Пошарив руками вокруг себя, он убедился, что сидит на плотно утоптанном земляном полу, а посмотрев на перстень, увидел, что теперь его граненый камень светится ровным желтым светом. Свет этот медленно разгорался и усиливался до тех пор, пока не озарил всю внутренность подземелья: пологий каменный свод и четыре ровные стены, в каждой из которых было по два окошка, забранных толстыми, пушистыми от ржавчины, вертикальными прутьями. Впрочем, на одной из решеток ржавые струпья оставались лишь на концах прутьев, прилегающих к массивному медному наличнику, подернутому изумрудными разводами патины. Владигор встал и, прикрыв свет камня обшлагом рукава, осторожно двинулся к этому окошку. Но как ни старался князь ступать бесшумно, существо, заключенное в темной каморке за решеткой, почуяло его приближение и яростно заметалось, гремя по камням железными цепями.
- Крысы! Крысы! - услышал Владигор его грубый визгливый голос. - Князя мне своего крысиного подайте! На золотом блюде, заливного, под крапивным соусом! И-ха-ха!..
Визг сменился диким хохотом, который тут же подхватили тонкие, писклявые голоски из нескольких других каморок.
- С лягушачьей икоркой! Со змеиной печеночкой! Под болотную настоечку ох как пойдет! - ухало и взвизгивало за решетками.
Князь шагнул к окошку, из которого не доносилось ни звука, провел ладонью по сырой кирпичной кладке и вдруг ощутил пальцами тонкую, но ровную и непрерывную щель между кирпичами. Затем его палец провалился в овальную ямку и нащупал в ее глубине узорное отверстие замочной скважины. А когда вопли под сводами подземелья стихли, князь различил за решеткой слабое прерывистое дыхание.
Владигор осторожно приблизил перстень к решетке и взглянул в узкий просвет между изъеденными ржавчиной прутьями. За решеткой обнаружилась маленькая каморка с низким сводчатым потолком. Ровный мягкий свет перстня распространился до самых дальних ее уголков, выхватив из тьмы плоский тюфяк, набитый гнилой соломой, и два кованых железных кольца, вмурованных между камнями стенной кладки. От колец к двери каморки тянулись по земляному полу две длинные железные цепи - тянулись в слепую, закрытую внутренними наличниками зону. Но как раз из этой зоны, из-под самого окошка, доносилось до слуха князя дыхание невидимого узника. По-видимому, он уже так ослаб от долгого заключения, что не мог дотянуться до решетки и только слабо скреб по внутренней стороне дверцы отросшими ногтями.
- Ты кто? - прошептал князь в просвет между прутьями.
В ответ послышался слабый, неразборчивый шепот, сменившийся легким шуршанием тела, сползающего на пол.
- Потерпи, потерпи, болезный, - зашептал Владигор, - я сейчас…
Он опустился на колени перед дверцей каморки и приблизил перстень к каменной ямке, в глубине которой скрывалась замочная скважина. По ее сложному зубчатому рисунку Владигор понял, что со времен постройки этого каземата замок в дверце камеры не меняли, а это означало, что бежать отсюда не удавалось еще никому. Густой налет ржавчины показывал, что последний раз замком пользовались лишь для того, чтобы водворить в камеру полного сил и жизни узника. А насколько можно было судить по всей гамме звуков, встретивших появление князя в подземелье, обитатели остальных камер находились в разных стадиях телесной и умственной деградации.
Но узник по ту сторону двери, по-видимому, ослаб только телом, потому что, когда князь прошептал в замочную скважину, что постарается взломать замок, в ответ послышался уже вполне отчетливый шепот.
- А ты как сюда попал, князь? - услышал Владигор из замочного отверстия.
- Обманом завлекли, - прошептал он в ответ. - И потом, какой я тебе князь? Осип я, человек вольный, бродячий…
- Ну, это ты тому дураку, что тебя в яму столкнул, говори, что ты Осип, - с тихим смешком ответил невидимый собеседник, - а я-то тебя еще мальчонкой помню… Послал нас как-то отец твой Светозор заозерных ворглов усмирить: дичь стали бить в наших лесах, пчелиные борти разорять, лес строевой валить, засеки на ручьях городить… А чтоб видели ворглы, что не сама по себе дружина княжья на разбой вышла, посадил он тебя на коня, дал копьецо ясеневое и мне, Берсеню-тысяцкому, поручил тебя опекать. Пусть, говорит, привыкает к сече с малолетства. А шел тебе тогда пятый годок. И пошли мы опушками, перелесками, овражками, болотцами моховыми, пока на их разъезд не наткнулись, душ семь-восемь, верхами. Выпустили они по нам дюжину стрелок с ястребиным опереньем, коней повернули и давай их плетками охаживать, как бы удирать с перепугу… Мы за ними тоже вроде как гонимся, а сами-то видим, что они нас в засаду завлекают. Так оно и вышло: как только на луг выехали, так все их воинство нам навстречу из оврага и поднялось.
- Припоминаю, - сказал Владигор. - Куньи хвосты на копьях, оскаленные кабаньи морды поверх голов, - одно слово, ворглы.
