, кивнула Дитену:
- Плесни еще, малец… - и вновь повернулась ко мне.
Большак, который не отрываясь глядел на нас, пролил вино на поднос. Лапута отобрала у него бутылку и наполнила наши стаканы. Сама она отхлебнула из горлышка, вновь вцепилась в мои плечи и уставилась мне в глаза. Некоторое время она смотрела, а потом отодвинулась и могучим бедром чуть не спихнула Большака на пол.
- Джа, - произнесла она тихо. - Ты изменился сильнее, чем я думала. У тебя…
Я замер, слушая ее. Мамаша Лапута почти никогда не говорила тихо.
- Я помню Ка, - сказала она. - Перед тем, как он приказал идти на абордаж той галеры. После этого он и кончился, Ка. Их было в три раза больше нас, и они знали, как драться на море. Мы же, мы все, были сухопутными тварями. С острыми резцами и когтями, но сухопутными. Ка знал, на что идет. У него были такие же глаза тогда.
Она резко встала.
- И что это значит, Лапута? - спросил я.
- То, что сказала. Не хочу знать, чего ты добиваешься. Вообще ничего не хочу знать. Вы прячетесь? Можете прятаться здесь. Вам нужны монеты? Я дам. Но я не хочу ни слова слышать о том, для чего ты вернулся, Джа. Это ясно?
Когда я кивнул, она молча вышла. Как только дверь закрылась, Графопыл прошептал с надрывом:
- Ты в ней уверен, Джа? Ежели она сейчас пошлет весточку в Большой Дом…
Я перебил:
- Не пошлет… - и улегся на кровать. Месть местью, а надо поспать хоть немного. - Во всем мире я доверял и доверяю только троим, Дитен. Первый - Лоскутер. Вторая - мамаша Лапута… - Я закрыл глаза, прислушиваясь к тому, что происходит в доме. - Запри двери.
Прозвучали шаги, потом лязгнул засов. Заскрипела кровать, когда Графопыл вновь уселся. Звякнула миска на подносе - он взял еще одного краба.
- А третий? - спросил он. - Третий, это я, Джа?
- Нет, - пробормотал я. - Третий, это я.
И заснул.
Но тут же проснулся. Раскрыв глаза, я резко сел и опустил ноги с кровати. План того, как надо действовать дальше, стоял перед моим внутренним взором, все детали были выверены, все мелочи учтены… Во сне сознание сделало эту работу лучше, чем если бы я пытался обдумать план наяву. В комнате стало темнее - сон длился долго и лишь показался мимолетным. Большак, прикорнувший в углу кровати, спал, свернувшись так, что колени прижимались к груди, и больше всего напоминал сейчас некрасивого ребенка со сморщенным какой-то редкой болезнью личиком.
Я взял с подноса бутылку, допил остатки вина и встал, продолжая обдумывать план. Оставалось несколько мелочей, но главное было уже решено. Я толкнул Дитена в плечо, и пока он, ворча и причмокивая, просыпался, шагнул к двери, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. С первого этажа доносился приглушенный шум, но в коридоре второго стояла тишина.
Я повернулся и глянул на Большака, который сидел и с остервенением чесал шрамы. В комнате было полутемно. Правильно. Темное время для темных дел.
- Дитен, - сказал я. - Мне нужна свободная жабья икра. Немного.
Он перестал чесаться и уставился на меня, приоткрыв рот.
- Свободная жабья икра, - повторил я раздельно, отвязывая от ремня мешочек с деньгами и присаживаясь на край кровати. - Только не начинай хныкать и таращить на меня глаза. Говори - сможешь достать?
Он именно собирался хныкать, но теперь замолчал и просидел некоторое время, не шевелясь, забыв даже про свои шрамы. Потом сказал неуверенно:
- Смогу. Но это дорого, Джа. И сколько тебе надо?
Я взял со стола бутылку, перевернул ее так, чтобы последние капли упали на пол, и показал Большаку.
- На ширину указательного пальца от дна.
- Сколько?
Он присмотрелся к бутылке, оценивая ее объем.
- У тебя толстые пальцы, Джа. Но… дай сюда… - Взяв у меня бутылку, Дитен заглянул в нее, задумчиво понюхал, взвесил в руке и, наконец, решил: - Монет тридцать. Золота, я имею в виду.