- А ты, княжич, уже тогда молодец был, - продолжал шептать Берсень, - взял копьецо своей детской ручонкой, кинул меж конских ушей, а потом лук через плечо потянул и стрелу камышовую из колчана вынул…
- Только выстрелить не успел, - подхватил князь, - пока стрелу накладывал, дружина уже на ворглов пошла!
- Да, - вздохнул Берсень, - были времена…
- Ладно, старче, не тоскуй, еще повоюем, - прошептал Владигор в замочную скважину. - Ты мне лучше скажи, нет ли тут где свинцовой полоски?
- Полоски нет, а свинец найдется, - ответил Берсень. - Кандалы мои свинцом заклепаны.
- Поднять их к решетке можешь? - спросил Владигор.
За дверью послышался слабый звон цепных звеньев, потом стон и тяжелый удар железного кольца о земляной пол.
- Не могу, князь, - с одышкой прошептал Берсень. - А было время, всадника мечом надвое кроил…
- Придет еще наше время, - пробормотал князь, стаскивая с пальца перстень и выдергивая крепкую льняную нитку из полы кафтана. Проделав эту операцию, он подышал на камень, потер его о плечо и, почувствовав жаркий укол сквозь несколько слоев ткани, просунул перстень между прутьями.
- Возьми перстень, - прошептал он, - да приложи его к заклепке, только осторожно, не обожгись.
За дверцей, послышалась легкая возня, а вслед за этим раздался взволнованный шепот Берсеня.
- Ох, князь, видать, не врут люди, говоря, что ты с нечистой силой знаешься! - восхищенно пробормотал он. - Заклепки мои от твоего перстенька, как сосульки, тают.
- Ты свинец в ямку слей да мне передай, - сказал князь, - а дураков слушать - ушей не напасешься…
Шепот Берсеня снова сменился возней, затем конец нитки в пальцах Владигора дрогнул, и, потянув его, князь вытащил сквозь прутья свой перстень и теплый свинцовый голыш, перевязанные ниткой крест-накрест. Теперь оставалось лишь высветить аметистом внутренность замка, выкопать в плотной сырой земле форму ключа и залить ее расплавленным свинцом. Владигор немедля приступил к делу и через полчаса уже вкладывал в замочную скважину узорную свинцовую бородку.
Сперва заржавленный механизм подавался плохо, и, пока князь проходил первый оборот, черенок ключа чуть не завернулся в штопор. Но второй оборот пошел легче, а когда ключ окончательно застопорился, Владигор вложил в узкую щель между дверью и кирпичами лезвие ножа и нажал на рукоятку. Дверь заскрипела, подалась, и вскоре щель расширилась настолько, что князь смог вложить в нее пальцы. Впрочем, Берсень тоже не дремал: он, слабо гремя своими оковами, из последних сил упирался в дверь изнутри.
Наконец проем расширился настолько, что князь смог боком протиснуться в каморку узника. Это было очень кстати, потому что в этот миг над его головой послышался топот кованых сапог и лязганье тяжелого засова. Владигор мгновенно притушил рукавом свет перстня, пролез в каморку, за решетку потянул дверь на себя, и, когда она встала на место, свинцовым ключом запер ее на два оборота.
Тут сверху донеслись грубые, не совсем трезвые голоса, послышался скрип ворота, щелчки цепных звеньев, и вскоре в подземелье опустилась деревянная бадья, в которой стоял и держался за цепь рослый широкоплечий человек. На нем был кожаный нагрудник, а бедра, голени и локти прикрывали наборные костяные щитки, на поясе висел короткий меч в деревянных ножнах, обернутая медвежьим мехом булава и пара ножных кандалов. В свободной руке человек держал коптящий смоляной факел и, подняв его над головой, внимательно осматривал углы подземелья.
- А может, он тебе спьяну померещился, а, Ерыга? - крикнул человек, поочередно всматриваясь в решетки на дверях камер.
- Вот отоварит он тебя ногой по башке, я тогда посмотрю, как тебе это померещится, - проворчал откуда-то сверху действительно не вполне трезвый голос ночного стражника.
- Поглядим, кто кого, - усмехнулся человек, перешагивая через борт бадьи.
- Не хвались, Ракел, идучи на рать, а хвались, идучи с рати, - обиженно пробубнил сверху Ерыга.
- Мели, Емеля, твоя неделя, - небрежно отбрехался Ракел, втыкая факел в железное кольцо на стене и на полклинка вытаскивая меч из ножен. При этом он легкими скользящими шагами перемещался вдоль противоположной от камеры Берсеня стены каземата и слегка пригибался и втягивал голову в плечи, приближаясь к очередной решетке на дверце камеры. Здесь он на миг замирал, поворачивал голову, припадал ухом к кирпичной кладке и, не услышав внутри камеры ничего подозрительного, бесшумно, как тень, скользил дальше.
"Хороший боец, один пошел, чтобы другие в ногах не путались", - подумал Владигор, сквозь прутья решетки наблюдая за его плавными, змеиными движениями.